Вечер был тот самый — серый, липкий и холодный, когда даже кот, вечно носящийся по квартире, решил, что лучше зарыться в плед и прикинуться подушкой. Виктория шла с работы как на каторгу, только наоборот — домой, где ждали не покой и чай, а вечно обиженная свекровь и муж, у которого обида тоже давно прописана в паспорте, между фамилией и пропиской.
Телефон зазвонил, как только она свернула к дому.
— Ну конечно, — вздохнула она, глядя на экран. «Нина Павловна» — её личный будильник плохого настроения.
— Алло, Вика, — голос свекрови сразу с хрипотцой, как будто она неделю на углях семечки жарила. — Ты знаешь, у меня ведь завтра день рождения!
— Знаю, календарь на стене уже нервно подёргивается, — мысленно отозвалась Виктория, но вслух выдала:
— Да, помню. Поздравляю заранее.
— И вот мы с Артёмом подумали, что раз у вас квартира просторная, то и гостей удобнее у вас принять.
Виктория остановилась прямо на тротуаре. Снег противно хрустнул.
— А ничего, что я завтра работаю до восьми? — сухо спросила она.
— Ну, ты же хозяйка, ты ж быстро всё успеешь. Мы уже список гостей составили.
Ага, и список того, что я должна оплатить, наверное, тоже.
— Нина Павловна, — Виктория перешла на тон, которым обычно объясняют кассиру, что пятьсот рублей — это не тысяча. — Я не собираюсь завтра никого принимать.
В трубке наступила пауза, но не та, где человек осознаёт чужую позицию, а та, где он подбирает слова для оскорбления.
— Вика, я не понимаю, что с тобой стало. Ты же женщина, у тебя должно быть желание кормить семью, а не бегать с этим своим бизнесом.
— Вот как только бизнес начнёт кормить вас, — ответила она, — я подумаю.
Виктория отключила звонок. Хотелось выть. Снег налипал на волосы, настроение падало так же быстро, как зарплата после встречи с бухгалтером.
Дома, конечно, её ждал Артём. И вид у него был тот самый — «я всё знаю и недоволен».
— Мама сказала, ты ей грубила, — начал он, даже не дождавшись, пока она снимет сапоги.
— Нет, Артём, я ей просто отказала. Это разные вещи.
— Но это её юбилей, между прочим.
— И что? Квартира — моя.
Он фыркнул.
— Ну началось…
— Оно началось тогда, когда вы с мамой решили, что мой дом — это филиал общепита.
Артём встал прямо на проходе, как охранник у магазина.
— Слушай, Вика, ты вечно всё усложняешь. Проще согласиться, чем спорить.
— Конечно, проще. Особенно тем, кто не готовится и не тратится.
Она прошла мимо, бросив сумку на диван. Внутри кипело. Эти разговоры повторялись годами: свекровь — с бесконечными упрёками, муж — с вечным «ну ты же понимаешь». А она понимала только одно: её личная территория давно превратилась в вокзал, где невесть кто приходит, шумит и требует ужин.
На следующий день Виктория с утра уже чувствовала — будет бой. Едва она вышла на кухню, как дверь хлопнула. Вошла Нина Павловна, без звонка, с пакетом и победным видом.
— Виктория, я тут купила курицу, будешь запекать.
— А может, вы у себя дома её запечёте? — спокойно спросила Вика, наливая себе кофе.
— Ну что ты, у нас же места мало. Да и духовка у тебя лучше.
Артём тоже появился, уже при галстуке — на работу собрался.
— Вика, ну мама же сказала…
— Артём, — она посмотрела на него так, что даже кот от греха ушёл под кровать, — мы этот разговор уже вели. У нас дома ничего сегодня не будет.
Свекровь театрально вздохнула.
— Вот так всегда. Я ради семьи, а ты… ради себя.
— Ну хоть кто-то ради себя, — сказала Вика и отпила кофе.
К вечеру ситуация достигла пика. Виктория возвращалась домой, морально готовясь к тишине… но у подъезда стояли три женщины с букетами и тортом.
— Вы к кому? — спросила она.
— К Нине Павловне, — радостно ответили они. — У неё же сегодня праздник!
Вика поднялась на свой этаж и… застала картину: в её квартире уже шумели люди. На столе — салаты, шампанское, свекровь в новом платье. Артём наливал бокалы.
— Вы что, с ума сошли?! — выкрикнула она, сбрасывая пальто.
— Ну ты же всё равно придёшь поздно, — невозмутимо сказала Нина Павловна. — Мы подумали, лучше сразу здесь.
Вот оно. Предел.
— Так, все — на выход, — громко сказала Виктория. — Вечеринка окончена.
— Ты что творишь? — зашипел Артём.
— Выкидываю мусор, — она взяла его пиджак и бросила на руки. — Начнём с тебя.
Нина Павловна побледнела.
— Виктория, это хамство!
— Нет, это моё право. Вы живёте в другой квартире. Идите туда.
Гости шептались, но быстро поняли, что лучше уйти. Через пять минут дверь захлопнулась за последним человеком. Артём топтался в прихожей.
— Ты с ума сошла, — выдохнул он.
— Нет, Артём. Я просто перестала быть вашим бесплатным банкетным залом.
Она открыла шкаф, достала его чемодан.
— Собирайся. Сегодня же.
Он смотрел, как будто не верил. Но вещи полетели в чемодан, молча и быстро. Вика даже помогла — с тем же лицом, с каким выбрасывают испорченный йогурт.
Через час она осталась одна. В тишине. Только кот вылез из-под кровати и с благодарным видом улёгся рядом.
Виктория сделала глоток вина, села на диван и впервые за годы почувствовала… что её дом — её.
Прошла неделя. Семь дней тишины, семь вечеров без криков «Вика, а где носки?», семь утр без комментариев Нины Павловны про то, что кофе вреден «в твоём возрасте». Казалось бы, рай. Но Виктория знала: это затишье перед бурей.
И буря не подвела.
В воскресенье, около полудня, раздался звонок в дверь. Не звонок — марш похоронный. Она посмотрела в глазок и едва не засмеялась: Артём, в куртке нараспашку, с букетом гвоздик (кто вообще дарит жене гвоздики, если не пришёл на похороны отношений?).
Открыла.
— Привет, — выдохнул он. — Можно поговорить?
— Конечно, — сказала она и, не двигаясь с места, добавила: — На улице.
Он вздохнул.
— Вика, давай без цирка.
— Артём, я не устраиваю цирк. У нас гастроли закончились в прошлую пятницу.
Он шагнул в прихожую, как будто проверяя, пустит ли она его дальше.
— Я тут подумал… может, мы погорячились?
— Мы? — подняла бровь она. — Я, значит, семь лет терпела, а «погорячилась» только вчера?
Артём поставил цветы на полку, словно метил территорию.
— Мама, кстати, переживает. Она говорит, что у тебя, возможно, кризис…
— У меня, Артём, кризис терпения закончился.
Он посмотрел по сторонам, будто ожидал, что за диваном появится скрытая камера.
— Ну… Может, я тогда вернусь?
— Нет.
— Почему?
— Потому что твой чемодан и твоя мама теперь находятся в одной квартире, и я хочу, чтобы так и оставалось.
Через два дня атаку возглавила Нина Павловна. Она пришла сама, с пакетом мандаринов и видом мученицы.
— Виктория, я, конечно, всё понимаю. Ты устала, нервная работа, стресс. Но вы же семья.
— Нина Павловна, — Вика поставила чайник, — мы были семьёй ровно до того момента, как вы решили, что моё жильё — это ваше кафе.
Свекровь села за стол, аккуратно разложила мандарины.
— Я просто хотела, чтобы Артём был в тепле, с заботой. Он же не умеет так… самостоятельно.
— А ничего, что он взрослый мужик? — спросила Вика, доставая кружки.
— Мужики… они как дети. Им нужна женщина, которая будет…
— …кормить, убирать, слушать упрёки? Спасибо, но мне хватило.
Нина Павловна закатила глаза.
— Виктория, ты слишком гордая. В жизни так нельзя.
— А вы слишком уверены, что жизнь — это ваша кухня, а все обязаны туда приходить.
В тот же вечер раздался звонок от сводной тёти Артёма.
— Викочка, ну что ты, как можно так с мужем?
— А как он со мной — можно?
— Мужик же, у него свои слабости.
— У меня тоже, тётя Лена. И одна из них — я не люблю, когда мной пользуются.
После звонка Вика поймала себя на том, что ходит по квартире, как лев в клетке. Они будто решили всем селом её «образумить». Внутри закипало: почему она должна оправдываться за то, что выгоняет из дома людей, которые её же из этого дома выдавливали годами?
В пятницу Артём снова пришёл. Уже без цветов.
— Слушай, я же не монстр. Я всё понял, — сказал он, снимая куртку.
— И? — холодно спросила Вика.
— И готов пойти на компромисс.
— Это как? Ты приходишь только по праздникам и без мамы?
— Ну… я думал, она может приходить, но по договорённости.
Вика усмехнулась.
— Артём, договорённость с вашей семьёй — это как диета в декабре. Все знают, что её не будет.
Он подошёл ближе.
— Я всё-таки твой муж.
— Был.
— Подожди, мы ещё не развелись.
— Верно, — кивнула она. — Но это поправимо.
Он сжал губы, явно сдерживая раздражение.
— Ты реально хочешь разрушить семью из-за того, что мама пару раз пришла без спроса?
— Артём, «пару раз» — это когда человек случайно съел твою шоколадку. А когда человек годами живёт у тебя, распоряжается твоей кухней, а ты спишь в обнимку с её кастрюлями — это не «пару раз». Это вторжение.
Когда он ушёл, Виктория впервые позволила себе сесть и честно признать: ей страшно. Не от того, что будет одна — это-то как раз было приятно. Страшно было, что она, взрослая женщина, столько лет позволяла себе жить в режиме «главное — не обидеть».
А ведь за этим «не обидеть» пряталось самое настоящее предательство самой себя.
И в тот момент она поняла — дальше отступать некуда.
С утра в квартире стояла тишина, но тишина эта была… электрическая. Виктория знала: сегодня будет тот день. Сегодня — суд. Не просто «пойти и развестись», а поставить жирную точку, желательно фломастером, чтобы видно было из космоса.
В зале заседаний пахло бумагой, пылью и чем-то вроде старого линолеума. Артём сидел напротив, с видом обиженного школьника, которого наказали не за то, что он разбил окно, а за то, что его поймали. Рядом с ним — Нина Павловна, которая, видимо, решила, что она тоже участник процесса.
Судья, женщина с усталым лицом, начала:
— Виктория Сергеевна, вы настаиваете на разводе и разделе имущества?
— Да, — спокойно ответила она. — Квартира принадлежит мне, куплена до брака, вот документы.
Нина Павловна сразу вскинулась.
— Но мой сын в ней жил!
— Он жил, — кивнула Виктория, — но право собственности от этого не возникает.
Артём вмешался.
— Но мы же семья, ты же обещала…
— Я обещала уважать тебя, а не отдавать свою жизнь под управление твоей мамы, — резко перебила она. — Это разные вещи.
Судья постучала ручкой.
— Прошу без личных перепалок.
Когда дошло до наследства, Нина Павловна будто ожила:
— И вообще, Виктория, ты же знаешь, что твоя квартира — по сути наследство от твоего отца. Было бы по-человечески, если бы ты продала её, помогла нам достроить дом на даче…
В зале стало тихо. Виктория подняла глаза и почти спокойно сказала:
— А было бы по-человечески не считать чужое наследство своим.
Судья посмотрела на Нину Павловну так, что та замолчала.
Решение было быстрым: развод, без раздела имущества. Квартира остаётся за Викторией. Артём не имеет прав ни на неё, ни на что из купленного до брака.
После заседания они столкнулись в коридоре.
— Значит, вот так, да? — спросил он, глядя мимо неё.
— Да, Артём, вот так. И ещё вот так, — она достала из сумки ключи от квартиры. — Эти ключи тебе больше не нужны.
Он взял их, но Нина Павловна не выдержала:
— Виктория, ты пожалеешь!
— Возможно, — усмехнулась она. — Но только не в своей квартире.
Вечером, вернувшись домой, она налила себе вина и впервые за долгое время почувствовала лёгкость. Да, впереди будет непривычно. Но это была её тишина, её кухня, её жизнь.
Кот, как всегда, улёгся рядом.
— Ну что, — сказала она ему, — кажется, мы теперь живём без гостей.
И вдруг поняла, что это не просто конец. Это начало.
– Мы переезжаем в твою квартиру, освободи вторую комнату, – заявила сестра мужа с чемоданами, не зная, что утром приедут новые владельцы