Мария стояла у окна, глядя на двор, где две девчонки гоняли мяч и смеялись, будто им принадлежал весь мир. Она держала телефон в руке и молчала.
— Маш, — Иван шагнул ближе, схватил ее за плечо. — Мы семья. В семье не бывает твоих и моих денег. Все общее. Так было у моих родителей, так и у нас должно быть.
Мария медленно повернулась к нему. В ее взгляде уже не было прежней мягкости — только усталость и что-то очень острое, как иголка, спрятанная в шерстяной варежке.
— А у моей бабушки, Ваня, было по-другому, — тихо сказала она. — Она жила одна, распоряжалась всем сама. И уважала себя.
Он отпрянул, будто от удара. Потом засмеялся сухо, неприятно.
— Сравнила! Старуха со своими тараканами… Ты же понимаешь, что деньги сейчас нужны Антону. У него нет шанса встать на ноги без помощи.
Мария резко вскинула голову:
— Сколько можно об этом Антоне?! Он взрослый мужик! Не ребенок, чтобы его всю жизнь тянуть на себе!
Иван вздохнул, сел на край дивана и уставился в пол. Он не спорил — и именно это бесило Марию больше всего. Словно он уже принял решение и только ждал, когда она сама сдастся.
В тишине раздался звук капающего крана на кухне. Вода упорно мерила секунды, как будто отсчитывала время до взрыва.
Первые искры конфликта между ними вспыхнули еще тогда, когда Иван впервые повел Марию к себе домой. Большая семья, крепко спаянная привычкой держаться вместе, сразу приняла ее — но не как равную, а как помощницу.
«Ты девочка хозяйственная, Машенька, — улыбалась свекровь Галина Петровна, протягивая ей миску с тестом. — Вот и помоги нам, руки молодые нужны».
Мария тогда смущенно улыбнулась и закатала рукава. Потом мыла горы посуды, убирала со стола, слушала разговоры о том, что Антон опять потерял работу, что у него плохие друзья, что надо помочь. Она пыталась вписаться, но внутри у нее росло странное чувство: словно ее используют, а сами решают свои дела.
Иван же сиял — он обожал это гнездо, шумное, пахнущее жареным луком и вечно кипящее разговорами. Для него это был дом, где все дышат в унисон. Для Марии — клетка, в которую она не вписывалась.
— Маш, ну ты пойми, — Иван снова заговорил, уже спокойнее, но с нажимом. — Если мы купим квартиру только для себя, то предадим мою семью. Антон останется без крыши. Ты же не хочешь, чтобы он оказался на улице?
Мария посмотрела на него и вдруг почувствовала, как внутри поднимается волна — не слез, а смеха. Горького, рвущегося наружу.
— На улице? — она усмехнулась. — Он живет с вашими родителями в трехкомнатной квартире. Ест, что твоя мама готовит. Спит в своей комнате, между прочим, отдельной! Где тут улица?
Иван нахмурился, глаза его сверкнули.
— Ты не понимаешь. Ему тяжело. У него депрессия.
Мария шагнула к нему ближе, так что между ними остался только воздух, натянутый, как струна.
— А мне, думаешь, легко? Ты когда последний раз спросил, как я живу? Что я чувствую? Я же тоже человек, Ваня. Я не твоя мама, я не обязана нянчить твоего брата!
Он вскочил, лицо его покраснело.
— Ты неблагодарная! Тебя приняли в семью, тебе доверяют, а ты — вот так?!
Тут в дверь позвонили. Звонок был резкий, навязчивый, будто кто-то хотел разрубить эту гулкую тишину. Мария первой рванулась к двери. На пороге стоял мужчина лет шестидесяти в потрепанном плаще и с букетом увядших гвоздик.
— Простите, — сказал он хриплым голосом, — я ищу Марию Петровну.
Она замерла. Незнакомец смотрел прямо на нее, и в его глазах было что-то странное — смесь растерянности и решимости.
— Я… это я, — выдавила Мария.
— Тогда это вам, — он протянул букет. — От вашей бабушки. Вернее, от ее подруги. Она просила передать.
Мария машинально взяла цветы. Они пахли горько, словно пепел.
Иван недоуменно переглянулся с женой.
— Простите, а вы кто? — спросила Мария, стараясь не выдать дрожь в голосе.
— Я… старый знакомый вашей бабушки, — мужчина замялся. — Мы работали вместе много лет назад. Я узнал о ее смерти только вчера.
Он смущенно кашлянул и добавил:
— И еще… у меня есть конверт. Она просила передать его лично вам.
Мария взяла конверт. Бумага была потрепанная, на ней — почерк бабушки, который она узнала сразу: уверенный, слегка наклоненный вправо. Сердце заколотилось так сильно, что казалось, его слышали все в квартире.
Иван пытался заглянуть через плечо, но Мария прижала конверт к груди.
— Это мое, — сказала она твердо.
Впервые за все время их брака ее голос прозвучал так, что Иван отступил.
Незнакомец попрощался и ушел, оставив после себя запах мокрого плаща и гвоздик. Мария закрыла дверь, прислонилась к ней спиной и медленно опустилась на пол.
Она разорвала конверт. Внутри лежал листок бумаги, сложенный вдвое. Почерк бабушки:
«Машенька, я знаю, что мои деньги могут стать для тебя не только подарком, но и испытанием. Умей защищать свое. Не отдавай тем, кто привык жить за чужой счет. Помни: я оставила их тебе — чтобы ты жила своей жизнью. С любовью, бабушка.»
Слезы застилали глаза, но буквы горели, будто были вырезаны ножом.
Мария подняла голову. Иван стоял напротив, нахмуренный, настороженны
Мария сидела на кухне у матери, сжимала кружку с чаем так, будто могла выжать из нее еще хоть каплю тепла. За окном дождь полосами стекал по стеклу, редкие прохожие прятались под зонтами. Мать рядом раскладывала по тарелкам яблоки, стараясь казаться спокойной, но в глазах ее метался тот самый тревожный блеск, который появляется у людей, чьи дети попали в бурю.
— Маш, я вижу, ты держишься, — осторожно начала мать. — Но ведь все только начинается. Иван и его родня просто так не успокоятся.
Мария вздохнула.
— Мам, я больше туда не вернусь. Ни к нему, ни к его родителям.
— Я это понимаю, — мать покачала головой. — Но они-то не понимают.
И будто в подтверждение ее слов в коридоре зазвонил телефон. Мария взглянула на экран: «Иван». Она выключила звук и положила телефон обратно.
— Видишь? — мать только руками развела. — Ты должна быть готова.
Два дня спустя Иван все же объявился сам. Стоял под дверью с мятой рубашкой, небритый, с глазами, полными злости и отчаяния.
— Мария! — стучал он кулаком в дверь. — Ты не имеешь права! Это не только твои деньги!
Она не открыла. Стояла за дверью, слушала, как его голос то взлетает, то срывается, и чувствовала, как внутри у нее клокочет страх и решимость одновременно.
Через несколько минут Иван ушел, но оставил записку, просунув под дверь:
«Я все равно добьюсь. Если не по-хорошему, то через суд.»
На следующий день в дом пришла Галина Петровна, свекровь. Она вошла без стука — у нее почему-то всегда находился ключ. Мать Марии пыталась возмутиться, но та прошла в комнату, как хозяйка.
— Мария, — начала она высоким, дребезжащим голосом, — ты просто не понимаешь. Семья — это не только муж и жена. Семья — это все мы. Мы всегда жили вместе, поддерживали друг друга. Ты обязана помочь Антону, иначе Бог тебя накажет.
Мария встала. Сил терпеть это больше не было.
— Галина Петровна, это мои деньги. Их оставила мне моя бабушка. Не вашему сыну, не Антону, а мне.
Свекровь нахмурилась.
— Деньги — это испытание. Вот ты и не выдержала. Стала жадной, как твой отец, царство ему небесное.
Эти слова ударили по Марии, как нож. Она едва не бросилась на свекровь, но мать встала между ними.
— Хватит! — сказала она твердо. — В этой квартире хозяйка я. Убирайтесь вон.
Галина Петровна всплеснула руками, закричала что-то про неблагодарность и проклятья, потом хлопнула дверью так, что посыпалась штукатурка.
Когда Мария вечером разложила вещи по новой сумке — она решила переехать в съемную квартиру, чтобы не втягивать мать в этот кошмар, — телефон снова завибрировал. На этот раз звонил незнакомый номер.
— Алло? — осторожно сказала она.
— Мария Петровна? — раздался женский голос, молодой, звонкий. — Меня зовут Света. Я… вы меня не знаете. Я соседка Антона.
Мария насторожилась.
— И зачем вы мне звоните?
— Просто хотела предупредить. Сегодня вечером он с друзьями сидел у подъезда и громко обсуждал, как «выбить» из вас деньги. Говорил, что знает одного человека, который может помочь. Похоже, он настроен серьезно.
Мария поблагодарила, повесила трубку и села на диван. Сердце гулко билось. Она понимала: Антон был не просто ленивцем. Он искал легкие пути, и если кто-то предложит ему «решить вопрос» силой, он согласится.
На следующий день Мария пошла к юристу, которого ей посоветовал знакомый коллега. Кабинет был заставлен старыми книгами, пахло бумагой и кофе. Мужчина лет сорока пяти, в очках и с задумчивыми глазами, внимательно выслушал ее историю.
— Наследство — это ваша личная собственность, — сказал он, листая документы. — Но они будут давить морально. Возможно, попробуют через суд — под предлогом, что вы семья, что часть денег должна пойти на общие нужды. Это проигрышное дело, но нервы они вам попортят.
Мария опустила голову.
— Я устала. Но я не отдам.
Юрист кивнул.
— Вот и правильно. А еще, — он вдруг улыбнулся, — вам нужно перестать быть жертвой. Не только защищаться, но и действовать.
Эти слова застряли у Марии в голове.
Тем же вечером она достала бабушкин конверт снова. Читала письмо вслух, как будто это была молитва:
«Не отдавай тем, кто привык жить за чужой счет. Помни: я оставила их тебе — чтобы ты жила своей жизнью.»
И вдруг Мария вспомнила странного мужчину с гвоздиками. Его лицо, его взгляд. Он не сказал всего. Там была тайна, недосказанность.
На следующий день она решила его найти.
Она шла по старым улицам города, где когда-то жила бабушка. В маленьком дворике за облезлым домом сидела старушка на лавке. Мария подошла и спросила:
— Извините, а вы не знаете человека… он приходил ко мне, говорил, что был знаком с моей бабушкой.
Старушка прищурилась.
— Высокий, седой, в плаще? Это, наверное, Семен. Он раньше с вашей бабушкой работал в библиотеке. Потом пропал куда-то. А теперь вот снова появился. Странный он. Но добрый вроде.
Мария поблагодарила и пошла дальше.
Вечером того же дня в ее дверь постучали. Она открыла — и увидела того самого мужчину.
— Простите, — сказал он. — Я… хотел еще кое-что вам передать. Тогда не решился.
Он достал из кармана маленькую тетрадь в кожаном переплете.
— Это дневник вашей бабушки. Она просила, чтобы он попал только к вам.
Мария взяла тетрадь, и сердце ее пропустило удар.
— Почему только ко мне?
Мужчина посмотрел прямо ей в глаза.
— Потому что там вещи, которые могут все изменить.
Мария сидела на кровати и держала в руках бабушкину тетрадь. Кожаный переплет был поцарапан, пах пылью и чем-то теплым, давно забытым. Она открыла первую страницу и увидела строчки, написанные тем самым узнаваемым почерком:
«Если эти записи попадут к тебе, значит, я уже ушла. Но ты должна знать: деньги, которые я оставила, — не случайность. Они — результат давнего секрета, который я носила в себе всю жизнь. Я заработала их не на пенсии и не на сбережениях. Они пришли ко мне от человека, которого я любила, но о котором никто не должен был знать. Теперь это твоя ответственность — распорядиться ими так, чтобы не повторить моих ошибок.»
Мария чувствовала, как по спине пробежал холодок. Семен молчал, но его глаза уже тогда выдавали знание.
В тот же вечер позвонил Антон. Голос был хриплый, но с какой-то наглостью:
— Маш, давай по-хорошему. Купи мне квартиру. Тебе всё равно останется. А то… мало ли, жизнь длинная, на улице всякое случается.
Мария вздрогнула. Он угрожал. Сначала мягко, потом прямо, без прикрас.
— Ты мне никто, — сказала она сухо и положила трубку.
Телефон тут же снова зазвонил. Потом еще. Потом пришло сообщение: «Ты сама пожалеешь».
На следующий день она встретилась с Семеном в старой чайной неподалеку от библиотеки. Он пил черный чай, а руки его слегка дрожали.
— Она боялась, что семья твоего мужа начнет рвать тебя на части, — сказал он. — Потому и написала эти строки.
— Но почему вы молчали?
— Потому что я тоже связан этой историей. — Он поднял глаза. — Я был тем человеком, от которого пришли деньги.
Мария замерла.
— Вы…?
— Да. Я любил твою бабушку. Мы не могли быть вместе, но я помогал ей, как мог. Эти деньги были моей благодарностью за ее жизнь, за то, что она не сломалась. И теперь они у тебя. Не позволяй никому их отнять.
Мария кивнула. В груди смешались стыд, горечь и сила.
Через неделю Иван подал в суд. Заседания были нервными, с криками, с обвинениями. Галина Петровна разыгрывала спектакли, рассказывала о том, как Мария «разрушила их семью». Антон приходил в зал с опухшими глазами и жалобно смотрел на судью.
Но закон был на стороне Марии. Судья четко произнес:
— Наследство не подлежит разделу. Деньги остаются у Марии Петровны.
Антон выскочил из зала, хлопнув дверью. Иван сидел, сжав кулаки. Свекровь плакала, шептала проклятья.
Мария же впервые за долгое время почувствовала, что дышит полной грудью.
Она купила квартиру в новостройке. Большую, светлую, с окнами во двор, где по утрам слышно, как дети гоняют мяч. В гостиной стоял диван, на кухне — большой стол, на котором помещались не только тарелки, но и мечты.
Иногда ей звонил Семен — спрашивал, как она. Иногда они встречались, сидели на лавке у библиотеки и молчали.
А семья Ивана исчезла из ее жизни, как шумный сон. Только иногда во сне ей снились слова бабушки:
«Живи своей жизнью, Машенька.»
И Мария жила.
Конец.
— Оленька, мы же ненадолго! — голос Галины звенел деланной доброжелательностью. — Вот найду работу и сразу съедем! Истории