— Ну и катись! — Михаил швырнул его на пол. — Мучаешь меня тут своими претензиями, катись сама!
Таня молча подняла полотенце, повесила на крючок. В ванной пахло его одеколоном и чем-то еще — раздражением, что ли.
Двадцать семь лет она собирала эти полотенца, мирила, объясняла, просила прощения за то, в чем не была виновата.
— Слышишь? — Он появился в дверях, красный, взъерошенный. — Езжай к своей сестре, к черту, надоела!
Таня взяла с полки зубную щетку, положила в косметичку. Потом достала из шкафа небольшую дорожную сумку — голубую, купленную для совместной поездки в Сочи лет десять назад.
Тогда ещё казалось, что всё наладится.
— Что ты делаешь?
Она повернулась, посмотрела на него спокойно:
— То, что ты просишь.
Михаил замер. В его глазах мелькнуло что-то — удивление? Или даже испуг? Обычно в этом месте начинались слезы, уговоры, обещания исправиться. А потом — его великодушное прощение.
— Да ладно тебе, — пробормотал он. — Ты же понимаешь, я не всерьез.
Таня сложила в сумку сменное белье, запасную блузку. Движения точные, неторопливые — как когда сводила баланс в отчетах. Всё по порядку. Без лишних эмоций.
— Танька, ну хватит дурить.
— Я не дурю. — Она застегнула молнию. — Ты сказал «катись», я и качусь.
— Но ты же не можешь просто так взять и уехать!
— Почему не могу?
Он растерялся. Действительно, почему не может? Квартира была оформлена на обоих. Машина — тоже. Дочка давно живет отдельно. На работе у Тани сейчас межсезонье — строительная компания между проектами, отчеты сданы — можно взять несколько дней.
— Слушай, давай без этого театра, — попробовал он другой тон. — Я просто устал, понимаешь? На работе проблемы, дома ты со своими…
— С какими моими?
— Ну, ты же знаешь. Вечно недовольная чем-то.
Таня прошла в прихожую, достала из шкафа куртку. Ключи от машины лежали на полке рядом с зеркалом — она взяла их, покрутила в руке. Металл был прохладный, привычный.
— Куда ты собралась? — Михаил шел за ней. — На улице уже темнеет.
— К Лене. Или в гостиницу. Решу по дороге.
— Да что с тобой такое? — Он схватил ее за руку. — Мы же можем нормально поговорить!
Таня осторожно освободилась:
— Двадцать семь лет говорим. Устала.
Она надела куртку, взяла сумку. У зеркала остановилась — поправила волосы, посмотрела на себя. Обычное лицо пятидесятитрехлетней женщины. Немного усталое, но спокойное.
— Тань, ну не будь как маленькая, — заговорил он уже почти ласково. — Поругались и поругались. Сколько раз такое было.
— Именно. Сколько раз.
Она открыла дверь. На лестничной площадке было прохладно и тихо. Лифт работал — приехал сразу.
— Танька! — крикнул Михаил из дверного проема. — Ты что, серьезно?
Лифт поехал вниз. Таня посмотрела на свое отражение в зеркале — спокойное лицо женщины.
В машине Таня села, пристегнулась, завела двигатель. В медиацентре играла какая-то спокойная мелодия — она не стала переключать. Выехала со двора, свернула направо, к центру.
На светофоре остановилась, достала телефон. Набрала номер сестры.
— Лена, это я. Можно к тебе приехать?
— Конечно. А что случилось?
— Поссорились с Михаилом.
— Опять? — в голосе сестры сочувствие и привычная усталость от этой темы. — Приезжай, конечно.
— Спасибо. Минут через двадцать буду.
Зеленый свет. Таня убрала телефон, поехала дальше.
В городе было почти безлюдно — будний вечер, все дома, ужинают, смотрят новости. Обычная жизнь, в которой люди не собирают вдруг сумки и не уезжают из дома.
У Лены было тепло и пахло кофе. Сестра встретила ее на пороге — в домашнем халате, с встревоженными глазами.
— Что он на этот раз?
— То же самое. — Таня разулась, прошла на кухню. — Сказал «катись», я и покатилась.
— И что он?
— Не ожидал.
Лена включила чайник, достала печенье. Она была младше Тани на четыре года, разведена, детей нет. Жила одна в двухкомнатной квартире, работала в банке, в отношения не торопилась.
— А ты что чувствуешь? — спросила она.
Таня подумала:
— Спокойствие.
— Спокойствие?
— Да. Впервые за много лет — полное спокойствие. Как будто перестала нести что-то тяжелое.
Лена села напротив, изучающе посмотрела на сестру:
— Ты не такая.
— В каком смысле?
— Раньше приезжала и плакала. Рассказывала, какой он ужасный, а потом все равно защищала его. А сейчас… сейчас ты просто спокойная.
Чайник закипел. Лена заварила чай, поставила на стол две кружки.
— Он звонил? — спросила она.
— Нет. — Таня посмотрела на телефон. — И не будет. Он ждет, что я сама вернусь и попрошу прощения.
— А ты вернешься?
— Не знаю.
Они пили чай молча. За окном темнело, включались фонари. Где-то в другом конце города Михаил, наверное, сидел у телевизора и ждал звонка.
— А помнишь, — сказала Лена, — когда мы были маленькими, и ты впервые не пошла домой после ссоры с мамой?
— Помню. Ночевала у тети Гали.
— А утром пришла — мама уже волновалась, искала тебя. И никогда больше так не кричала.
— Да, — Таня улыбнулась. — Я тогда подумала: оказывается, можно просто уйти. Не плакать, не оправдываться. Уйти.
— И что сейчас?
— Сейчас то же самое. Можно просто уйти.
Телефон зазвонил около одиннадцати. Михаил. Таня посмотрела на экран, положила телефон обратно на стол.
— Не берешь? — спросила Лена.
— Зачем? Он скажет то же самое, что говорил всегда.
Звонок прервался. Через минуту пришло сообщение: «Ты где? Приезжай домой».
Таня не ответила. Выпила еще чаю, посмотрела в окно. Город жил своей жизнью — машины чиркали по асфальту, окна светились, люди возвращались с работы, со встреч, из магазина. Обычный вечер обычного дня.
— Знаешь, что самое странное? — сказала она. — Я не злюсь. Совсем. Раньше после таких ссор внутри все кипело. Хотелось кричать, доказывать, объяснять. А сейчас просто тихо.
— Это хорошо или плохо?
— Просто по-другому, наверное.
Лена убрала посуду, достала из шкафа постельное белье:
— Будешь на диване или в моей комнате?
— На диване. Не хочу тебя выгонять.
— Не выгоняешь. Я рада, что ты здесь.
Вместе они расстелили постель, Лена принесла подушку. Таня переоделась в пижаму — тоже из запасов сестры, — легла. Диван был мягкий, с пружинами, чуть поскрипывающими при малейшем движении. За окном шумели деревья, где-то лаяла собака.
— Спи, — сказала Лена. — А утром решишь, что делать.
Но Таня долго не спала. Лежала в темноте, и впервые за много недель не болела голова. Не сжимались плечи. Не хотелось спрятаться.
Когда это началось? Когда Михаил впервые сказал «уходи»? Или когда она перестала оправдываться за себя?
Телефон снова завибрировал. Еще одно сообщение: «Таня, хватит дурачиться. Приезжай».
Она выключила звук.
Утро пришло медленно, нарастающим светом, запахами кофе и свежего хлеба. Лена уехала на работу рано, оставив записку: «Оставайся сколько нужно. Ключи на полке».
Таня допила кофе, подошла к окну. Город ожил: школьники с рюкзаками, женщины с детьми, кто-то выгуливал рыжую собаку — та прыгала в опавшие листья и выскакивала из них, будто заново. Женщина улыбалась ей в ответ — просто, легко, без причины.
Можно было остаться у Лены. Можно не возвращаться.
Но Таня взяла сумку и поехала домой.
Михаил сидел на кухне, бледный, невыспавшийся. На столе стояла недопитая кружка и лежал телефон. Он вскочил, когда она вошла:
— Где ты была? Я всю ночь не спал!
Таня поставила сумку у двери, сняла куртку:
— У Лены. Говорила же.
— Ты могла хотя бы ответить на звонки!
— Зачем?
— Как это зачем? — Он шагнул к ней. — Я волновался!
Таня прошла на кухню, налила себе воды из кувшина. Выпила медленно, глядя в окно. Во дворе теперь гуляла другая женщина, с мальчиком лет пяти.
— Тань, ну скажи что-нибудь, — голос Михаила стал тише. — Что происходит?
Она повернулась к нему:
— Ничего не происходит. Ты просил меня уехать — я уехала.
— Но я же не всерьез!
— А я всерьез.
Он замер. В глазах — что-то от растерянного мальчика.
— Так не бывает, — пробормотал он. — Люди не делают всё буквально.
— Теперь делают.
Она прошла в комнату, сразу распахнула окно — воздух был свежий, будто новый.
— А если я извинюсь?
— Не надо.
— Почему?
— Потому что это ничего не изменит. — Таня села в кресло. — Ты извинишься, через неделю будет то же самое. Потом ещё. И ещё. Я устала, Миша.
— От чего устала? — Он присел на край дивана. — От меня?
— От игр. От того, что я должна угадывать, что ты хочешь услышать. От того, что должна быть виноватой за твоё плохое настроение.
— Я не играю.
— Играл, просто не замечал.
Они сидели какое-то время молча. За окном кто-то смеялся, хлопала дверь подъезда, проехал мусоровоз.
— Значит, ты просто уедешь? — спросил Михаил глухо. — Навсегда?
— Не знаю. Может быть. А может — останусь. Но по-другому.
— По-другому — это как?
Таня подумала:
— Я не буду больше угадывать. Если скажешь «уходи», — уйду. Если захочешь кричать, — твоё право. Только я не буду объясняться, не буду оправдываться и плакать. Я устала быть виноватой.
— Но я не хочу так жить, — сказал он растерянно.
— Тогда не живи. — Она встала, взяла сумку. — У нас есть выбор, Миша.
Он вышел за ней в прихожую.
— Тань…
— Мне надо подумать. Я поеду пока к Лене. Решу, что делать дальше.
— Опять уезжаешь?
— Опять. Или — теперь это новая норма. Не знаю пока.
В дверях она обернулась, задержала взгляд на нём:
— Когда будешь готов разговаривать — нормально. Без крика, без игр. Просто разговор двух взрослых людей.
— А если я не позвоню?
— Значит, не позвонишь.
Она аккуратно закрыла за собой дверь, долго стояла, прислушиваясь к себе. Потом вышла на улицу, села в машину, поехала.
Город был солнечный, яркий. Люди спешили по делам, смеялись, кто-то выводил собаку — и весь этот мир, кажется, жил без неё.
В зеркале заднего вида мелькнул их дом. Потом поворот — и он исчез.
В телефоне снова вспыхнул экран. Сообщение осталось непрочитанным. Таня смотрела вперёд — на дорогу, на осеннее небо.
Пустота наполнялась легкостью. Как будто действительно, что-то тяжелое, что она несла столько лет, осталось там, за спиной.
А пока — просто тихое октябрьское утро, пустая дорога и ощущение странной, непривычной свободы.
Здесь истории о женщинах, которые перестали играть не по своим правилам.
Твоя дочь мне мешает жить!