Квартира пахла жареными котлетами, свежим лаком для волос и чем-то ещё… неприятно тревожным, как будто воздух знал, что сейчас произойдёт что-то нехорошее.
Ольга вошла тихо, стараясь не стучать каблуками. Сумка с ноутбуком тяжело ударила по бедру, но она проигнорировала боль. На кухне уже сидели. Четыре тарелки, пара пышных оливьешек, майонезные слёзы на краю стола и, конечно, Лидия Петровна.
— А вот и она, наша кормилица, — со сдержанной улыбкой произнесла свекровь, не поднимая головы от миски. — Ну что, Олечка, задержалась опять? Работа важнее семьи?
— Вечер добрый, — сухо кивнула Ольга, снимая пальто. — Планёрка затянулась. У нас новый проект.
Сергей, её муж, сидел, ковыряя вилкой в окрошке. На ужин. Окрошка. В июне.
— Новый проект? — оживился Валерий Иванович, свёкор, вытирая губы салфеткой. — О, это к деньгам!
— Да-да, я как раз думала, Олечка, — вмешалась Лидия Петровна, — если у тебя всё так хорошо, может, поможешь нам немного? Ну, по-семейному.
Ольга замерла. Она знала этот тон. Этот масляный, обволакивающий, как старое сало, голос. Что-то они выдумали.
— У нас с Валерой стены в зале сыпятся. Да и кухня, извини, как в девяностых. А ты у нас теперь начальник, зарплата как у министра, можно сказать.
Сергей поджал губы. Молчит, значит, в курсе.
— Вы хотите, чтобы я…?
— Да ты не волнуйся, — Лидия Петровна подняла руку, будто давала слово в суде, — мы потом всё вернём. Просто возьми кредит на себя. Нам-то не дают, у нас возраст. А тебе — вот, пожалуйста. Миллион-полтора, это же не страшно. Ты за полгода отобьёшь.
Ольга засмеялась. Громко. Почти зло.
— Лидия Петровна, вы серьёзно? Это же просто прекрасно: я работаю, я беру кредит, а вы… что, делаете ремонт и катаетесь на новом пылесосе?
— Не перегибай, — вяло вставил Сергей, не глядя на неё. — Это мои родители. Помочь надо.
— А ты что, инвалид? Помогай. Я не подписывалась на это.
— Ты жена, — вскипела Лидия Петровна. — А жена должна быть поддержкой. А не сидеть и считать, кто кому сколько должен. Вот в мои времена…
— Да я знаю ваши времена, — перебила Ольга. — Когда всё на свекрови, всё на мужике, а невестка — это как бесплатная рабочая сила с функцией посудомойки и инкубатора.
Тишина. Даже майонез в салате застыл в ужасе.
— Значит так, — Ольга резко отодвинула стул. — Я вам ничего не должна. Вы живёте в своей квартире. Мы — в моей. Хотите ремонт? Продавайте дачу, копите, но без меня.
— Вот она — настоящая семья, — процедила Лидия Петровна, хватаясь за сердце. — Женщина живёт в нашей семье и ещё смеет говорить «ваша квартира». Сергей, ты это слышал?
— Я слышал, — тихо, почти с мольбой произнёс он. — Только, мам, Оля права. Мы не можем её заставить.
— Ага, сейчас заплачет от жалости и побежит оформлять кредит, — подумала Ольга.
— Мы можем хотя бы поговорить? — добавил он, поднимаясь из-за стола.
Ольга смотрела на него, как на прохожего, который подмигнул в метро. Близкий, но чужой.
— Конечно, Серёжа. Поговорим. Только не у нас, а у тебя. У вас. Где-нибудь там, где не пахнет манипуляциями и окрошкой в июне.
И она вышла.
Через три дня он вернулся с коробкой. Сложил свои вещи молча. Ни ссор, ни обвинений. Только один раз взглянул на неё:
— Я думал, у нас всё иначе.
— Я тоже так думала, Серёж. Только, знаешь… Я же не против помочь. Но когда меня не спрашивают, а просто ставят перед фактом — это уже не помощь, это должок. А я никому ничего не должна.
Ольга осталась одна. Точнее, с новой должностью, ипотекой, тишиной в квартире и странной лёгкостью в груди.
И только в ванной, лёжа в горячей воде, вдруг зарыдала. Не от боли. От злости. На себя. На них. На всю эту картонную семейственность, которую можно купить за полтора миллиона в кредит.
— Ты серьёзно выгнала его? — голос Светки звучал в телефоне, как чайник, забытый на плите: закипал.
— Свет, он сам ушёл. С коробкой, как офисный работник на сокращении.
— Оля, ты… у тебя что, камень вместо сердца? Муж — это не шапка, чтоб с вешалки взять и повесить обратно.
Ольга закатила глаза и уткнулась лбом в холодное стекло. За окном июль палил так, как будто пытался поджарить город до хрустящей корочки. Внутри было душно. Или это от разговоров душно?
— Света, ты прекрасно знаешь, что у меня не камень. У меня просто… не принимают за человека. А я устала быть функцией.
— Так, ладно, — смягчилась подруга. — Ты приезжай к нам на дачу, посидим, подышишь.
— Нет. Хочу быть дома. Одна. И без тыквенных пирожков.
— Это ты зря, кстати. Пирожки-то были хорошие.
Ольга повесила трубку и направилась на кухню. На столе — записка, оставленная Лидией Петровной в день её великого отъезда:
«Ты думаешь, что ты лучше нас. Но запомни: время всё расставит по местам. И тебя ещё жизнь научит уважать старших. Смотри, не подавись своим успехом.»
— Мило, — пробормотала Ольга, разрывая бумагу пополам. — Прямо как из мыльной оперы. Только актриса я хреновая — без аплодисментов осталась.
Через неделю Ольга почувствовала, что квартиру начали осваивать. Появились новые звуки. Например, ключ в замке, когда ты дома и никого не ждёшь.
— Привет, Олечка, — Лидия Петровна зашла, как в санаторий: уверенно, с сумками и без приглашения. — Я только на часик. Нам с Валерой нужно кое-что забрать из кладовки.
— Ага. Например, холодильник, стиралку и пульты от телевизора?
— Сарказм — это оружие слабых, — усмехнулась та, проскальзывая мимо Ольги. — Ты бы лучше подумала, как вам теперь с Серёжей разъезжаться. Квартира-то хоть и на тебе, но он прописан. Иметь право — не значит быть правой.
— Удивительно, — сказала Ольга, скрестив руки. — А у меня как раз сегодня юрист.
— Не нервничай, я быстро. Вот, забрала старые фотографии и альбом с марками. Это Валера просил.
— Ну пусть Валера сам и приходит. Без сопровождения.
— Знаешь, я когда замуж выходила, так себя не вела. Никакого уважения, никакого… тепла. Как будто тебя в бухгалтерии вырастили.
— А вы когда замуж выходили, ещё динозавры были в моде. И никто не спрашивал, чего женщина хочет. Вот вы и думаете, что теперь тоже никто спрашивать не должен.
— Ты такая злая стала.
— Я стала свободной. Это для вас синоним.
Через день — новый сюрприз. Пришёл Сергей. Не с цветами. С юристом.
— Оль, — начал он, избегая взгляда. — Ты знаешь, я не хочу ссор. Но мама права. Мне нужна часть этой квартиры. Или деньги.
Ольга уселась. Она ожидала этого. Но видеть, как он стоит у порога с папкой — было всё равно, что смотреть, как родной человек отпиливает у тебя ногу, улыбаясь.
— Деньги? За что? За то, что ты четыре года не платил по ипотеке, потому что это «женская прихоть»? Или за то, что твоя мама при каждом удобном случае говорила, что «эта квартира тебе не по статусу»?
Юрист кашлянул.
— Мы подадим на раздел имущества.
— Подавайте. Только учтите, ипотека оформлена до брака. И выплачивалась тоже мной. А вы здесь жили на правах… временных пользователей.
Сергей сжал кулаки.
— Ты правда хочешь, чтобы мы вот так, с судом и адвокатами?
— Нет, я хочу, чтобы ты вышел и больше не пытался отжать то, что тебе не принадлежит.
Он ушёл. Без слов. Без попытки обнять или хотя бы пожалеть. Словно всё, что между ними было — осталось в прихожей, под тапками, как старая пыль.
Через два дня пришло письмо. Лидия Петровна, Валерий Иванович и Сергей Сергеевич подали заявление в суд: требуют компенсацию за «вложенные средства в совместный быт» и «моральный ущерб».
Ольга разозлилась. Настояще. По-настоящему.
— Ну раз вы хотите войны — вы её получите, — пробормотала она, набирая номер адвоката. — Только учтите: я в бухгалтерии выросла. Я не проигрываю.
Вечером, разбирая старые папки, она нашла бумагу, про которую совсем забыла: акт передачи квартиры. Подарок от бабушки. До брака. Без права на совместную собственность.
— Спасибо, бабушка, — сказала она вслух. — Ты мне квартиру дала, а заодно — и возможность послать всех к чёрту.
На следующий день она пошла в суд. Не потому что хотела мстить. А потому что устала быть хорошей.
Суд был назначен на девятое августа. Жара стояла такая, что асфальт на тротуарах казался мягким, как батон после микроволновки. Ольга ехала в такси с открытым окном. На сиденье рядом — чёрная папка с документами. И ощущение, будто она везёт на суд не бумаги, а всю свою прежнюю жизнь. Распечатанную, подшитую, с подписями и печатями.
Таксист пялился в зеркало, пытаясь завести разговор.
— В суд, значит? Развод?
— Не ваш вопрос.
— А у меня вот жена, знаете, тоже ушла. Теперь сына только по выходным вижу. Хотя у неё квартира, моя.
— И вы, наверное, в суд подали?
— Нет, я — дурак. А вы — молодец. Видно по глазам: не дадите себя в обиду.
Странная форма поддержки, конечно…
Она кивнула. Почувствовала, как пальцы дрожат. От усталости? От злости? Или просто от того, что вот оно — финал. Конец сериала, где она не актриса, а сценарист.
— Подсудимая… тьфу, простите, истец, пройдите, — прокуренная секретарь суда протянула к ней папку.
— Не подсудимая, а владелица квартиры. Но спасибо.
На скамье напротив сидела вся «команда»: Сергей — в мятой рубашке, с лицом человека, который всё ещё думает, что он прав; Лидия Петровна — в белом, как на похороны совести; и Валерий Иванович, смотрящий в пол, будто туда можно провалиться и избежать позора.
Судья вошёл.
— Начинаем.
Ольга слушала, как их адвокат рассказывает про «семейную жизнь, вложенные силы, общие цели, моральный ущерб».
— …и именно поэтому мой доверитель имеет полное право на компенсацию в размере восьмисот тысяч рублей, которые были вложены в совместное проживание.
— Простите, — подняла руку Ольга. — А можно уточнить, какие именно средства? Потому что из своего кармана я тратила на коммуналку, на ипотеку, на еду, пока у Сергея была «переоценка карьеры», и он «искал себя».
Сергей дернулся.
— Не передёргивай, Оль. Ты знала, что у меня был сложный период.
— Конечно. И я тебя поддерживала. Но это не значит, что ты теперь получаешь кусок моей квартиры. Это не программа лояльности.
Судья поднял бровь.
— Имущество приобретено до брака?
— Да. Вот документы. И вот выписки по ипотеке. Мои счета. Ни одной совместной копейки.
— Лжёт! — взвизгнула Лидия Петровна. — Я ей цветы приносила! Я ей пирожки пекла! Это тоже труд!
— Ага, — тихо сказала Ольга. — Вот только труд этот больше походил на эмоциональное насилие под соусом тыквы.
Судья молчал долго. Потом произнёс:
— В удовлетворении иска отказать. Оснований для признания спорной собственности совместной нет.
— Что?! — вскочила Лидия Петровна. — Это несправедливо! Мы отдали ей сына! Своего! А она — вот так, вон!
Ольга подошла к ней вплотную.
— Вы не отдавали, вы им пользовались. И он позволял. Но всё, бабочка отлетала. Кокон лопнул. Я теперь сама по себе.
Сергей смотрел на неё долго. Пытался, наверное, найти в её лице ту девочку, наивную, ласковую. Но её там больше не было.
— А ведь мы могли просто поговорить. Без суда.
— Могли, — кивнула она. — Но вы пришли не разговаривать, а забирать.
Он вышел, не попрощавшись.
Дома Ольга достала старую коробку с фотографиями. Их было много. Свадьба, поездка в Казань, первый Новый год. Она посмотрела на себя — с косой, в жёлтом свитере, с глупой улыбкой.
— Привет, старая я. Ну что, выросли? Да. И спасибо, что не сдалась.
Она заварила чай. Без тыквы. Без пирожков. Без претензий. Впервые за долгое время — просто чай.
А потом взяла телефон, открыла чат с Лидией Петровной и написала:
«Суд закончился. Больше в эту квартиру вы не зайдёте. Ключи передавайте через адвоката. Всего доброго, Лидия Петровна. И, пожалуйста… не пеките тыкву. Она ни при чём.»
И улыбнулась. Потому что теперь — она дома. По-настоящему. В своём. И в себе.
Конец
— Кажется ты в моём доме? А если не нравится — убирайся вон со своим выводком!