— Алина? Не может быть! Я уж думала, ты номер сменила и пропала навсегда.
Голос Ленки в трубке сочился приторным медом, в котором отчаянно барахталась ядовитая оса. Десять лет.
Десять лет я не слышала этого голоса, но тело среагировало раньше, чем мозг — по спине пробежал неприятный холодок.
— Не пропала, как видишь. Здравствуй, Лена.
Я смотрела на свое отражение в панорамном окне от пола до потолка.
За моей спиной ночной город был россыпью бриллиантов на черном бархате, а передо мной стояла женщина в тяжелом шелковом халате, которую я сама все еще с трудом узнавала.
— Слушай, я тут получила… это не розыгрыш? Приглашение на свадьбу? Твою?
Она произнесла слово «твою» так, будто сам факт моего замужества был нарушением какого-то неписаного закона вселенной, в которой мне была отведена совсем другая, незавидная роль.
— Не розыгрыш. Буду рада тебя видеть. И остальных тоже. Нашла ваши контакты через старые профили в соцсетях.
— Остальных? Ты и Катьке с Оксаной отправила? Смелая! — Лена нервно, коротко хихикнула.
— А кто он? Рассказывай! Чем занимается? Судя по бумаге, на которой это напечатано, явно не слесарь.
Я представила, как она сейчас на своей крошечной, вечно заставленной посудой кухне вертит в пальцах тисненый картон цвета слоновой кости, пытается наощупь, на вес определить его стоимость. Это было в ее натуре.
— Он хороший человек. Это главное.
— Ну-ну, знаем мы этих «хороших». На хороших такие банкетные залы не снимают.
Слушай, а подарки вам какие? А то ты же знаешь, у нас сейчас… — она сделала театральную паузу, — не лучшие времена.
Я прикрыла глаза, и картинка из прошлого нахлынула с оглушающей ясностью.
Зябкая съемная квартира с пятнами плесени в углах.
Пустой холодильник, в котором одиноко стояла банка с водой. И Лена, отводящая взгляд, цедившая сквозь зубы: «Извини, Алин, сама на мели.
И вообще, взрослые люди должны уметь решать свои проблемы». Катька за ее спиной согласно кивала, а Оксана просто делала вид, что увлеченно изучает узор на старых обоях.
— Не беспокойся о подарках, — мой голос был ровным, почти безжизненным. Годы тренировок. — Я сама для вас кое-что приготовила. Для самых близких. Будет отдельный стол с сюрпризами.
— Ой, как мило! — взвизгнула Лена в трубку. — Ты совсем не изменилась, такая же добрая душа! Мы обязательно будем!
Она бросила трубку. Я медленно опустила телефон. Добрая душа. Конечно. Та, которую они оставили замерзать на обочине.
На огромном столе из темного дерева в гостиной стояли в ряд четыре коробки, обернутые в матовую черную бумагу.
Я подошла и провела пальцем по одной из крышек. Холодный, безразличный картон.
Внутри каждой лежала маска. Венецианский стиль, папье-маше. Я делала их сама, ночами, когда бессонница выкручивала суставы.
Мой бизнес вырос из этого — из умения создавать вещи руками, из хобби, которое когда-то помогало не сойти с ума от голода и отчаяния.
Я отправляла снимки художнику, консультировалась, но финальные штрихи наносила сама. Это было важно.
Маска Лены — с длинным, хищно загнутым носом и жадно приоткрытым ртом, из которого выглядывал крошечный змеиный язык.
Маска Кати — безглазая, с застывшей на губах фальшивой улыбкой сочувствия. Маска Оксаны — с пустыми глазницами и ушами, плотно заткнутыми пробками.
Я знала, что они придут. Их приведет не дружба, а голодное, всепожирающее любопытство.
Им нужно будет увидеть, потрогать, оценить, сколько стоит моя новая жизнь. И убедиться, что я ее не заслужила.
Телефон снова вибрировал. Короткое сообщение от Ани. Единственной, кому я не отправила глянцевое приглашение, а позвонила сама.
«Алинка, привет! У тебя все хорошо? Помощь с предсвадебной суетой не нужна? Могу помочь с рассадкой гостей или еще что-то».
Ни одного вопроса о женихе, о платье, о деньгах.
Рядом с черными коробками стояла еще одна. Небольшая, из полированного палисандра, обитая изнутри темно-синим бархатом.
Тяжелая. В ней не было маски.
В комнату вошел Дмитрий, мой будущий муж. Он обнял меня со спины и положил подбородок мне на плечо, глядя на зловещий ряд подарков.
— Ты уверена, что хочешь этого? Этот ритуал… он для тебя, а не для них.
Я посмотрела на наше общее отражение. На его спокойное, любящее лицо и на свое, которое на секунду показалось мне таким же холодным и застывшим, как те маски в коробках.
— Я позвала на свою свадьбу тех, кто бросил меня на самом дне, Дима. Это не праздник для них. Это финал пьесы. И я должна сама опустить занавес.
Зал утопал в кремовых розах и хрустале.
Легкая музыка струилась из невидимых динамиков, смешиваясь со смехом и звоном бокалов.
Мое платье, расшитое тысячами крошечных жемчужин, казалось доспехом и облаком одновременно. Все было идеально. Слишком идеально.
Они появились вместе, сбившись в стайку, словно боялись войти в этот мир поодиночке.
Лена, Катя и Оксана. На них были лучшие наряды, купленные, вероятно, в кредит — слишком яркие, слишком блестящие, отчаянно кричащие о желании соответствовать.
Их глаза метались по залу, оценивая. Шелк на стенах, икра на столах, количество ярусов на торте. Я видела, как в их головах щелкают невидимые счеты.
— Алиночка, ну ты даешь! Королева! — пропела Лена, подплывая ко мне. Ее духи ударили в нос, резкие и дешевые. — Кто бы мог подумать, что наша Золушка так удачно пристроится!
— Платье, наверное, стоит как моя ипотека, — вздохнула Катя, демонстративно проводя пальцем по ткани. Ее прикосновение было липким. — Мы так за тебя рады. Правда. Ты заслужила… наверное.
Оксана молчала, лишь ее взгляд скользил по мне, по Дмитрию, стоящему рядом, и в нем плескалась плохо скрываемая, едкая зависть.
Они дождались момента, когда Дмитрий отошел поговорить с гостями, и взяли меня в плотное кольцо у столика с шампанским.
— Слушай, Алин, — начала Лена вкрадчивым, заговорщицким тоном. — Раз уж мы тут все свои… Мы же подруги. Помнишь, как мы всегда друг за друга горой стояли?
Я молча смотрела на нее. Горой. Я помнила другую гору — гору проблем, под которой они меня похоронили.
— Ты сейчас на коне, у тебя все получилось. Мы так гордимся тобой! И подумали… может, ты поможешь и нам, по старой дружбе?
У меня тут бизнес-проект наклевывается. Сеть маникюрных салонов. Пустяк для твоего… мужа. Не мог бы он помочь? Стартовый капитал. В долг, конечно! С процентами!
— А моему Кириллу в институт поступать, — тут же встряла Катя, сжимая мой локоть. — Ты же знаешь, какое сейчас образование дорогое. Может, поговоришь с Дмитрием?
Для него это же… пыль. А для нас — будущее ребенка!
Они говорили быстро, перебивая друг друга, будто боялись, что я сейчас исчезну. Их слова были липкими, как паутина. Они пытались апеллировать к прошлому, которого не было, к дружбе, которую сами же и растоптали.
Я сделала глоток шампанского. Ледяные пузырьки на мгновение привели меня в чувство.
— Девочки, сегодня моя свадьба. Давайте не будем о делах.
— А когда?! — почти взвизгнула Лена. — Потом ты опять пропадешь на десять лет? Мы тебя знаем, Алина!
Неужели тебе жалко для старых подруг, которые прошли с тобой огонь и воду?
— Мы же не чужие люди, — прошептала Катя, и в ее голосе задрожали слезы. Фальшивые, как и все в ней.
В этот момент что-то изменилось. Я посмотрела на их жадные, просящие лица и не почувствовала ничего. Ни обиды, ни злости. Только холодное, отстраненное любопытство хирурга, разглядывающего опухоль.
Я поняла, что любой компромисс бесполезен.
Дай им палец — откусят руку. Они не видели меня. Они видели ходячий банкомат, счастливый билет, шанс решить все свои проблемы за чужой счет.
Медленная, ледяная улыбка тронула мои губы.
— Вы правы. Не чужие. Именно поэтому я приготовила для вас нечто особенное. Но сначала я бы хотела вручить подарок одной очень важной для меня гостье. Анечка, ты не могла бы пройти со мной в малую гостиную на пару минут?
Я увидела Аню, скромно стоявшую у колонны. Она удивленно кивнула. Лена, Катя и Оксана переглянулись, и в их глазах вспыхнуло подозрение и ревность.
— А мы? — требовательно спросила Лена. — Наши сюрпризы там же?
— Конечно, — улыбнулась я. — Можете пойти за нами.
Малая гостиная была обставлена с нарочитой роскошью: тяжелые бархатные портьеры, антикварный столик, приглушенный свет.
На столике — три черные коробки и одна шкатулка из палисандра.
Я взяла шкатулку и протянула ее Ане.
— Анечка, это тебе.
Троица за нашими спинами затаила дыхание. Лена, не выдержав, шагнула вперед.
— Алин, может, сначала нам? А то мы как-то… неловко себя чувствуем, — она попыталась изобразить смущение.
— Не волнуйтесь, ваша очередь придет. Открывай, Аня.
Аня с недоумением посмотрела на меня, потом на шкатулку. Ее пальцы дрожали, когда она подняла крышку.
Внутри, на синем бархате, вспыхнуло холодным огнем бриллиантовое колье. Рядом лежали серьги и несколько золотых браслетов.
Лена ахнула. У Кати отвисла челюсть.
— Вот оно что, — прошипела Лена, ее глаза впились в драгоценности. — Значит, этой серой мыши — все, а нам — что, пустые коробки? Ты совсем с ума сошла от денег, Алина? Чем она лучше нас?
— Всем, — мой голос был спокоен. — Но раз уж вы так торопитесь, открывайте свои подарки. Давайте, не стесняйтесь.
Они, расталкивая друг друга, ринулись к столу. Секунда, и крышки полетели на пол. Лена вытащила из коробки уродливую маску с хищным носом.
— Это что такое? — прошипела она. — Какая-то дурацкая шутка?
Катя и Оксана тоже держали в руках свои «портреты». Недоумение на их лицах сменилось гневом.
— Ты издеваешься над нами? — выплюнула Катя. — Мы к тебе со всей душой, а ты…
И тут Лена рассмеялась. Громко, истерично.
— Я поняла! Это она так мстит! За то, что мы ей тогда денег не дали. Алин, ты серьезно? Столько лет прошло, а ты все еще дуешься?
Мы же тебе как лучше хотели! Чтобы ты сама на ноги встала, а не сидела на шее!
В этот момент щелкнуло. Ее слова пробили броню моего холодного спокойствия. Я вспомнила не просто пустой холодильник.
Я вспомнила, как умоляла их одолжить хоть немного денег на лекарства для отца, который тогда лежал больной. И как они все втроем нашли тысячи причин для отказа.
— Сама на ноги встала? — повторила я, и мой голос прозвучал так, что они вздрогнули. В нем не было крика.
В нем была сталь. — Эта маска, Лена, — твой портрет. Жадный рот, вечно требующий. И лживый язык. Ты говорила, что у тебя ни копейки, а через неделю хвасталась новым телефоном.
Я повернулась к Кате.
— А это — ты. Вечно поддакивающая, с улыбкой сочувствия на лице, но с пустыми, слепыми глазами.
Ты видела, как мне плохо, но предпочитала не замечать. Так удобнее.
Мой взгляд впился в Оксану, которая попятилась к стене.
— А ты, Оксана, просто затыкала уши. Чтобы не слышать, не знать, не вникать. Чтобы не пришлось делать выбор. Трусость — тоже предательство.
— Да как ты смеешь! — взвизгнула Лена, ее лицо исказилось от ярости. Она замахнулась маской. — Ты… ты всегда была никем! И без своего богатого муженька ты снова станешь никем!
— Это не подарки. Это зеркала, — отрезала я. — Я хотела, чтобы вы хоть раз увидели себя настоящих. Без прикрас.
Аня сжимала в руках шкатулку, ее взгляд испуганно метался от меня к разъяренной троице.
— Алина, я не понимаю… Зачем все это? Мне не нужно никаких подарков.
— Нужно, Аня. Поверь мне, — я мягко коснулась ее руки. — Вы спрашивали, чем она лучше? Тем, что никогда не говорила о помощи, а просто помогала.
Я повернулась к остолбеневшей троице.
— Помните, как-то раз, в самый лютый мороз, я отдала вам свою единственную целую куртку, Лена, потому что твою порвали?
А сама пошла домой в рваной ветровке. А на следующий день Аня принесла мне свой старый, но теплый пуховик.
Сказала, что он ей мал. Она не знала, что в кармане она забыла пять тысяч рублей. Крупную для нас всех тогда сумму.
Я пыталась их вернуть, но она сделала вид, что не понимает, о чем речь.
Я посмотрела на Катю.
— А помнишь, как я сидела без работы, и у меня под дверью кто-то оставлял пакеты с едой?
Там всегда была гречка и пачка того самого печенья, которое я люблю. Только Аня знала, какого именно. Она делала это тайком, чтобы вы не засмеяли ее за «глупую доброту».
Мой взгляд остановился на Ане. Она стояла бледная, как полотно, и качала головой, беззвучно шепча: «Не надо, Алина, не надо…»
— Надо, Аня. Надо. Они должны знать. Вы все кричали о дружбе, а она молча действовала.
Она отдавала последнее, хотя у самой тогда были трудности. Она никогда не рассказывала вам об этом, потому что настоящая доброта не ищет зрителей.
Я снова повернулась к ним.
— Эти украшения, — я кивнула на шкатулку, — стоят очень дорого. Но это не подарок. Это мой долг.
Я знаю, что у Ани сейчас болеет сын, и нужны огромные деньги на лечение. Так вот, Аня, этих денег хватит.
На все. И еще останется. Это не милостыня. Это благодарность.
Лена вдруг бросилась вперед, ее лицо исказилось в уродливой гримасе.
— Отдай! Она этого не заслужила! Это должны были быть мы!
Дмитрий, который все это время стоял в дверях, шагнул вперед и преградил ей путь. Его спокойный вид был страшнее любой угрозы.
— Я думаю, вам пора, — сказал он тихо, но так, что ни у кого не осталось сомнений.
Оксана и Катя, бросив на меня полные ненависти взгляды, схватили свои маски и попятились к выходу. Лена еще секунду сверлила меня глазами, потом развернулась и выбежала вон.
В комнате остались только мы трое. Аня плакала, прижимая к себе шкатулку.
— Зачем ты так, Алин? Зачем унизила их?
— Я не унижала их. Я просто показала им правду, — я подошла и обняла ее. — А правда иногда бывает очень уродливой.
Ты была рядом, когда я была никем. Теперь моя очередь быть рядом.
Я посмотрела на Дмитрия. Он улыбнулся и кивнул. В его глазах я видела не жалость, а гордость.
В тот вечер я не чувствовала себя победительницей, отомстившей врагам. Месть — удел слабых.
Я чувствовала себя архитектором, который снес старый, прогнивший дом, чтобы на его месте построить новый.
Прочный. Честный. И в этом новом доме не было места для масок. Только для настоящих лиц.
— Ты предлагаешь мне уступить своё место для твоих родственников? Это уже слишком, милый