Отпечаток большого пальца застыл на экране телефона. Елена смотрела на список операций в мобильном банке, не веря глазам. Сто восемьдесят тысяч рублей — исчезли вчера вечером одним платежом. Деньги, которые она шесть месяцев по крупицам откладывала с каждой зарплаты, недоедая и отказываясь от новой одежды.
Входная дверь хлопнула. Андрей, насвистывая мелодию из старого фильма, стянул ботинки в прихожей.
— У тебя хорошее настроение, — заметила Елена, не поднимая глаз от телефона.
— Мама звонила, благодарит за подарок, — ответил он, проходя на кухню. — Представляешь, даже прослезилась. Будешь чай? Я с имбирём заварю, как ты любишь.
Что-то в его голосе — привычная забота пополам с лёгкой виной — заставило Елену положить телефон экраном вниз.
— Какой подарок, Андрей?
Он замешкался на полпути к чайнику, и в этой паузе ей всё стало ясно.
— На омолаживающие процедуры и санаторий. Я же говорил, что она давно хотела после выхода на пенсию. Тем более, у неё юбилей скоро.
— Мне ты ничего не говорил, — Елена старалась, чтобы голос звучал ровно. — Особенно про сто восемьдесят тысяч с моей карты.
Муж замер у холодильника. В глазах мелькнуло что-то похожее на раскаяние, но быстро сменилось привычной уверенностью в своей правоте.
— А что такого? Ты же на операцию копила? Не срочную же. А мама хочет отдохнуть, пока тепло. — Он достал молоко с таким видом, будто продолжал обычный разговор. — Подумаешь, пару месяцев подождёт твоя мама.
— Моя мама ходит с палочкой, Андрей. У неё колено не сгибается последние три года.
— Моей шестьдесят семь! — возразил он, словно возраст автоматически давал право на приоритет. — Ей тоже забота нужна. Тем более, она столько для нас сделала. Помнишь, как суп нам возила, когда ты с гриппом лежала?
— Для тебя, — тихо поправила Елена. — Она всегда заботилась о тебе, Андрей. А суп тот я даже не смогла есть — она же знает, что я укроп не переношу.
Пятнадцать лет брака пронеслись перед глазами как ускоренная перемотка фильма. Пятнадцать лет уступок. Она вдруг увидела рисунок их отношений с пугающей ясностью: он берёт — она отдаёт. Он решает — она соглашается.
— Ты что делаешь? — Андрей смотрел на чемодан с таким видом, будто не узнавал его.
— Возвращаю твои вещи, — ответила Елена, удивляясь собственному спокойствию. Внутри неё что-то оборвалось — как струна, которую слишком долго натягивали.
— Это шутка такая?
Она покачала головой:
— Я завтра еду к маме. И деньги мне нужны. Все, что ты взял — верни до утра.
Андрей нервно усмехнулся, в глазах мелькнуло что-то похожее на испуг:
— Как я их верну? Я уже перевёл маме! Она записалась на курс!
— Тогда займи. Продай коллекцию пластинок. Попроси у неё, наконец.
От чемодана отчётливо пахло пылью и старой кожей. Елена вдруг вспомнила, как муж показывал ей эту «реликвию» в первый год их знакомства. «С ним я приехал покорять столицу, — говорил он с гордостью. — Нищий студент с большими амбициями».
— А-а, — протянул Андрей, как будто что-то понял. — Я вижу, к чему ты клонишь. Это твоя маленькая месть. Хочешь, чтобы я унижался перед матерью?
Елена устало потёрла висок:
— Я просто хочу вернуть свои деньги, Андрей.
— Не верю. Тут что-то ещё.
— Правильно. Дело в том, что ты даже не спросил меня.
Он подошёл к окну, заложив руки за спину. Тот же жест, которым обычно начинал объяснять ученикам материал его мать — бывшая учительница математики. Елена всегда замечала между ними это сходство, но сейчас оно почему-то резануло.
— Кто она тебе, Лена? — тихо спросил он. — Твоя мать живёт за двести километров, видишь ты её раз в полгода. А моя мама здесь, рядом, помогает нам…
— Кому — нам? — Елена почувствовала, как лёгкое головокружение накатывает волной. — Когда она последний раз помогала мне?
Андрей резко обернулся:
— Хватит! Я понял, к чему ты клонишь. Наслушалась своих феминисток на работе. «Моё», «твоё»… Мы же семья, а ты ведёшь себя как…
— Как кто?
Он не ответил. Подошёл к холодильнику, вытащил бутылку крепкого напитка, налил в чашку. Руки заметно дрожали.
— Давай тогда разводиться, мне надоело! Только успокойся!
— Я спокойна. И мне нужны мои деньги.
Телефон Елены завибрировал. Сообщение от свекрови: «Леночка, спасибо за подарок! Я всегда знала, что ты добрая девочка!»
Елена молча показала экран мужу. Его лицо на мгновение исказилось, словно от внезапной боли.
— Я сказал, что мы вместе решили её порадовать.
— Мы. Вместе, — каждое слово отдавалось гулким эхом в висках. — Знаешь, что самое печальное? Я бы, наверное, согласилась. Если бы ты просто спросил.
— Да ну? — он скептически поднял бровь. — А я помню, как ты злилась, когда я маме на день рождения духи купил дороже, чем тебе.
— Мне было двадцать пять, Андрей. С тех пор прошло пятнадцать лет.
Дверь хлопнула, и Елена осталась одна. Тишина квартиры обволакивала, словно вода. Она прошла на кухню, взяла телефон. Пальцы сами набрали номер мамы.
— Привет, дочка, — голос в трубке звучал устало, но она старалась казаться бодрой. Всегда старалась.
— Мам, как твоё колено?
— Да ничего, терпимо. Ты не переживай.
«Не переживай» — так она говорила всю жизнь. Когда осталась одна растить дочь. Когда подрабатывала уборщицей по ночам. Когда начались проблемы с суставами.
Елена сжала телефон крепче:
— Я завтра приеду. И деньги на операцию будут.
— Что случилось? — мама сразу почувствовала неладное. — У вас с Андреем всё хорошо?
— Всё… проясняется, — ответила Елена после паузы.
Закончив разговор, она долго сидела на кухне. От чашки с недопитым чаем поднимался пар. В голове крутилась мысль: «Пятнадцать лет. Пятнадцать лет я не видела очевидного».
В дверь позвонили. Елена вздрогнула — Андрей никогда не звонил, у него были ключи. На пороге стояла Нина Петровна. В лёгком плаще, с укладкой, как для праздника.
— Что ты устроила? — с порога начала она, проходя в квартиру. — Андрюша у меня, сам не свой. Говорит, ты его выгнала!
— Добрый вечер, Нина Петровна, — Елена отступила в сторону. Странно, но страха перед свекровью, который преследовал её годами, больше не было. — Я никого не выгоняла. Он сам ушёл.
— После того, как ты устроила скандал из-за каких-то денег!
Свекровь прошла на кухню, села за стол, расправив плащ. Безупречная осанка, идеальный макияж. Елена впервые заметила, насколько она похожа на куклу из дорогого магазина — красивую, но холодную.
— В приличных семьях такие вопросы решаются без истерик.
— В приличных семьях, — медленно произнесла Елена, — не берут чужие деньги без спроса.
— Чужие? — Нина Петровна округлила глаза. — Вы пятнадцать лет женаты! Какие «чужие»?
— Те, которые я копила на операцию для мамы.
Свекровь поджала губы:
— Андрей сказал, что это ваш общий подарок. Что вы вместе решили.
— Он вам солгал, — Елена налила свекрови чай — привычка угождать оказалась сильнее обиды. — Он взял деньги без моего ведома.
— Не верю! — Нина Петровна стукнула ладонью по столу. — Мой сын не способен на такое!
— Вот видите? — тихо сказала Елена. — Вы скорее поверите, что я лгу, чем допустите мысль, что ваш сын мог поступить неправильно.
В глазах свекрови мелькнуло что-то похожее на сомнение. Она замолчала, уставившись в чашку. Потом подняла взгляд:
— И что ты хочешь? Чтобы я отдала эти деньги?
— Да. Они нужны на операцию моей маме.
— У меня их уже нет, — быстро ответила Нина Петровна. — Я сразу внесла предоплату в клинику.
— Тогда возьмите из своих сбережений.
Свекровь усмехнулась:
— Ты ведь знаешь, что я откладываю на потом. На чёрный день.
— А для моей мамы этот день уже наступил.
Что-то в тоне Елены заставило свекровь поднять глаза. Она словно впервые увидела эту женщину — не покорную невестку, а человека с собственным стержнем.
— Я не буду это обсуждать, — она поднялась. — Если ты любишь Андрея, помирись с ним. Он хороший мальчик, просто хотел сделать матери приятное.
— За мой счёт.
— Какая ты, оказывается… — свекровь не закончила фразу. — Андрей говорил, а я не верила.
Елена проводила её до двери.
— Передайте ему, пожалуйста, — сказала она на прощание, — что я завтра уезжаю к маме. На неделю. А когда вернусь… надеюсь, он уже решит вопрос с деньгами.
Прошла неделя. Дни у мамы пролетели как один — больница, консультации, первые процедуры. Не полноценная операция, но хотя бы подготовка к ней, снявшая боль. Вечерами они пили чай на маленькой кухне, и мама рассказывала истории из своей молодости — те, о которых Елена никогда не слышала. О том, как тяжело давалось ей решение растить дочь одной. О том, как страшно было отпускать её в Москву.
— Ты всегда была сильной, — сказала мама в последний вечер, разливая чай. — Даже в детстве. Но иногда мне кажется, что ты слишком привыкла справляться сама.
— Разве это плохо?
— Нет. Но иногда нужно позволять другим тебе помогать. И уметь говорить «нет».
Елена промолчала. Она смотрела на мамины руки — с выступающими венами, с искривлёнными от работы пальцами. Руки, которые всегда отдавали, но никогда не просили.
— Ты так похожа на меня, — вздохнула мама. — Слишком заботишься о других. И слишком мало о себе.
Елена вернулась в Москву поздно вечером. Уставшая, но с каким-то новым, незнакомым чувством легкости. Мамины слова стучали в висках: «Иногда нужно уметь говорить нет».
Войдя в квартиру, она сразу почувствовала — что-то изменилось. На тумбочке в прихожей лежал конверт. Внутри — сто восемьдесят тысяч рублей наличными и записка: «Извини. Не думал, что для тебя это так важно».
Она смотрела на аккуратную стопку купюр — тех самых, за которые пришлось впервые в жизни по-настоящему постоять за себя. Надо же, он всё-таки нашел деньги. Интересно, продал пластинки? Или занял?
На кухонном столе — ещё один сюрприз. Фотография её родителей в новой рамке. Та самая, которая пятнадцать лет простояла задвинутой за семейными альбомами мужа. Теперь она занимала центральное место.
Рядом записка: «Я никогда не задумывался, что ты чувствуешь. Прости».
Елена провела пальцем по фотографии. Мама на снимке улыбалась — такая молодая, без складок боли возле глаз, без седины в волосах. Отец обнимал её за плечи — уверенный, красивый. Он никогда не узнает, что его дочь впервые в жизни постояла за себя и свою мать.
Телефон зазвонил. Номер Андрея.
— Ты получила? — спросил он без приветствия.
— Да. Спасибо.
— Я… — он запнулся. — Я не возвращаюсь пока. Поживу у мамы.
— Хорошо, — сказала Елена, удивляясь, насколько ей легко.
— Мне нужно многое переосмыслить, — голос Андрея звучал непривычно — тише, без той самоуверенности, к которой она привыкла. — Я продал коллекцию. Всю. И… поговорил с мамой.
— Что она сказала?
— Неважно. Главное, что я понял, — он вздохнул. — Я никогда не видел, что для тебя важно. Правда никогда.
Елена молчала. Что тут скажешь? «Да, ты прав»? «Лучше поздно, чем никогда»?
— А как твоя мама? — неожиданно спросил он.
— Лучше. Первые процедуры помогли.
— Хорошо… Это хорошо.
Снова пауза. Раньше Елена заполняла такие паузы, боясь тишины между ними. Сейчас она просто ждала.
— Лен, — тихо позвал Андрей. — А ты бы правда дала денег на процедуры для моей мамы, если бы я спросил?
— Да, — ответила она. — Может, не все. Но часть — точно.
— Почему?
— Потому что я всегда хотела быть хорошей женой. Хорошей невесткой. Хорошей дочерью.
— А для себя?
Елена посмотрела на фотографию родителей:
— А для себя — только сейчас начинаю учиться.
— Я могу вернуться? — голос Андрея дрогнул.
Елена закрыла глаза. Неделю назад она бы сказала «да» не задумываясь. Сейчас…
— Не сейчас, — ответила она. — Мне нужно время. Нам обоим нужно время.
— Понимаю, — в его голосе не было обиды. Впервые за годы брака.
Она положила трубку. За окном моросил дождь. Елена подошла к шкафу, достала домашнюю одежду, переоделась. Потом вернулась на кухню, поставила чайник.
На столе стояла фотография родителей — теперь на самом видном месте. В квартире было тихо, но это больше не была тишина одиночества. Это была тишина пространства — её собственного пространства.
Впереди был новый день и решение — возвращаться ли к прежнему или строить что-то новое, на других основаниях. Но сейчас, глядя на фотографию мамы, Елена чувствовала только одно: она наконец-то заняла своё место в собственной жизни.
Ваши деньги лучше вложить в бизнес дяди, а не в ерунду! — сказал брат мужа, словно это его личный вклад