Я всегда считала, что самое большое богатство — это не счет в банке, а тот уютный мирок, который ты создаешь своими руками. Вот этот мирок пахнет свежесваренным кофе, корицей и краской от недавно поклеенных в прихожей обоев. Наша с Лешей квартира. Наша ипотечная крепость, наше гнездышко.
Я стояла на кухне, перебирала в руках три конверта. В одном — наши с Лешей паспорта, во втором — свидетельства о рождении, а в третьем, самом красивом, с ажурными краями… там лежали два билета в Италию. Мы должны были подать документы в загс в эту пятницу, а через месяц улететь в Рим. Свадебное путешествие.
Леша вложил в этот конверт еще и распечатанную фотографию Треви фонтан. —Вот тут мы с тобой будем стоять, Катюх, — говорил он, обнимая меня за плечи. — Я брошу монетку, и мы обязательно вернемся сюда. Уже с нашим ребенком.
Эти билеты и были нашей самой большой, самой безумной тратой. Все остальное мы копили годами, буквально с каждой зарплаты. Откладывали на свадьбу. Не на пышную, нет. Скромную, но красивую. Чтобы было платье, которое мне понравится, хороший фотограф и стол в уютном ресторане для самых близких. Наша общая копилка была священной коровой. Мы могли спорить о том, какой диван выбрать, но слово «свадьба» было волшебным ключиком, который отпирал любую скупость.
Леша завел для этого отдельный счет, который мы ласково называли «счетом счастья». Каждый месяц мы переводили туда понемногу. Иногда, когда получали премию, — побольше. Я даже отказывалась от новой сумки, а Леша — от долгожданного апгрейда видеокарты для своего компьютера. «Ничего, — говорили мы друг другу, — потом. Главное — наш день».
Я услышала, как ключ поворачивается в замке. Улыбнулась. Леша всегда забегал домой в обед, чтобы просто обнять меня и выпить чашку кофе. Но вместо одного pair шагов я услышала два. Женских, каблучки. И громкий, привычно властный голос моей свекрови, Людмилы Петровны.
— Я тебе говорю, неси сразу чай покрепче. У меня голова раскалывается. От этих твоих новостей.
Я судорожно сунула конверты в ящик кухонного стола. Людмила Петровна не одобряла наши «дорогостоящие затеи». По ее мнению, расписаться в загсе и собрать родных на блины — более чем достаточно.
Они прошли в гостиную, я решила не выходить, дать им поговорить. Может, дело личное. Приоткрыла окно, чтобы проветрить кухню от запаха еды.
И тут до меня донеслись обрывки фраз. Голос свекрови звучал громко, назидательно, как будто она читала нотацию.
— …понимаешь, какая ситуация? Эти долги… Сергею уже угрожают. Ребята серьезные. Ему бы только вот эту сумму отдать, а там он сразу все заработает и вернет…
Сергей, младший брат Леши. Вечный двигатель проблем. То бизнес прогорит, то вклад в сомнительную финансовую пирамиду, то просто «занял, не рассчитал». Леша всегда отмалчивался, когда речь заходила о нем.
Я замерла, прислонившись к холодильнику. Сердце почему-то забилось чаще.
— Мам, ну я не знаю… — тихо, почти неслышно пробормотал Леша. — У нас с Катей планы… Эти деньги… мы копили…
— Какие планы?! — голос Людмилы Петровны взвился до крика. — О какой свадьбе ты вообще говоришь, когда родному брату грозит реальная опасность? Какие фотографы, какие рестораны? Ты о жизни подумай!
В горле встал ком. Руки похолодели.
— Но я обещал Кате… — снова попытался вставить Леша, но его тут же перекрыли.
— Катька твоя и без свадьбы обойдется! — прозвучало так четко и ясно, будто эти слова вырезали ножом у меня в памяти. — Погуляет в своем платьице в ближайшем парке! Не до жиру, быть бы живу! Лучше долги брата погаси! Это важнее! Это твой кровный брат! А она… она ведь еще неизвестно, надолго ли с тобой. А семья — это навсегда. Ты мне обязан! Я одна тебя подняла!
Я не слышала, что ответил Леша. В ушах стоял оглушительный звон. Слезы выступили на глаза, но я тут же их смахнула. Гнев, холодный и острый, пошел по телу вместо крови.
Я сделала глубокий вдох, выпрямила плечи и вышла из-за угла. Они сидели на диване. Людмила Петровна — вся напружинившись, с разгоряченным лицом. Леша — ссутулившись, смотря в пол.
— Людмила Петровна, Леш… что-то случилось? — спросила я как можно спокойнее, делая вид, что только что вошла и ничего не слышала.
Свекровь резко повернулась ко мне. Ее лицо моментально сменило гневную маску на сладковато-сочувствующую.
— Катенька, родная! Мы тут с Лешенькой беду обсуждаем. Такую беду… Сережка наш… — она сделала паузу для драматизма. — Влип по-крупному. Ему эти деньги нужны как воздух. А вы тут со своими планами… Ну, подумаешь, свадьба. Ее и попозже можно устроить. А вот брата спасать надо сейчас. Семья ведь должна держаться вместе, правда?
Мое собственное сердцебиение заглушало ее слова. Я стояла, опираясь ладонью о косяк двери, и чувствовала, как дрожат мои пальцы. Сладковатый, притворный голос свекрови резал слух хуже, чем ее недавний крик.
— Катенька, родная! Мы тут с Лешенькой беду обсуждаем. Такую беду…
Я перевела взгляд на Алексея. Он не смотрел на меня. Его глаза были устремлены в узор на ковре, будто он пытался найти в нем ответ на все вопросы. Его поза, ссутуленные плечи, говорили красноречивее любых слов. Он уже проиграл.
— Сережка наш… — Людмила Петровна сделала паузу, чтобы эффект был сильнее. — Влип по-крупному. Ему эти деньги нужны как воздух. А вы тут со своими планами… Ну, подумаешь, свадьба. Ее и попозже можно устроить. А вот брата спасать надо сейчас. Семья ведь должна держаться вместе, правда?
Она произнесла это с такой простотой, будто предлагала не отдать все наши сбережения, а просто одолжить чашку сахара. Я почувствовала, как по спине бегут мурашки. Гнев, холодный и острый, сменился леденящим спокойствием. Я должна была играть. Сейчас — главная роль в моей жизни.
Я сделала шаг вперед, forcing на лице выражение озабоченности. —Боже мой, Людмила Петровна, что с Сергеем? Что случилось-то? — спросила я, вкладывая в голос дрожь.
Свекровь оживилась, почуяв, что я, кажется, готова вникнуть в «проблему». —Да эти его дела… бизнес, понимаешь ли. Не сложилось. Ну, там кредиторы, проценты… Люди серьезные. Обещали… ну, сами понимаете, что обещали. Ему бы только перекрыть этот долг, а там он все вернет! Он же не пропадет! Он нам как родной!
Мне стало физически плохо. «Как родной». Для нее Сергей всегда был и будет единственным родным человеком. Алексей — лишь инструмент для решения проблем ее любимчика.
— Леш? — тихо обратилась я к нему. — И что же мы будем делать?
Он поднял на меня глаза. В них я увидела муку, стыд и полнейшую беспомощность. Он был зажат между жерновами материнской воли и нашим общим счастьем. И проигрывал.
— Кать… — он сглотнул. — Мама права. Его там… могут покалечить. Или того хуже. Это же брат. Мы не можем вот так… оставить его.
В комнате повисла тишина. Людмила Петровна смотрела на меня с вызовом, будно говоря: «Ну, что ты на это скажешь?»
Я медленно кивнула, делая вид, что обдумываю их слова. Внутри все кричало. Три года. Три года мы отказывали себе в мелочах, мечтая об одном дне. О одном дне, который должен был стать началом всего. И этот день теперь предлагали обменять на очередные долги разгильдяя Сергея
— Хорошо, — сказала я так тихо, что они оба наклонились ко мне. — Я понимаю. Семья — это главное.
На лице Людмилы Петровны расцвела торжествующая улыбка. Алексей выдохнул с облегчением, будто с него сняли тяжеленный груз. Он, наивный, уже думал, что конфет исчерпан.
— Вот видишь, сыночек, — свекровь похлопала его по руке. — Катя у нас умница, все понимает. Не чета некоторым.
Я позволила ей помолчать несколько секунд, наслаждаясь ее победой, а затем добавила: —Но я хочу все понять до конца. Леш, а сколько именно нужно? И главное — когда Сергей сможет вернуть? У нас же свои планы. Мы просто должны быть уверены, что это не навсегда.
Лицо свекрови снова нахмурилось. —Катенька, да какие могут быть сроки? Человек в беде! Выкладывай все, что есть, а там видно будет!
— Нет, — сказала я твердо, но без вызова. — Я не могу отдать все наши деньги, не зная, на что именно и когда мы их хотя бы теоретически можем увидеть обратно. Это же логично? Давайте лучше все обсудим с Сергеем. Пусть приедет, все расскажет. Как взрослые люди. И тогда мы примем решение.
Я видела, как Алексей смотрит на меня с надеждой. Ему ужасно не хотелось просто так отдавать деньги, и мое предложение звучало разумно. Людмила Петровна же скисла. Ее план был прост: надавить на сына, забрать деньги и быстро отдать, пока я не опомнилась. А тут я потребовала встречи и отчетности.
— Да что там обсуждать! — махнула она рукой. — Деньги нужны срочно!
— Тем более, — не отступала я. — Если срочно, то Сергей может найти час, чтобы приехать и все объяснить. Завтра. Я приготовлю ужин.
Я улыбнулась им обоим — самая любезная и понимающая невеста. В голове уже стучала одна-единственная мысль: «Маша. Срочно нужна твоя помощь».
Алексей, наконец, нашел в себе силы поддержать меня. —Мам, Катя права. Пусть Сергей сам все расскажет. Так честнее.
Людмила Петровна поняла, что проиграла этот раунд. Она тяжело поднялась с дивана, натягивая пальто. —Ладно уж. Уговаривайте вашего братца. Я ему передам. Только смотрите, не передумайте! — она бросила на меня колкий взгляд и вышла, громко хлопнув дверью.
Мы остались с Алексем одни. Он подошел ко мне, пытаясь обнять. —Спасибо, Кать. Я знал, что ты поймешь. Ты лучшая.
Я мягко освободилась из его объятий, делая вид, что поправляю занавеску. —Мне надо сбегать в магазин, молоко купить. К ужину не хватит.
— Я с тобой. —Нет, — я слишком резко ответила и, видя его удивление, добавила мягче. — Тебе надо отдохнуть. У тебя вид уставший. Я быстро.
Я вышла на лестничную площадку, закрыла за собой дверь и прислонилась спиной к холодной стене. Только тут ко мне вернулась дрожь. Руки тряслись так, что я с трудом достала телефон из кармана. В списке контактов я нашла номер подруги Маши. Юрист.
Она ответила на второй гудок. —Кать, привет! Ну как, готовишься к загсу? Выбрала платье?
Услышав ее бодрый, жизнерадостный голос, я едва не расплакалась. —Маш… У меня ЧП. Жуткое. Мне нужен твой профессиональный совет. И… твоя трезвая голова. Ты дома? Я могу приехать?
Холодный вечерний воздух обжег легкие, но не смог остудить ту горящую обиду, что клокотала внутри. Я почти бежала по улице, не замечая ни прохожих, ни моросящего дождя. В ушах стоял навязчивый звон, и только голос Маши из телефонной трубки был якорем, который не давал мне сорваться в истерику.
— Кать, ты где? Ты же вся промокнешь! Садись в такси и сразу ко мне, я дома. Никуда не уходила.
Я не спорила. Промокшие пальцы с трудом набрали адрес в приложении. В машине я молча смотрела на убегающие за стеклом огни, пытаясь привести в порядок мысли. Как это сказать? С чего начать? «Мой жених и его мамаша хотят спонсировать брата-неудачника вместо нашей свадьбы»? Звучало как плохой анекдот.
Маша открыла дверь еще до того, как я успела поднять руку. На ней были уютные домашние штаны с единорогами, а в руке она держала большое пушистое полотенце.
— Боже мой, смотри на тебя! Заходи быстрее, греться будешь.
Она отвела меня в гостиную, усадила на диван, накрыла пледом и сунула в руки кружку с чем-то горячим и сладким. Только тут, в безопасности ее уютной квартиры, я позволила себе расслабиться. Слезы, которые я сдерживала все это время, хлынули сами собой. Я рыдала, рассказывая ей все с самого начала. Про услышанный разговор, про циничные слова свекрови, про слабость Алексея, про наши билеты в Рим и наши трехлетние надежды, которые вот так просто взяли и перечеркнули.
Маша не перебивала. Она молча слушала, ее лицо постепенно становилось все более серьезным и сосредоточенным. Из подруги, готовой посочувствовать, она превращалась в юриста, анализирующего дело.
— …и я сказала, что мы все обсудим завтра с Сергеем. Но я знаю, Маш, я точно знаю, что они просто придут и потребуют деньги. А Леша… Леша не сможет им отказать. Он их отдаст. И все. Нашей свадьбы не будет.
Я выдохнула, исчерпав себя. Маша медленно покачала головой, ее взгляд стал острым, цепким.
— Так, стоп. Давай по порядку. Первое и самое главное. Деньги. Они лежат на твоем счету, на его или на общем?
Я моргнула, пытаясь переключиться с эмоций на факты. —На… на его. Он завел тот самый «свадебный» счет на свое имя. Но мы же вдвоем… я переводила ему…
— Не важно, кто переводил, — перебила Маша резко. — Важно, на кого счет оформлен. Если на Алексея, то он единоличный собственник этих денег. По закону он может сделать с ними что угодно. Снять и подарить хоть бомжу. И тебе ничего не светит, потому что вы не в браке. Совместно нажитым имуществом это не считается.
От ее слов стало еще холоднее. Я это где-то в глубине души понимала, но услышать это вслух от юриста было как приговор.
— То есть… он может их просто забрать и отдать? Без моего согласия? —Может. Юридически — абсолютно чисто. — Маша тяжело вздохнула. — Твоя свекровь, видимо, это прекрасно знает или чувствует. Поэтому такой наглый напор. Она понимает, что ты ничего не можешь сделать.
Я сжала кулаки под пледом. —Значит, все? Все кончено?
— Не совсем, — в голосе Маши появились стальные нотки. — Если нельзя играть по правилам, надо менять правила игры. Ты совершила очень правильный ход, назначив встречу. Это дало нам время. Теперь слушай меня внимательно.
Она придвинулась ко мне, ее глаза горели. —Ты должна согласиться. Согласиться отдать все деньги. Более того, ты должна сама предложить отдать ВСЕ, что есть, и даже немного больше.
Я смотрела на нее в полном недоумении. —Ты с ума сошла? Зачем?!
— Чтобы они поверили в твою полную и безоговорочную капитуляцию. Они ждут сопротивления. А ты его не окажешь. Ты будешь самой понимающей и покорной невестой на свете. Но есть одно «но». Твое условие.
— Какое? — спросила я, уже начинав улавливать ее мысль.
— Все должно быть официально. — Маша отчеканила каждое слово. — Не просто передача налички в кухне под честное слово. Нужна расписка. Нотариально заверенная расписка, где черным по белому будет указано, что Сергей берет в долг у тебя и Алексея конкретную сумму. С точной датой возврата. С огромными, кабальными процентами за просрочку. И с пунктом о залоге.
— О залоге? —Да. У этого балбеса есть хоть что-то? Машина? Квартира?
— Старая «Лада» есть. Он ее как зеницу ока бережет. —Отлично. Так вот, в расписке будет четко прописано, что в случае невозврата долга в установленный срок, эта машина переходит в твою собственность. Как обеспечение по долгу. Нотариус это заверит. Это абсолютно законно.
В голове у меня начала вырисовываться картина. Хитрая, изящная и по-своему жестокая.
— Но они же никогда не согласятся! Людмила Петровна… —Они согласятся, — уверенно парировала Маша. — Потому что они на сто процентов уверены, что никогда ничего возвращать не будут. Для них это просто бумажка, формальность, которую нужно соблюсти, чтобы ты успокоилась и отдала деньги. Они считают тебя дурочкой, которую можно обвести вокруг пальца. Мы сыграем на этой их уверенности.
Она встала и начала расхаживать по комнате, выстраивая план. —Завтра, во время ужина, ты все это и выложишь. Скажешь, что готова помочь, но тебе страшно. Что ты насмотрелась сериалов и хочешь «все по-взрослому, по-честному». Скажешь, что это твое условие, иначе ни копейки. Алексей, скорее всего, поддержит — ему же тоже спокойнее будет, если будет хоть какая-то бумага. Свекровь начнет возмущаться, но, увидев, что ты не сдаешься, сдастся она. Потому что деньги ей нужны позарез.
Я слушала, и лед в груди понемногу таял, сменяясь странным, холодным спокойствием. Это был план. Не крики, не скандалы, а четкий, продуманный алгоритм действий.
— А если… если он действительно вернет деньги? — спросила я почти шепотом.
Маша усмехнулась. —Кать, будем реалистами. Он их профукает за месяц. Он не отдаст. Ни копейки. Но у тебя на руках будет железный, имеющий юридическую силу документ. И тогда мы пойдем дальше. В суд. К судебным приставам. И заберем его любимую тачку. Законно и беспощадно.
Она подошла ко мне и взяла за руки. Ее взгляд был серьезным. —Ты готова на это? Это будет война. Война с его семьей. Алексей может не выдержать.
Я посмотрела на нее. Перед глазами встало его униженное, подавленное лицо. Его молчаливое согласие с матерью. Его предательство.
— Он уже сделал свой выбор, — тихо, но твердо сказала я. — Теперь я делаю свой.
Я выпила остывший чай, поднялась с дивана и отдала Маше кружку. —Мне нужно идти. Он волнуется. И мне нужно отрепетировать роль самой покорной невесты.
Маша кивнула. —Звони в любое время. И помни: ты не мстишь. Ты просто защищаешь свое. Законными методами. Ты права на все сто.
Дорога домой казалась короче. Дождь почти прекратился. Я шла, четко отшагивая по мокрому асфальту, и в голове у меня уже выстраивались фразы, интонации, выражения лица. Я должна была сыграть безупречно.
Ключ повернулся в замке тише обычного. Алексей сидел в гостиной на том же самом месте, где я его оставила. Он вскочил при моем появлении.
— Кать, где ты была? Я уже начал волноваться!
Я сняла мокрое пальто, повесила его и повернулась к нему. На моем лице была легкая, извиняющаяся улыбка.
— Прости, задержалась. Встретила Машу, поболтали немного. — Я прошла на кухню, будто чтобы налить воды. — Знаешь, Леш, я все обдумала.
Он смотрел на меня с опаской, ожидая срыва, истерики, чего угодно.
— Ты и твоя мама правы, — сказала я, глядя на него прямо. — Семья — это главное. Мы поможем Сергею.
Его лицо озарилось таким облегчением, что мне стало почти больно. —Правда? Кать, я… я не знаю, что сказать… Спасибо! Я знал, что ты поймешь!
— Но, — я сделала небольшую паузу, чтобы мое следующее слово прозвучало весомее. — Я хочу, чтобы все было по-взрослому. Чтобы потом не было обид и претензий. Пусть Сергей напишет нам расписку. Официальную, у нотариуса. Что берет деньги в долг и обязуется вернуть. Хоть так мне будет спокойнее. Я же все-таки вкладывала в это свои силы тоже.
Я произнесла это максимально простодушно, с легкой дрожью в голосе, изображая просто испуганную девушку, которая хочет хоть какой-то гарантии.
Алексей задумался на секунду, затем кивнул. —Да. Да, ты права. Так и сделаем. Это справедливо.
Он обнял меня, и я позволила ему это сделать, глядя куда-то поверх его плеча. В окне отражалось мое лицо — спокойное, почти отрешенное.
В голове пронеслись слова Маши: «Они считают тебя дурочкой, которую можно обвести вокруг пальца».
Завтра они увидят, как ошибались.
Весь следующий день прошел в напряженном, звенящем ожидании. Я механически делала работу по дому, готовила еду для вечернего «спектакля», но мысли мои были далеко. Я репетировала в голове каждую фразу, каждую интонацию, которую должна была выдать вечером. Алексей нервничал, похаживал по квартире, постоянно поглядывал на телефон — ждал звонка от матери или брата.
Ровно в семь вечера раздался резкий, требовательный звонок в дверь. Мое сердце екнуло. Алексей бросился открывать.
На пороге стояли они. Людмила Петровна, вся такая же властная, в новом пальто, и Сергей. Он вошел, лениво оглядывая прихожую, с легкой, нагловатой ухмылкой на губах. На нем была дорогая, но помятая куртка, и он пахнет дорогим табаком с примесью чего-то терпкого.
— Ну, что, помогаем братцу? — бросил он, не утруждая себя приветствием, и прошел в гостиную, будто был здесь хозяином.
Ужин проходил в тягостной, неестественной атмосфере. Людмила Петровна нахваливала еду, но делала это как-то свысока, будто оказывала мне честь. Сергей ел молча, но, поглядывая на нас исподлобья. Алексей молча ковырял вилкой салат, явно нервничая.
Когда основное блюдо было съедено, наступила та самая пауза, которую нельзя было больше игнорировать. Людмила Петровна откашлялась, положила салфетку на стол и посмотрела прямо на меня.
— Ну, Катенька, мы тут обсудили с сыночками. Решили, что завтра с утра Леша снимет деньги и отдаст Сергею. Чтобы он сразу же закрыл все свои вопросы. А вы уж как-нибудь потом снова потихонечку на свадьбу накопите. Молодые, здоровые, чего вам.
Она произнесла это как приговор, не допускающий возражений. Алексей потупил взгляд. Сергей удобнее устроился на стуле, готовясь наблюдать за зрелищем.
Я отложила вилку, сложила руки на коленях и подняла на свекровь ясный, спокойный взгляд. Внутри все сжалось в тугой, холодный комок.
— Хорошо, — сказала я тихо, и все трое насторожились, уловив неожиданное согласие в моем тоне. — Я готова отдать все наши деньги. Все до копейки.
Людмила Петровна расцвела. —Вот умница! Я же знала, что ты девочка разумная!
— Но, — я сделала искусную паузу, позволив ей насладиться моментом, — у меня есть одно условие. Всего одно.
Улыбка на ее лице замерла. Сергей нахмурился. Алексей с надеждой взглянул на меня.
— Какое еще условие? — проскрипела свекровь, и в ее голосе снова зазвучали знакомые нотки.
— Я очень переживаю, — начала я, опустив глаза и сделав свой голос слабым и дрожащим. Я изображала именно ту «Катьку», которой они меня считали — слабую, напуганную дурочку. — Это же все наши с Лешей кровные. Мы так долго копили… Я не могу просто так отдать такую сумму, не имея никаких… гарантий. Мне потом спать не будет.
— Какие гарантии? — фыркнул Сергей. — Я же слово даю. Родному брату. Разве этого мало?
— Для меня — нет, — ответила я, все так же тихо, но уже тверже. — Я хочу, чтобы все было по-взрослому. По-честному. Пусть Сергей напишет нам расписку. Нотариальную расписку. Что берет эти деньги в долг и обязуется вернуть к определенному сроку.
В комнате повисло гробовое молчание. Людмила Петровна побледнела от злости.
— Это еще что за унизительные требования? — взвизгнула она. — Своему родному брату — расписку?! Да я не допущу такого позора! Это значит не доверять семье!
— Это значит поступать как ответственные взрослые люди, — не сдавалась я, все еще сохраняя спокойный тон. — Если Сергей уверен, что вернет деньги, то что ему стоит дать такую расписку? Это же просто формальность. Для моего спокойствия. Я же не прошу ничего сверхъестественного.
Я обратила взгляд на Алексея, который слушал, широко раскрыв глаза. —Леш, поддержи меня. Тебе же тоже спокойнее будет, если будет документ? Мы же не просто так отдаем, мы помогаем с условием возврата. Ведь так?
Он заерзал на стуле, пойманный в ловушку. С одной стороны — мать, с другой — логичное и, казалось бы, безобидное требование будущей жены.
— Мам… — неуверенно начал он. — А Катя вроде как права… Это же нормально… Расписка… чтобы потом…
— Чтобы потом что? — набросилась на него Людмила Петровна. — Чтобы потом прийти с ней к родному брату и требовать деньги? Ты с ума сошел! Нет, это исключено! Я не позволю!
— Тогда я не позволю отдавать наши общие деньги, — сказала я, и в моем голосе впервые прозвучала сталь. Я больше не притворялась испуганной. — Без расписки — ни копейки. Это мое последнее слово.
Я откинулась на спинку стула, демонстрируя полную уверенность. Сценарная борьба была в разгаре. Они ждали слез и истерик, а получили холодную, железную логику.
Сергей, наблюдавший до этого молча, неожиданно рассмеялся. —Да ладно вам, мам, ругаться из-за ерунды. — Он повернулся ко мне с той же наглой ухмылкой. — Напишу я тебе свою расписку, сестренка. Хоть десять. Не проблема. Только успокойся уже.
Он произнес это с таким презрительным снисхождением, что стало ясно — он абсолютно уверен, что никогда ничего возвращать не будет. Для него это была пустая бумажка, которую нужно было подписать, чтобы получить желаемое.
Людмила Петровна хотела было что-то возразить, но посмотрела на сына и замолчала. Она тоже поняла. Поняла, что это просто формальность, игра в мои глупые правила, которые не будут иметь никакого значения.
— Ну и ладно, — сдалась она, раздраженно махнув рукой. — Пиши свою расписку. Только быстро, времени нет.
— Завтра утром, у нотариуса, — четко обозначила я условия. — Я уже узнала, один работает рядом сюда. В десять утра. Подпишем все, и сразу после этого Леша снимет деньги и отдаст их Сергею.
Сергей лениво кивнул. —Да без проблем, сестренка. Как скажешь.
Он встал из-за стола, потянулся. —Ну, я пошел, дела. До завтра, значит. — И, кивнув нам, вышел, оставив после себя тяжелое молчание.
Людмила Петровна мрачно собралась, бросила на нас с Алексем сердитый взгляд и, не прощаясь, удалилась вслед за любимым сыном.
Дверь закрылась. Мы остались одни в тишине, нарушаемой только тиканьем часов на кухне. Алексей тяжело вздохнул и посмотрел на меня с облегчением.
— Ну вот и договорились. Слава богу, что все обошлось без скандала. Спасибо, Кать.
Он попытался взять меня за руку, но я отстранилась, делая вид, что собираю посуду. —Да, договорились, — тихо подтвердила я.
Он не видел, что творилось у меня внутри. Не видел холодной ярости и железной решимости. Он думал, что буря миновала, что все уладилось.
А я смотрела на его довольное лицо и думала только об одном. Завтра. Завтра они подпишут свой приговор. Своими же руками.
Утро встретило нас холодным, серым светом, пробивавшимся сквозь шторы. Я почти не спала. Ворочалась, прокручивая в голове предстоящий разговор с нотариусом, возможные возражения, ответы на них. Алексей, напротив, спал очень спокойно, умиротворенный вчерашним «мирным» исходом. Его безмятежность резала мне душу острее, чем любые упреки.
Ровно в девять тридцать раздался звонок в дверь. На пороге стояли Людмила Петровна и Сергей. Он был в том же помятом виде, с синяками под глазами, и явно не выспался. На его лице читалось одно желание — поскорее отделаться от этой формальности и получить деньги.
— Ну что, поехали, затягивать нечего, — буркнул он, даже не поздоровавшись.
Людмила Петровна молча кивнула, ее лицо было каменным, не выражающим никаких эмоций, кроме легкого раздражения.
Мы молча ехали в машине. Алексей за рулем, я рядом на пассажирском сиденье. Сзаду молчаливые, как изваяния, свекровь и брат. Воздух в салоне был густым и тяжелым, им было трудно дышать.
Нотариальная контора оказалась небольшой, но ухоженной. За столом сидела женщина лет пятидесяти с внимательным, профессиональным взглядом. Она улыбнулась нам.
— Чем могу помочь?
Я сделала шаг вперед, опережая Людмилу Петровну, которая уже открыла рот, чтобы взять инициативу на себя.
— Мы хотим заверить долговую расписку, — сказала я четко и ясно, доставая из сумки заранее распечатанный проект документа, который мы с Машей подготовили заочно.
Нотариус взяла листок и начала читать. Брови ее поползли вверх. Она внимательно изучила каждый пункт: точную сумму долга, которая включала в себя все наши сбережения и, как я и обещала, некую «добавку» из моих личных, мифических средств; срок возврата — три месяца; огромные, кабальные проценты за каждый день просрочки; и, наконец, пункт о залоге — старенькая «Лада» Сергея, с указанием марки, модели и VIN-номера.
— Это… довольно серьезные условия, — заметила нотариус, посмотрев на Сергея. — Вы согласны со всем, что указано здесь? Вы осознаете, что в случае неуплаты кредитор имеет полное право через суд обратить взыскание на указанное здесь имущество?
Сергей фыркнул, махнул рукой. —Да да, все нормально, я согласен. Подписываем быстрее.
Он вел себя так, будто его просили подписать анкету в торговом центре. Он даже не вчитался. Его абсолютная уверенность в том, что эта бумажка — ничего не значащая формальность, была поразительна.
Людмила Петровна наклонилась, пробежала глазами по тексту, ее лицо исказила гримаса недовольства. —И что это за проценты такие грабительские? И зачем это тут про машину писать? Это лишнее!
— Это стандартная практика обеспечения по долговым обязательствам, — спокойно парировала нотариус. — Если заемщик уверен, что вернет деньги в срок, то никаких проблем не возникнет. Это защищает интересы обеих сторон.
— Мам, отстань, — буркнул Сергей, уже доставая паспорт. — Все нормально. Подписывай и не мешай.
Алексей стоял в стороне и молча наблюдал. На его лице боролись смущение и желание поскорее все закончить. Он чувствовал, что происходит что-то не совсем то, чего он ожидал, но не мог понять что именно.
Нотариус, убедившись, что все формальности соблюдены, а стороны (по крайней мере, на словах) согласны, начала оформлять документы. Щелчок принтера, печати, подписи. Сергей небрежно чиркнул в указанных местах, даже не глядя. Его подпись была кривой и небрежной, будто он ставил ее на какой-то квитанции.
Я подписалась четко и разборчиво. Каждая буква давалась с усилием, но я чувствовала странное, холодное спокойствие. Дело было сделано.
— Поздравляю, договор займа заключен и заверен, — официальным тоном произнесла нотариус, протягивая мне мой экземпляр расписки. — Храните его. Я взяла заветный листок. Он был чуть теплым от принтера. Я ощущала его вес, гораздо больший, чем просто вес бумаги. Это была не расписка. Это было оружие.
Мы вышли из конторы. На улице Сергей тут же протянул руку. —Ну, давай, браток, развлекаловку. Дела горят.
Алексей, избегая моего взгляда, молча достал из внутреннего кармана куртки пачку денег. Толстую, туго перевязанную банковской лентой. Он на секунду задержал ее в руке, будто прощаясь, а затем протянул брату.
— Возвращай, ладно? — тихо сказал он.
— Обязательно, не сомневайся, — бросил тот, быстрым, движением сунул деньги в карман джинсов и повернулся к матери. — Поехали, мам, меня ждут.
Они ушли, даже не попрощавшись. Сергей — с победным видом, Людмила Петровна — с каменным, ничего не выражающим лицом.
Мы остались с Алексем одни на пустынной утренней улице. Он стоял, опустив голову, руки в карманах. Он выглядел опустошенным.
— Ну вот… все и решилось, — сказал он без всякой радости в голосе.
— Да, — ответила я, сжимая в кармане сложенный вчетверо листок. — Все только начинается.
Он посмотрел на меня с недоумением. —Что начинается?
— Ничего, — я покачала головой и улыбнулась. — Поехали домой. Я приготовлю тебе кофе.
В машине он пытался говорить о чем-то отвлеченном, о работе, о планах на выходные. Но его голос звучал фальшиво. Он украдкой поглядывал на меня, будто пытался понять, что творится у меня в голове.
А у меня в голове был только один вопрос, который задала мне Маша прошлым вечером: «Ты готова на это? Это будет война».
Я смотрела в боковое стекло на убегающий город и мысленно повторяла свой ответ. Тот самый, который был единственно верным.
«Он уже сделал свой выбор. Теперь я делаю свой».
Бумага в кармане жгла кожу. Напоминая о том, что тишина — это всего лишь затишье перед бурей. А буря должна была грянуть ровно через три месяца.
Три месяца пролетели на удивление быстро. Сначала время тянулось мучительно медленно, каждый день я ловила себя на том, что подсознательно жду какого-то знака, звонка, извинений. Но потом, погрузившись в работу и свои мысли, я почти перестала замечать течение дней.
Алексей жил в каком-то своем, параллельном мире. Он стал замкнутым, молчаливым. Мы избегали разговоров о будущем, о свадьбе, о чем бы то ни было, что могло бы напомнить нам о пустом «свадебном» счете. Он знал, что совершил ошибку, но признать это вслух значило для него пойти против матери. А на это он был не способен.
Людмила Петровна звонила пару раз. Ее звонки были краткими и деловыми — осведомиться о здоровье сына, передать какой-то ничтожный привет от Сергея. Ни слова о долге. Ни намека на возврат. Она вела себя так, будто ничего и не происходило. Будто так и должно было быть.
Наступил тот самый день, когда срок расписки истек. Я пометила его в календаре еще три месяца назад. Красный кружок. День Икс.
Я ждала до вечера. Сидела на кухне, пила чай и смотрела, как за окном темнеет. Алексей был дома, копался в своем телефоне, изображая занятость. Он тоже помнил. Я видела это по его напряженной спине, по тому, как он избегал моего взгляда.
Ровно в восемь вечера я взяла телефон. Мои пальцы были холодными, но совершенно не дрожали. Я нашла номер Сергея. Набрала.
Он ответил не сразу. На том конце послышались громкая музыка, смех, голоса. Он был не один.
— Алло? — его голос был расслабленным, веселым.
— Сергей, привет, это Катя. —А, сестренка! — он крикнул что-то кому-то в сторону, и музыка стала тише. — Какими судьбами?
— Срок расписки истек сегодня, — сказала я ровным, абсолютно бесстрастным тоном. — Когда будет возврат денег?
На той стороне на секунду воцарилась тишина. Затем он фыркнул. Прямо в трубку.
— О чем ты вообще? Какая расписка? —Та самая, что ты подписывал у нотариуса три месяца назад. Ты брал в долг у меня и Алексея деньги. Обещал вернуть сегодня.
Он громко рассмеялся. Это был наглый, издевательский смех. —Боже, ты что, серьезно? Ты правда ждала, что я их верну? Да ты что! Это же были не деньги, это была помощь семье! Безвозмездная! Мамка тебе не объяснила?
У меня перехватило дыхание от наглости. Я посмотрела на Алексея. Он сидел, уставившись в пол, его лицо было бледным. Он все слышал.
— В расписке черным по белому написано, что это долг, Сергей. С процентами. И с последствиями в случае неуплаты. —Да отстань ты со своей распиской! — его голос внезапно стал злым, раздраженным. — Кончай трепать мне нервы! Денег нет и не будет! И забудь про это вообще. Делов то — какую-то бумажку нашла…
И он бросил трубку.
В комнате повисла гробовая тишина. Я медленно опустила телефон на стол. Звук от падения эхом разнесся по тихой кухне.
Алексей поднял на меня глаза. В них читался ужас. Ужас от того, что он услышал, и ужас от того, что должно было последовать дальше.
— Кать… — он начал запинаться. — Он просто… он не подумал… он погорячился… Он вернет, просто не сейчас…
Я не стала его слушать. Я набрала другой номер. Людмилы Петровны.
Она ответила почти сразу, ее голос был сладким и сиропным. —Катенька, родная! Что случилось-то?
— Людмила Петровна, я только что говорила с Сергеем. Он заявил, что не собирается возвращать деньги. И что это была безвозмездная помощь. Это ваша позиция?
Ее тон моментально изменился. Сладкая маска сползла, обнажив холодную сталь. —А что, разве не так? Я же сразу говорила — какая расписка, какая возвращательность? Вы помогли родному человеку в беде. И должны быть счастливы, что у вас есть такая возможность! А вы вместо благодарности — с претензиями! Совести у вас нет, Катенька!
Я слушала этот поток лицемерия, и мое спокойствие не покидало меня. Я все это уже предвидела.
— Хорошо, — сказала я. — Я вас поняла. Тогда я буду действовать в соответствии с законом. В соответствии с той самой распиской, которую вы так легкомысленно проигнорировали.
— Что это значит? — ее голос стал резким, как лезвие. —Это значит, что завтра я подаю иск в суд о взыскании с Сергея всей суммы долга с процентами. И об аресте его автомобиля в счет погашения. Как и было указано в расписке, заверенной нотариусом.
На той стороне линии повисло ошеломленное молчание. Затем раздался оглушительный, истеричный крик. —что ?! Да как ты смеешь! Судиться с родной кровью? Да я тебя… Да мы тебя… Алексей! АЛЕКСЕЙ! Где он?! Сыночек, возьми трубку, она совсем с катушек съехала!
Я медленно подошла к Алексею и протянула ему телефон. Его рука дрожала, когда он взял аппарат.
— Мам… — его голос был слабым, жалким. —Лешенька! Родной! Ты слышишь, что твоя ненормальная невеста тут городит? Уйми ее немедленно! Угрожает нам судом! На родного брата! Да я ее в жизни после этого за порог не пущу!
Алексей закрыл глаза. Он был бледен как полотно. Он оказался меж двух огней, и обжигало с обеих сторон.
— Мам, но она же права… — он прошептал так тихо, что я едва расслышала. — Расписка… он должен был… мы договаривались…
— Молчи! — проревела в трубку Людмила Петровна. — Ты что, против матери идешь? Против семьи? Из-за какой-то дуры, которая деньги дороже родных людей считает? Немедленно забери у нее эту дурацкую расписку и разорви! Слышишь меня?!
Алексей посмотрел на меня. В его глазах была паника, растерянность. Он был сломлен.
— Я… я не могу… — еле выдохнул он и бросил телефон на диван, будто тот был раскаленным углем.
Из динамика еще доносились ее вопли, но я уже не слушала. Я подошла, взяла телефон и положила палец на кнопку завершения разговора.
— До свидания, Людмила Петровна, — сказала я четко и положила трубку.
Тишина снова поглотила кухню. Алексей сидел, сгорбившись, и смотрел в пол. Он был жалок.
Я подошла к столу, взяла свою кружку и отнесла ее к раковине. Промыла. Поставила на сушилку. Каждое движение было медленным и осознанным.
— Что… что ты будешь делать? — наконец, прерывающимся голосом спросил он.
Я обернулась и посмотрела на него. На того человека, который должен был быть моей опорой, моим мужем.
— То, что должна была сделать давно, — ответила я. — Защищать себя. По закону.
Я вышла из кухни, оставив его одного с его чувством вины, слабостью и разрушенным доверием.
Завтра начиналась война. И у меня на руках было совершенно легальное оружие.
Следующие несколько недель прошли в странном, зыбком затишье, напоминавшем затишье перед бурей. Я подала иск в суд. С Машиной помощью это было делом техники. Мы приложили заверенную нотариусом расписку, расчет неустойки и ходатайство о наложении ареста на автомобиль ответчика в качестве обеспечительной меры.
Алексей жил в квартире как призрак. Он молчал, почти не ел, старался не встречаться со мной глазами. Иногда ночью я слышала, как он ворочается на диване в гостиной (он перебрался туспать сразу после того памятного разговора). Звонки от его матери участились. Он никогда не брал трубку при мне, уходя на балкон или в ванную, но по его сгорбленной спине и подавленному виду после разговора я понимала — давление на него оказывалось колоссальное.
Людмила Петровна звонила и мне. Сначала это были попытки уговоров, перемежающиеся с оскорблениями. Потом просто оскорбления. Потом — угрозы. Я перестала отвечать, сохраняя каждый ее голосовой message и каждое смс как доказательство.
О дате суда я узнала первой — пришло смс-уведомление. Я не сказала об этом Алексею. Не хотела лишних сцен. Но он, видимо, узнал от матери. В то утро он был особенно бледным и нервным.
— Ты идешь туда? — тихо спросил он, когда я собиралась выходить. —Да, — ответила я, поправляя петлю на пальто. —Я… я с тобой.
Я обернулась, удивленная. Он стоял, опустив голову, и сжимал ручки пластикового пакета с мусором, который он так и не вынес.
— Зачем? — спросила я безразлично. —Я не знаю… Должен же кто-то быть… — он не закончил фразу.
Я пожала плечами. —Как хочешь.
Мы шли до суда молча, как два незнакомца, случайно оказавшиеся на одной дороге. Он шёл от меня на полшага, будто боялся идти рядом.
У здания суда их уже ждали. Людмила Петровна, разодетая в свое самое дорогое пальто, с лицом, искаженным злобой. И Сергей — в мятом спортивном костюме, с наглым, вызывающим выражением лица. Увидев нас, они устремились к нам.
— Ну что, судия неправедная, приползла отнимать последнее у родного брата? — начала сразу же свекровь, не скрывая своего rage. — Совести у тебя нет! Ни стыда, ни совести!
— Отстань, мам, — не глядя на нее, бросил Алексей.
Сергей фыркнул и подошел ко мне вплотную. —Ты серьезно думаешь, что что-то выиграешь? Судья посмотрит на все это и просто посмеется. Над тобой.
— Мы это скоро узнаем, — холодно ответила я и прошла мимо него, направляясь к входу.
Заседание было коротким и… антиклиматичным. Судья — усталая женщина лет пятидесяти — бегло изучила представленные документы. Расписка, заверенная нотариусом, была железным аргументом. Адвокат Сергея, нанятый, я уверена, на последние деньги Людмилы Петровны, пытался что-то говорить о «моральном долге», «семейных ценностях» и «неосознанном подписании документа». Но это были пустые слова перед лицом юридического факта.
Судья даже не стала долго совещаться. Решение было вынесено быстро и четко: иск удовлетворить полностью. Взыскать с Сергея всю сумму долга, проценты, неустойку и судебные издержки. И, в качестве обеспечительной меры, наложить арест на автомобиль марки «Лада» такой-то модели, с запретом на отчуждение и снятие с учета.
Когда судья зачитала решение, Людмила Петровна ахнула и схватилась за сердце, будто у нее был сердечный приступ. Сергей побледнел, его наглое выражение лица сменилось на откровенный шок. Он, видимо, до последнего не верил, что это произойдет на самом деле.
— Как?! — выкрикнул он, вскакивая с места. — Это моя машина! Вы не имеете права!
— Успокойтесь, гражданин! — строго сказала судья. — Решение суда можно обжаловать в установленном порядке. Следующее дело!
Мы вышли из зала заседаний. В коридоре тишина взорвалась.
— Довольна?! — закричала Людмила Петровна, бросаясь на меня с сжатыми кулаками. Алексей инстинктивно встал между нами. — Довольна, тварь?! Разорила родную семью! На радость себе! Да я тебя прокляну!
— Мама, прекрати! — хрипло сказал Алексей, пытаясь удержать ее.
— Молчи, предатель! — она обернула свою ярость на него. — Ты за нее? Против родной матери и брата? Я тебя насквозь вижу! Ничтожество! Тряпка!
Сергей стоял в стороне, все еще не веря в происходящее. Он смотрел на меня с животной ненавистью. —Ты еще ответишь за это, — прошипел он. — Ты у меня пожалеешь.
Я не стала ничего отвечать. Я посмотрела на Алексея. Он стоял, опустив голову, и принимал на себя весь гнев своей матери. В его лице было страдания. В этот момент он выглядел не мужчиной, а затравленным мальчиком.
Я развернулась и пошла к выходу. Мне нечего было здесь делать. Битва была выиграна. Закон был на моей стороне. Но на душе было пусто и горько.
Я уже выходила на улицу, когда услышала за собой быстрые шаги. Это был Алексей. Он догнал меня, схватил за рукав. Его глаза были полны слез.
— Катя, остановись… Пожалуйста… — он задыхался. — Я все понимаю… Они не правы… Но это же моя семья! Я не могу вот так… Мать… она не переживет этого…
Я медленно высвободила рукав из его пальцев. —А наша семья, Леша? — спросила я тихо. — Та, которую мы с тобой хотели построить? Она уже не пережила этого. Ты сам ее и похоронил, когда отдал наши общие деньги без моего согласия.
Он смотрел на меня, и по его щекам текли слезы. Он пытался что-то сказать, но слова застревали у него в горле.
— Я любил тебя, — сказала я, и в моем голосе впервые зазвучала не холодная сталь, а усталая, бесконечная грусть. — Но ты выбрал другую семью. Теперь живи с этим.
Я развернулась и пошла прочь. Навстречу холодному ветру, который обжигал лицо. Я не оглядывалась. Я знала, что он стоит там, на ступеньках суда, и смотрит мне вслед. Разрываясь между мной и той жизнью, которую он сам и разрушил.
А позади него оставались его мать и его брат. Его «настоящая» семья. Которая только что проиграла. И для которой он теперь навсегда останется предателем.
Последний акт этой драмы растянулся на несколько месяцев. После суда в нашей с Алексеем квартире воцарилась мертвая, ледяная тишина. Мы существовали как два призрака, стараясь не пересекаться, не нарушать хрупкое, но невыносимое перемирие. Он спал в гостиной, я — в спальне. На кухне мы появлялись по очереди. Разговоров не было. Только иногда я ловила на себе его взгляд — полный боли, растерянности и какого-то немого вопроса, на который у меня уже не было ответа.
Я знала, что он продолжает общаться с матерью. Он уезжал к ней на выходные, возвращался еще более подавленным и замкнутым. Людмила Петровна, я уверена, выжимала из него все соки, вымещая на нем свою злобу за проигранный суд и арестованную машину Сергея. Алексей стал ее козлом отпущения, вечным должником, обязаным искупить свою «вину» перед семьей.
Я тем временем продолжила свое дело. Получила в суде исполнительный лист и отнесла его приставам. Процесс был запущен. Машину Сергея, его «ласточку», нашли на штрафстоянке, куда ее эвакуировали за очередное нарушение. Она была арестована и ждала своей участи — продажи с торгов.
В один из таких дней, обычный, ничем не примечательный вечер, я вернулась с работы позже обычного. В прихожей горел свет, но было непривычно тихо. Я сняла пальто и прошла на кухню.
Алексей сидел за столом. Перед ним стоял полупустой стакан чая. Он не смотрел в телефон, не пытался занять себя чем-то. Он просто сидел, уставившись в одну точку на столе. Его лицо было серым, осунувшимся. Он выглядел на десять лет старше.
Услышав мои шаги, он медленно поднял на меня глаза. В них не было ни злобы, ни упреков. Только бесконечная, всепоглощающая усталость.
— Привет, — тихо сказал он. —Привет, — так же тихо ответила я, поставив сумку на стул.
Он тяжело вздохнул, провел рукой по лицу. —Катя… Нам нужно поговорить.
Я кивнула и села напротив него. Я знала, что этот разговор рано или поздно должен был состояться.
— Мама… — он начал и сразу же поперхнулся этим словом. — Они… Они не простят меня. Никогда. Для них я… — он замолча, не в силах подобрать слова.
— Я знаю, — сказала я. —Они требуют, чтобы я… чтобы я сделал что-то. Вернул машину. Убедил тебя забрать заявление. Угрожают… — он снова замолчал, и по его лицу было видно, что угрозы были страшными. Не физическими, а моральными. Угрозой полного разрыва, вечного проклятия.
— Ты этого не сделаешь, — констатировала я. Это был не вопрос.
— Нет, — он выдохнул. — Не сделаю. Потому что… потому что я уже все потерял. Все, что имело значение.
Он посмотрел на меня, и в его глазах стояла такая бездонная тоска, что мне стало физически больно.
— Я предал тебя. Предал наши общие мечты, наш дом, наше будущее… Ради них. Ради той семьи, которая видит во мне только кошелек и посредника. Которую я никогда не смогу сделать счастливой. Которой всегда буду должен.
Он говорил тихо, без пафоса, без надрыва. Просто констатируя факты, до которых он, наконец, дошел.
— Я не прошу у тебя прощения. Я не имею на это права. Я просто хочу сказать… что ты была права. Во всем. И то, что ты сделала… это было жестоко, но справедливо. Ты защищала себя. А я… я не защитил ни тебя, ни нас.
В его словах не было попытки манипуляции. Это было чистое, горькое осознание.
— Я не могу больше так жить, Катя. Между двух огней. Я сгораю заживо. Мне нужно… уйти.
Последнее слово повисло в воздухе тяжелым, но неизбежным грузом.
Я смотрела на него и понимала, что никакой победы нет. Есть только пепел. Пепел от нашей любви, наших надежд, нашего общего дома.
— Что будешь делать? — спросила я. —Сниму комнату. Переведусь в другой филиал на работе. Подальше от… всего этого. Попробую начать с чистого листа. Если получится.
Он поднялся из-за стола, прошел в свою бывшую комнату, теперь — кабинет-гостиную, и вынес оттуда уже собранный рюкзак и чемодан. Он был готов к этому разговору.
— Ключи, — он положил их на стол. — Ипотеку я буду платить, пока не продадим квартиру. Или не выкупишь мою долю. Как договоримся.
Я кивнула. Слез не было. Была только огромная, вселенская усталость.
Он постоял еще мгновение, словно что я что-то скажу. Что остановлю. Но я молчала. Потому что останавливать было уже нечего.
— Прощай, Катя, — тихо сказал он и повернулся к выходу.
— Прощай, Леша, — прошептала я ему вслед.
Дверь закрылась. Тишина в квартире стала абсолютной, гробовой. Я сидела за кухонным столом и смотрела на его недопитый стакан чая. На два ключа, лежащих на столешнице.
Так закончилась наша история. Не со взрывом, а с тихим, усталым выдохом.
Прошло еще полгода. Квартиру мы продали. Я переехала в маленькую, но свою студию. Деньги от продажи машины Сергея, после всех вычетов и комиссий, легли на мой счет. Это была не победа. Это было просто денежное возмещение. Несравнимое с тем, что я потеряла.
Как-то раз я встретила на улице общую знакомую. Она, смущаясь, рассказала мне, что слышала новости о «тех». Людмила Петровна так и не простила Алексея. Он снял комнату на окраине города, живет один, почти ни с кем не общается. Сергей, лишившись машины, влип в новые долги и сейчас скрывается от новых кредиторов. Их семья расколота и погрязла в скандалах и взаимных претензиях.
Я слушала это и понимала, что не чувствую ни радости, ни удовлетворения. Только легкую, щемящую грусть. Грусть по тому, чего могло бы и не быть. По тому доверчивому парню, который когда-то мечтал бросить монетку в фонтан Треви.
Я не выиграла эту войну. Я просто осталась жива на поле боя. Со своими шрамами и своим горьким опытом.
Но я выстояла. Сохранила себя. И теперь, глядя в свое собственное отражение в окне новой квартиры, я могла сказать точно: я не та «Катька», что обойдется и без свадьбы. Я — женщина, которая знает себе цену. И которая больше никогда не позволит себя обокрасть. Никому.
И это был единственный возможный итог всей этой истории.
Жена удивила гостей мужа