На табуретке рядом лежала пластиковая баночка с творогом. Та самая, из-за которой сегодня всё началось. Казалось бы — творог, белая масса без вкуса и запаха, что может быть страшного? Но именно он стал спусковым крючком.
— Опять купила в магазине? — голос Нины Петровны раздался за спиной.
Ольга вздрогнула. Свекровь появилась тихо, как обычно. Ни звонка, ни стука — просто вставила ключ и вошла.
— Мам, — протянул Роман, появляясь следом, — мы же говорили, не надо.
— А что такого? — Нина Петровна поставила сумку на стол, ловко скинула с плеча пальто и начала выгружать пакеты. — Свою квартиру бросила, сижу у подруги, а к вам — как домой. Я же мать!
Ольга напряглась. Она уже знала, что в пакете: килограмм картошки, килограмм моркови и бесконечные «правильные» продукты, которые «надо кушать, если хочешь детей».
— Я творог купила в магазине, потому что у меня нет времени бегать на рынок, — спокойно сказала Ольга, — и, если честно, он нормальный.
— Нормальный? — Нина Петровна вытащила пакет, потрясла им, как уликой на суде. — Тут же химия одна! Ты вообще о здоровье семьи думаешь?
Роман вздохнул и сел за стол, спрятавшись за телефон. Он всегда так делал — когда мать начинала «лекцию», он уходил в экран.
— Я работаю с утра до вечера, — Ольга поставила сковороду на плиту, — и в магазин забегаю по дороге. Это максимум, что могу.
— Работает она… — свекровь закатила глаза. — Мужу нормальной еды приготовить — нет времени. А на тряпки вон хватает.
Ольга машинально посмотрела на свою серую футболку и сдержала улыбку. Тряпки — это, видимо, офисная одежда, которую она покупала на распродажах, чтобы выглядеть хоть чуть прилично на совещаниях.
— Мам, — вмешался наконец Роман, не поднимая головы, — ну не начинай.
— Я не начинаю, я говорю как есть. — Нина Петровна уселась на стул, сложила руки на животе. — Квартира большая, ремонт приличный, а порядок какой? Муж с работы пришёл, а на столе каша. Не стыдно?
Ольга почувствовала, как внутри всё закипает. Она старалась не отвечать, но слова лезли сами.
— Знаете что, Нина Петровна, — медленно сказала она, — это моя квартира. Мне её дед оставил. И я решу, что готовить, когда и кому открывать дверь.
Тишина. На кухне стало слышно только, как булькает чайник.
— О-о-о, — протянула свекровь, прищурившись. — Так вот оно что. Считаешь, раз твоя квартира, то и сын мой твой раб? Ты думаешь, я позволю, чтобы моего Ромочку унижали?
Роман оторвался от телефона, морщась.
— Оленька, ну зачем так резко? Мама же добра хочет.
— Добра? — Ольга расхохоталась, но смех вышел нервным. — Она приходит без спроса, устраивает проверки холодильника, критикует всё подряд — и это добро?
— А я имею право! — свекровь хлопнула ладонью по столу. — Сын мой тут живёт. Значит, и мой дом.
— Нет, — спокойно ответила Ольга, хотя голос предательски дрожал. — Дом — мой.
Эти слова повисли, как петля.
Роман вскочил.
— Ты совсем? — Он повысил голос. — Это теперь ты нас выгоняешь, да? Мама права — эгоистка. Всё тебе, всё твое. А мы кто?
Ольга почувствовала, как будто земля под ногами проваливается. Она ждала, что он скажет хоть что-то в её защиту, но вместо этого…
— Ты отдал ей ключи? — спросила она тихо.
Роман замолчал, отвёл глаза.
— Отдал, — признался он, наконец. — А что? Мы семья. Ключи должны быть у всех.
Ольга закрыла глаза, вцепившись пальцами в край стола.
— У всех? — переспросила она. — У соседей тоже раздать? Или у тёти Зины с третьего этажа? Раз мы семья.
— Не надо передёргивать, — Роман повысил голос ещё сильнее. — Ты сама виновата. Нормальная жена с матерью мужа дружит, а ты — вечно с претензиями.
— Я? — Ольга резко встала, стул заскрипел. — Я три года молчала! Три года делала вид, что всё нормально. А ты… — она ткнула пальцем в мужа, — ты выбрал маму. Не меня.
Нина Петровна тут же подалась вперёд, глаза загорелись торжеством:
— А я и говорила, сынок, она тебе не пара.
— Замолчи! — выкрикнула Ольга. Голос её сорвался, в горле встал ком. — Это мой дом. И ключи я заберу. Сегодня.
Свекровь вскочила, с шумом отодвигая стул.
— Попробуй только! — закричала она. — Попробуй меня выгнать, и я сделаю так, что сама на улицу пойдёшь!
Ольга стояла посреди кухни, руки дрожали, сердце колотилось так, что гул отдавало в висках.
В этот момент Роман схватил её за запястье, резко, больно.
— Ты вообще головой думаешь? — его лицо перекосило от злости. — Мою мать оскорблять будешь? Да без неё мы никто!
Ольга выдернула руку, отступила на шаг, уткнулась спиной в стену.
— Это вы без меня никто, — прошептала она. — А я — хозяйка.
Тишина рухнула, как грохот. Даже чайник перестал шуметь.
Ольга впервые за три года сказала вслух то, что всегда боялась сказать.
Ольга проснулась рано — даже слишком. Будильник ещё не звенел, а она уже смотрела в потолок, чувствуя, как в груди колотится вчерашний разговор. Сон был тревожным: то свекровь ходила по квартире, то Роман отдавал ключи соседям, а сама Ольга металась, пытаясь закрыть дверь, но замок не щёлкал.
На кухне пахло кофе — Роман возился с туркой. Нина Петровна сидела за столом в халате с цветочками, словно тут жила всегда. Перед ней стояла тарелка с хлебом и сыром, а на полу уже образовалась кучка её пакетов.
— Доброе утро, хозяйка, — протянула она, даже не взглянув. — Не обижайся, я тут прибралась. У тебя под раковиной ужас что творится, тараканам раздолье.
Ольга встала в дверях, сжимая кулаки.
— Я не просила.
— Так и благодарности не дождёшься, — вздохнула Нина Петровна, подливая себе кофе. — Женщина должна радоваться, когда старшие помогают.
Роман обернулся, улыбнулся матери и бросил в сторону жены:
— Ну скажи спасибо. Тебе легче же.
Ольга не ответила. Она пошла в комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной. Мир перевернулся. Она чувствовала себя чужой в собственном доме.
Днём на работе коллега спросила:
— Что ты такая дерганая?
Ольга только пожала плечами. Как объяснить, что дома её ждёт не отдых, а оккупация? В телефоне двадцать пропущенных звонков от свекрови: «Куда положить полотенца?», «Почему не отвечаешь?», «Ты вообще хозяйка или кто?»
К вечеру напряжение стало невыносимым. Когда она открыла дверь квартиры, её встретила новая сцена: чемодан, стоящий посреди прихожей. Не её. Свекровин.
— Ты что, жить тут собралась? — Ольга сбросила обувь, глядя на громоздкую сумку.
— А что? — Нина Петровна вышла из комнаты в бигуди. — Моя дочь в разводе живёт со мной, места нет. А тут просторная квартира. Я не мешаю.
— Не мешаешь? — голос Ольги дрогнул. — Это мой дом. Я имею право решать, кто тут живёт.
— Сын мой тут живёт, значит и я имею право! — огрызнулась свекровь. — А ты… ты должна радоваться, что у тебя такая свекровь — хозяйственная, добрая.
Роман появился с ноутбуком в руках.
— Оленька, ну давай без истерик. Мама поживёт немного, пока там у сестры всё не уладится. Что тебе жалко?
— Мне жалко себя! — выкрикнула Ольга. — Я больше не могу!
Она кинулась к шкафу, достала маленький чемодан и начала бросать туда свои вещи. Свитер, джинсы, зубная щётка.
— Вот и правильно, — поддакнула Нина Петровна. — Раз не ценишь семью, иди. Мы тут без тебя обойдёмся.
Ольга резко остановилась, застыла с рубашкой в руках. Потом медленно положила её обратно и подняла голову.
— Нет, — сказала она твёрдо. — Это я никуда не уйду. Это вы уйдёте.
— Ты с ума сошла? — Роман вскочил, захлопнул ноутбук. — Ты вообще понимаешь, что несёшь?
— Понимаю, — она выдернула из его рук связку ключей, ловко сняла с кольца лишний. — Вот этот я забираю.
Нина Петровна подскочила, замахнулась рукой, но Ольга успела отступить.
— Не смей! — голос Ольги был резкий, почти чужой. — Ни бить, ни кричать, ни жить здесь без моего согласия!
Свекровь побледнела.
— Ах ты, наглая…
— Хватит! — перебила её Ольга. — Я три года терпела. Всё. Конец.
Она сунула ключ в карман, схватила телефон и громко добавила:
— Завтра же меняю замок.
— Попробуй только! — заорала Нина Петровна. — Я в суд подам!
— Подайте, — спокойно ответила Ольга. — Квартира оформлена на меня. Документы в шкафу. Удачи.
Роман шагнул к ней, схватил за плечи, встряхнул.
— Ты думаешь, сильная? Ты одна останешься, никому не нужная!
— Лучше одна, чем с вами, — процедила она.
Он отпустил её, но в глазах было столько злобы, что Ольга вздрогнула.
В квартире воцарилась тишина. Но это была не та уютная тишина, которая раньше означала покой. Это было затишье перед бурей.
Ночью Ольга лежала с открытыми глазами. В соседней комнате свекровь храпела, а Роман ворочался, стучал зубами от злости.
Ольга знала: завтра начнётся новая война.
Утро началось с грохота кастрюль. Нина Петровна хлопала дверцами шкафов так, будто на кухне шёл военный парад. Роман сидел за столом, угрюмо листал телефон. Ольга вошла — спокойная, собранная, но внутри пульс бился в висках.
— Я вчера всё сказала, — тихо произнесла она. — Сегодня замки меняю.
— Даже не думай! — взорвалась свекровь. — Это дом моего сына, а значит и мой!
— Нет, — Ольга достала документы из папки и положила их на стол. — Вот свидетельство о праве собственности. Чёрным по белому: владелец — я.
Роман побагровел.
— Тебе бумажка дороже семьи?!
— Мне дороже моё право жить спокойно. — Ольга взяла с полки новую пачку замков. — Сегодня к вечеру здесь будут другие двери.
Нина Петровна вскочила, сжала кулаки.
— Ты неблагодарная тварь! Мой сын тебя кормит, а ты его из дома выгоняешь!
— Кормит? — Ольга расхохоталась, но смех прозвучал горько. — Это я работаю с утра до ночи, а твой сын сидит на диване.
Роман резко встал, толкнул стул так, что он грохнулся.
— Замолчи! — заорал он. — Квартира твоя! Какая разница! Моя мать здесь жить будет, а тебе место найдём где-нибудь в коридоре!
— Попробуй, — спокойно ответила Ольга. Голос её был ледяным. — Только через мой труп.
Она пошла к двери, достала мобильный и громко произнесла:
— Если через пять минут вы не уйдёте добровольно, я вызываю полицию и фиксирую самозахват жилья.
Молчание. Роман сжал кулаки, но сделал шаг назад. Нина Петровна побелела, но руки её задрожали.
— Ты не понимаешь, — прошипела она. — Без нас ты никто. Ты пропадёшь.
— Я уже пропала, когда пустила вас за этот порог, — ответила Ольга. — Сегодня всё кончено.
Она открыла дверь настежь, показала на выход.
— Вон.
Роман посмотрел на мать, потом на жену, лицо его перекосило от злобы. Но он понял — спорить бесполезно. Они вышли.
Ольга захлопнула дверь и повернула ключ. Раз, два, три. Металл щёлкнул так громко, что по коже пошли мурашки.
В квартире наступила тишина. Не гробовая, не тревожная — настоящая. Впервые за три года.
Ольга села на пол, прижалась спиной к двери и закрыла глаза.
Она осталась одна. Но впервые за долгое время — свободная.
— Я не банкомат и не сурро гаtная мать для вашей семьи! — Ольга взорвалась, и весь род свекрови застыл в ступоре.