– Это моя дача, и ваши внуки тут ни при чём – Лида захлопнула дверь перед свекровью

— Я не отдам её вашим внукам! Это моя дача — Лида хлопнула дверью перед носом свекрови, сжимая ключ.

А потом стояла и дышала. Тяжело так. Как после бега. Хотя никуда не бежала.

Свекровь ушла. Слышно было — стучат каблуки по дорожке. Всё дальше. Дальше…

Тишина.

Лида прислонилась спиной к двери. Холодной такой. Металлической. Покрашенной в зелёный цвет ещё при муже. Он говорил: «Зелёный — цвет надежды». Смеялся при этом. А она не понимала тогда — над чем.

Теперь понимает.

Надежда… На что? На то, что всё будет хорошо? Что семья не развалится? Что дети вырастут и будут благодарными?

Дача. Шесть соток земли и домик в пятьдесят квадратов. Вот и всё наследство. Мужа уже три года как нет. А свекровь… Свекровь считает, что дача должна достаться её внукам. Детям Лидиного мужа от первого брака.

— Ты же не родная! — сказала свекровь сегодня. — А они — родная кровь!

Кровь… Интересно. А тридцать лет брака — это что? Вода?

Лида отошла от двери. Прошла на кухню. Поставила чайник. Руки дрожат немного. От злости или от страха — не понять.

В окно видно участок соседей. Там Михалыч копает грядки. Машет рукой. Лида машет в ответ. Автоматически.

Хорошие у неё соседи. Не лезут в чужие дела. Но всё знают. Всё видят. И понимают.

Чайник закипел. Лида заварила чай. Крепкий. Как любила мама. «Чай должен бодрить, а не воду подкрашивать» — говорила она.

Мама… Её уже десять лет нет. А советы остались. Живут в голове. Помогают.

— Лидочка — говорила мама, — в жизни главное — не сдаваться. Пусть трудно. Пусть больно. Но если ты права — стой до конца.

Права ли она? Лида села за стол. Тот самый, за которым столько лет собиралась их семья. Муж читал газету. Дети — его дети — приезжали на выходные. Ели её угощения. Хвалили…

А теперь?

Теперь она для них чужая. «Не родная», как сказала свекровь.

Но дача-то… Дача документально её. Муж переписал перед смертью. Сказал:

«Ты здесь хозяйка. Была и будешь».

Он знал. Предчувствовал что-то.

Лида допила чай. Встала. Прошла в гостиную. Села на диван. Муж любил здесь сидеть вечерами. Смотреть телевизор. Дремать…

— Что мне делать, Витя? — сказала она вслух. — Что?

Тишина в ответ.

Но потом… Потом вспомнила. Как он говорил о детях. О своих детях от первого брака.

— Они избалованные, Лид. Всё им мать на блюдечке подносила. А теперь думают — и я им должен всё отдать просто так. За красивые глаза.

— Витя, но они же твои дети…

— Мои. Но не такими я их хотел вырастить. Потребители. Всё им мало. Всё не так. А сами — ничего не делают. Ничего не создают.

Он был прав. Лида это понимала. За тридцать лет брака дети мужа ни разу не помогли. Не приехали что-то починить. Не спросили — как дела…

Но как только муж скончался — появились. С документами. С претензиями. С адвокатом.

Хотели всё забрать. Квартиру в городе. Дачу. Машину.

Но квартира была Лидина ещё до брака. Машину продали. А дача…

Дача осталась спорной.

До сегодняшнего дня.

Лида встала из кресла. Подошла к окну. За стеклом — её мир. Её жизнь. Грядки, которые она сама копала. Цветы, за которыми сама ухаживала. Яблони, которые вместе с мужем сажали.

Каждый кустик здесь знакомый. Каждый камешек на дорожке.

А они хотят это отнять. И продать. Обязательно продать. Деньги поделить.

— Не дождётесь — сказала Лида тихо. — Ни за что.

Телефон зазвонил. Резко так. Неприятно.

Лида посмотрела на экран. Номер незнакомый.

— Алло?

— Лидия Петровна? Это адвокат Семёнов. Представляю интересы детей вашего покойного мужа.

Сердце ёкнуло. Но голос остался спокойным:

— Слушаю.

— Мои клиенты готовы пойти на мировую. Они оставляют вам право пожизненного проживания на даче. А после… ну, вы понимаете.

— Понимаю. И что я должна за это?

— Отказаться от части наследства. Подписать соответствующие документы.

Лида молчала. Они мне предлагают статус временной жилички на собственной даче. А потом под каким-нибудь предлогом выгонят совсем. Только документы подпиши…

— Лидия Петровна? Вы меня слышите?

— Слышу. Ответ — нет.

— Подумайте. Судиться дорого. И долго. А результат…

— Результат мне известен. У меня есть завещание.

— Завещание можно оспорить. Мой опыт показывает…

Лида положила трубку. Руки больше не дрожали. Наоборот — стали твёрдыми. Уверенными.

Она прошла в спальню. Открыла шкаф. Достала коробку с документами. Нашла завещание. Перечитала.

Всё правильно. Всё законно. Дача её.

Но дело не в законности…

Она тридцать лет была женой. Хозяйкой. Когда требовалось ухаживала за чужими детьми. Стирала их вещи. Готовила им еду. Лечила, когда болели.

А они что?

Лида вспомнила последний разговор с падчерицей. Полгода назад. По телефону.

— Лида, нам нужны деньги. Ипотеку платить.

— А работать не пробовали?

— Мы работаем! Но зарплаты маленькие. А у вас дача. Продайте. Поделимся.

Вот так. Просто. «Поделимся».

А что она получала все эти годы? Ничего.

Лида убрала документы обратно. Закрыла шкаф.

Вечерело. Скоро придётся включать свет. А она любила сумерки. Время между днём и ночью. Время размышлений.

Муж говорил:

«В сумерках все проблемы кажутся меньше». Он был философ. В душе.

Лида включила торшер. Мягкий такой свет. Уютный.

И тут поняла — она не одна. Не была одна все эти годы после смерти мужа. С ней были воспоминания. Традиции. Привычки.

Дача — это не просто дом и участок. Это её история. Её жизнь.

И никто — слышите, никто! — не имеет права эту историю забрать.

За окном стемнело совсем. Зажглись огни в соседских домах. Где-то играла музыка. Где-то смеялись дети.

Жизнь продолжалась.

И её жизнь — тоже.

Завтра она пойдёт к адвокату. Будет защищать своё право. Своё счастье.

А пока… Пока просто посидит в тишине. Подумает о хорошем. О том, как весной будет сажать новые цветы. Как летом будет варить варенье из своей смородины.

Как будет жить. Здесь. На своей даче.

Потому что это действительно её дача. И никому она её не отдаст.

Никому.

Но утром всё пошло не так

Лида проснулась от стука в дверь. Громкого. Настойчивого. Как будто кто-то хотел её напугать.

— Открывайте! Судебные приставы!

Сердце ухнуло куда-то в пятки. Лида накинула халат. Подошла к двери.

— Какие приставы? У меня нет долгов!

— Открывайте!

Руки затряслись. Лида отперла дверь.

На пороге стояли двое мужчин в форме. И адвокат Семёнов. Тот самый, что вчера звонил.

— Лидия Петровна, вот постановление суда. Наложен арест на имущество до выяснения обстоятельств.

— Какой суд?! Я даже не знала, что есть дело!

— Дело возбуждено по заявлению наследников. Есть основания полагать, что завещание составлено под принуждением.

Семёнов улыбался. Противно так.

— Вы не можете! Дача моя по документам!

— Можем. И делаем. Вот опись имущества. Подпишите.

Лида читала бумагу. Буквы расплывались. Не от слёз — от злости.

«Дом жилой — один. Участок земельный — шесть соток. Хозяйственные постройки…»

Всю её жизнь превратили в список. В перечень вещей.

— Я не подпишу.

— Тогда подпишем без вас. Свидетели есть.

Приставы молча делали свою работу. Фотографировали. Описывали. Клеили какие-то бумажки на двери.

А Семёнов всё улыбался.

— Лидия Петровна, мои клиенты по-прежнему готовы к компромиссу. Пожизненное проживание…

— Идите к чёрту со своими клиентами!

— Зря горячитесь. Суд может решить и по-другому. Совсем по-другому.

Когда они ушли, Лида села на крыльцо. Просто села и смотрела на свой участок. На яблони. На грядки, которые скоро нужно будет копать.

А может, и не нужно?

Зачем сажать то, что тебе не принадлежит?

Соседский Михалыч подошёл к забору.

— Лида, что случилось? Видел — менты приезжали.

— Приставы. Арест на дачу наложили.

— За что?

— Да пасынки судятся. Хотят отнять.

Михалыч помолчал. Покрутил в руках лопату.

— Знаешь, Лида… У меня тоже такое было. После смерти жены. Её сестра квартиру отсуживать пыталась. Говорила — не родственник я.

— И что?

— А ничего. Три года судились. Кучу денег потратил. Нервы все потрепал. А потом она умерла. Сестра эта. И всё само собой рассосалось.

— Хорошо тебе советовать — ждать, пока кто-то умрёт.

— Не советую. Просто говорю — как бывает.

Михалыч ушёл к себе. А Лида так и сидела на крыльце.

Думала о том, что справедливости нет. Совсем нет.

Можно тридцать лет быть хорошей женой. Заботиться. Любить. А потом тебе скажут — ты не родная. И заберут всё. И ничего не сделаешь.

Вечером позвонила подруга. Тамара. Они ещё в школе вместе учились.

— Лида, слышала про твои беды. Держись.

— Держусь. А толку?

— Может, правда стоит согласиться? Хотя бы жить останешься на даче.

— Тома, ты понимаешь, о чём говоришь? Надолго ли я задержусь в этом доме после этого! Буду жить и бояться!

— Понимаю. Но что делать? Закон есть закон.

— Какой закон?! У меня завещание на руках!

— Завещание можно оспорить. Ты же знаешь.

Знала. Конечно, знала.

После звонка Лида долго сидела в темноте. Не включала свет. Не хотелось.

За окном шумел ветер. Качал ветки яблонь. Те самые яблони, которые они с мужем сажали двадцать лет назад. Маленькими саженцами.

А теперь большие. Плодоносят. Но плоды, получается, уже не её.

Ничего не её.

Даже воспоминания как будто чужие становятся.

Лида встала. Прошла в спальню. Легла в кровать. Но спать не могла.

Слушала тишину. И понимала — завтра начнётся новый день. Такой же трудный. Такой же несправедливый.

И никто ей не поможет. Никто не встанет на её сторону. Потому что она действительно не родная. Для детей мужа. Для его матери.

Чужая.

И дача тоже, получается, чужая. А своего у неё здесь ничего теперь нет. Только воспоминания. Но и те скоро станут не нужны. Когда дачу продадут. Когда новые люди здесь поселятся. Тогда и воспоминания умрут.

Прошёл месяц

Лида всё ещё жила на даче. Формально. Арест имущества не запрещал проживание. Пока.

Но каждый день приносил новые бумаги. Повестки. Запросы. Требования явиться туда-то к такому-то числу.

Она ходила. Отвечала на вопросы. Объясняла судьям и адвокатам, что дача её. По завещанию. По справедливости. А они кивали. Записывали. И назначали новые заседания.

Деньги кончались. Свой адвокат стоил дорого. А адвокат противной стороны явно был опытнее. И наглее.

В четверг утром Лида пришла в здание суда.

— Иванова! — позвала секретарь.

Лида прошла в зал. Судья — женщина лет пятидесяти — даже не подняла глаз от бумаг.

— Слушается дело о признании завещания недействительным…

Дальше Лида слушала плохо. Слова сливались. Превращались в шум.

Говорил адвокат детей мужа. Рассказывал, как Лида «давила» на больного человека. Как «принуждала» к подписанию документов.

— Виктор Степанович находился в депрессии после инфаркта — говорил он. — Был внушаем. Ответчица этим воспользовалась.

Ложь. Сплошная ложь.

Муж был в здравом уме. Сам принял решение. Сам поехал к нотариусу.

Но кто это докажет? Муж нет. Нотариус помнит только факт подписания.

А дети… Дети клялись, что отец их любил. Что хотел им оставить наследство. Что «эта женщина» его обманула.

«Эта женщина». Даже не по имени.

Судья наконец подняла глаза.

— Ответчица, что можете сказать в свою защиту?

Лида встала. Горло пересохло.

— Я была женой Виктора Степановича тридцать лет. Тридцать лет! А его дети… его дети приезжали два раза в год. На день рождения и на Новый год. И то не всегда.