— Вы в гостях, а не в ресторане, ешьте что дают, нечего носом крутить! — не выдержала хозяйка когда родственники мужа критиковали еду

Она сняла фартук, вытерла руки о полотенце и прошлась взглядом по сервированному столу. Всё было готово. Даже свечи — те, которые они берегли «на праздник», — уже стояли в подсвечниках. Сегодня в доме было по-особенному нарядно.

Анна выдохнула. Вроде бы всё. Осталось только дождаться гостей.

Она украдкой взглянула в зеркало в прихожей. Чуть подправила волосы, провела пальцем по скулам, чтоб убрать лишний блеск.

«Всё нормально, ты справишься», — пробормотала себе под нос.

Сегодня приезжала сестра Сергея — Ирина. С мужем, дочкой и её молодым человеком. Они не виделись больше двух лет, с тех пор как Ирина переехала в Нижний Новгород, и Анна была уверена: надо произвести хорошее впечатление. Всё должно быть идеально. Она очень старалась.

Анна уже знала, что Ирина — не из тех, кто просто скажет «спасибо». От неё никогда не дождёшься похвалы. Наоборот, каждое слово — с прицельной критикой. «Зачем вы повесили сюда эту полку?», «Что, это занавески?», «А у вас всегда такой свет тусклый?» — вспоминалось, как наждачной бумагой по сердцу. Но Анна надеялась, что в этот раз всё будет иначе.

Сергей, как всегда, в последний момент вышел из душа. Обернулся полотенцем, прошёл мимо кухни.

— Ты уверена, что нужно было курицу готовить? У них там дочка вроде бы мясо не ест, — сказал он между делом, не глядя.

Анна на секунду замерла.

— Ты же не говорил…

— Да я что, помню, что ли? Ну, съест тогда салат. Нам больше достанется, — попробовал пошутить муж.

Анна промолчала. Проглотила раздражение, как горячий чай. «Съест салат», — звучало, как приговор. Ладно, бог с ним.

Через полчаса в дверь позвонили.

Первым ввалился муж Ирины — плотный мужчина с блестящей лысиной и тяжёлым запахом одеколона. За ним — Ирина, худая, как спичка, с выкрашенными в жемчужный блонд волосами и чуть скривленным от недовольства лицом. Анна сразу заметила: сумка — новая, из тех, что дороже месячной зарплаты. Потом вошли девушка лет двадцати двух, в чёрной толстовке и с наушниками на шее, и парень с татуировкой на шее и кислой физиономией.

— Ну, вот мы и приехали, — без улыбки сказала Ирина. — Как тут у вас, в пригороде? Воздух, наверное, чистый.

Анна расплылась в улыбке, делая вид, что не заметила колкости. Она проводила гостей в зал, предложила чай, вино, компот — на выбор. Ирина критически оглядела стол.

— А это что? — кивнула она на селёдку под шубой. — Ты сама делала? Смело… Я такую обычно не ем. Майонез — это же сплошной яд. Ладно, попробую винегрет, он хотя бы с маслом.

Анна сжала губы. Подала салат Сергею, словно ни при чём. В зале повисло неловкое молчание.

Когда принесли горячее, Ирина открыто сморщила нос:

— Курица с картошкой… Интересно. Ну, по-семейному, конечно.

— Всё вкусное — простое, — попыталась улыбнуться Анна, хотя сердце сжалось.

— Простое — не значит безвкусное, — парировала Ирина.

Анна слышала, как за столом кто-то сдержанно фыркнул. Наверное, дочка. Или парень её. Да какая теперь разница?

Сергей, как всегда, молчал. Он ел, смотрел в тарелку, изредка подливал всем вино и отмалчивался, будто его тут не касалось.

Анна заметила, как Ирина оглядывает кухню. Её взгляд скользнул по старенькой плите, приклеенному плинтусу, простому коврику у входа.

— Уютненько, — сказала она с таким тоном, будто это был диагноз.

Внутри Анны что-то дрогнуло. Не сильно. Ещё терпимо. Ещё можно сгладить. Ещё не вечер.

— А у тебя, кстати, — вдруг спросила Ирина, — кухня где делалась? На заказ? Или это готовый гарнитур с «Леруа»?

— Мы сами собирали, — ответила Анна. — Денег не было на дизайнеров.

— А-а… ну… с душой, значит, — усмехнулась Ирина. — Это главное.

В следующий момент дочка Ирины достала из рюкзака баночку.

— Я, если что, свой паштет привезла. Веганский. Без глютена. Я просто не ем ничего животного.

Анна посмотрела на неё в упор. Холодно и долго.

— У нас в салате нет мяса, — произнесла она, указывая на салат. — Там овощи: капуста, огурец, помидоры, оливковое масло. Думаю, тебе подойдёт.

— Оливковое? А какое именно? Экстра вирджин?

— Самое обычное. Из магазина.

Девушка поморщилась. Парень рядом хмыкнул и встал.

— У вас ещё вино есть? — спросил он.

Не дождавшись ответа, открыл дверцу шкафчика.

— Мы вас пригласили в гости, не на шведский стол, — тихо сказала Анна. Но никто, кажется, её не услышал.

Ей хотелось выйти. Уйти в комнату, закрыться, вдохнуть глубже. Но она осталась. Потому что хозяйка. Потому что так надо.

Сергей уже второй раз наливал Ирине бокал. Они о чём-то вспоминали из детства, смеялись, будто за столом не сидела его жена, не слышавшая за вечер ни одного доброго слова. Ирина рассказывала, как их мама делала лучший в мире борщ, как у Анны «не тот акцент» в готовке. А Сергей поддакивал.

Анна в этот момент чувствовала себя мебелью. Молчаливой, сервированной, удобной.

Она подошла к духовке, проверила, как там пирог. Запах был чудесный — тёплый, сладкий. Детский. Такой, каким она хотела закончить этот вечер. Но уже знала — не получится.

Когда она вернулась к столу с пирогом, Ирина обратилась к ней:

— А у тебя есть форма для чизкейков? Или ты всегда вот… такое печёшь?

Анна замерла.

— Вы в гостях, Ирина, а не в ресторане, — сказала она, глядя прямо в глаза. — Ешьте, что дают. Нечего носом крутить.

Тишина повисла густая, как липкий кисель. Даже вилка, случайно упавшая со стола, не осмелилась звякнуть.

Сергей застыл с ложкой на полпути ко рту, а дочка Ирины уставилась на мать, будто та с ума сошла. Парень, всё ещё державший бокал, покачал головой, но промолчал.

Ирина же… Ирина выпрямилась. Резко. Губы её побелели, глаза сузились.

— Это что сейчас было? — процедила она, отодвигая тарелку. — Ты что себе позволяешь?

— Я просто сказала, что думаю, — Анна говорила тихо, но чётко. — Устала слышать, как всё не так. Еда не та. Квартира не та. Я не та.

— Ну так если ты не выдерживаешь даже элементарной критики… — Ирина усмехнулась, но в её голосе дрожала злость.

— Это не критика. Это хамство, — отрезала Анна.

Сергей наконец подал голос.

— Девочки… ну вы чего? Мы ж собрались… по-нормальному. Без ссор…

Анна посмотрела на него с таким видом, что он осёкся. Не кричала. Не кидалась. Просто — посмотрела. Так, как смотрят, когда что-то внутри надломилось. Окончательно.

— Сергей, а ты всё ещё думаешь, что это «по-нормальному»? — спросила она спокойно.

— Я… ну… — он замялся, уткнувшись в чашку. — Не хотелось портить вечер.

— Он уже испорчен. Потому что ты всегда молчишь, когда мне больно.

Ирина встала. Резко. Стул заскрипел по полу.

— Я не собираюсь это слушать, — бросила она. — Ты всегда была с гонором. Только вот забудь, что ты здесь хозяйка жизни. Мы приехали по-семейному, а ты устроила сцену.

Анна посмотрела в лицо женщине, которая годами топтала её достоинство под соусом «родственная прямота».

— Если бы вы приехали по-семейному, вы бы хотя бы спросили, как я. Или поблагодарили за ужин. А не устроили гастрономический кастинг.

Ирина вспыхнула:

— Ну и будь ты проклята с таким отношением! Я больше сюда — ни ногой!

— Замечательно, — кивнула Анна. — Уж поверь, скучать никто не будет.

Дочка Ирины, раскрыв рот, уставилась на мать.

— Мама, ты чего? Может, хватит?

— Молчи, — прошипела Ирина. — Видишь, у неё истерика.

— У меня не истерика, — перебила Анна, — а просветление.

В этот момент парень девушки встал, подошёл к двери и, пожав плечами, сказал:

— Мы, наверное, поедем. Ясно же, что ужин не удался.

Анна не ответила. Просто открыла им дверь.

Когда Ирина проходила мимо, она бросила напоследок:

— Не удивлюсь, если ты Сергея тоже когда-нибудь выгонишь. Он у тебя, видимо, как мебель — должен молчать и слушаться.

Анна ничего не сказала. Только снова посмотрела. Не гневно. Просто — как на пыльную куклу, которую давно пора выбросить с антресолей.

Когда дверь хлопнула, и в квартире снова воцарилась тишина, Сергей медленно поднялся из-за стола.

— Ты… — начал он.

— Я устала, Серёж. — Она подошла к мойке, открыла кран, стала медленно смывать со сковороды запекшийся жир. — Я правда очень старалась. Но мне больше не хочется стараться для тех, кто приходит с претензиями и уходит с обидами.

Он подошёл ближе. Поставил руку ей на плечо.

— Прости, — выдохнул он. — Я просто… не думал, что тебе так больно.

Анна отвернулась.

— Я столько раз просила. Намекала. Ждала, что ты заступишься. Хоть раз скажешь: «Хватит». Или: «Не говори так с ней». Но ты — молчал. Всегда молчал.

Он вздохнул. Сел на стул, как будто у него вдруг отнялись силы.

— Я не хотел ссор. Ты же знаешь, она вспыльчивая. Лучше перетерпеть, чем раздувать. Я думал, тебе не всё так близко…

— Значит, ты меня плохо знаешь, — тихо сказала Анна. — Я не железная. Я не робот. Я человек. И мне больно.

Он молчал.

Анна мыла посуду. Пирог остался нетронутым. Салаты — в мисках. Курица остывала. И только запах укропа и лаврового листа всё ещё напоминал, как она старалась.

Вечером, когда всё было убрано, и в квартире погас свет, Анна долго сидела на балконе. В старом пледе, с чашкой чая. Смотрела в темноту, в окна чужих домов. Где, может, тоже сегодня кто-то кого-то не защитил. Или не услышал.

«Я больше никогда не позволю унижать себя в собственном доме».

Впервые за много лет она не плакала от бессилия. Было тихо. Тихо внутри.

Чай остыл, но она продолжала сидеть, кутаясь в плед, будто тот мог защитить от всех слов, всех уколов, всех лет, прожитых в ожидании, что кто-то заступится. Что любовь — это не просто быть рядом, а быть рядом с пониманием и щитом. Сегодня этого не случилось. Но она вдруг поняла — можно быть щитом самой себе.

Сергей не выходил. Был где-то внутри, в зале или спальне. Может, лежал, смотрел в потолок. Она не хотела спрашивать. Сейчас между ними повисла стена. Не глухая, но прочная.

Наутро всё было непривычно тихо. Пыль в полосе солнца, звук чайника, скрип табурета — казались громче обычного. Сергей встал раньше, чем обычно. Заварил ей кофе. Поставил чашку на стол, не говоря ни слова.

— Я решил… — начал он, когда она села напротив. — Я поговорю с Ириной. Скажу ей, чтобы больше ни шагу без уважения. К тебе. К нам. Я был не прав. Я… всё это время думал, что «не лезть» — это хорошо. Что быть нейтральным — безопасно. Но это, наверное, худшее, что я мог делать.

Анна смотрела на него. Не злилась. Не ждала уже этих слов. Просто… молчала.

— Я тебя подвёл, — тихо добавил он. — И мне очень стыдно.

Она кивнула. Медленно. Как будто внутри ещё решала, простить ли.

— Не Ирину ты должен менять. Себя. Своё отношение. Я не хочу быть в доме, где меня можно унизить за столом. Даже если это семья. Особенно если это семья.

Он наклонил голову.

— Понял.

Тот разговор был коротким, но он поставил точку в многолетнем молчании. Они больше не возвращались к ужину. Но что-то изменилось. Вечерами он начал приходить на кухню, резать овощи, помогать. Он начал замечать, когда ей тяжело. Вслушиваться, когда она говорит. Не сразу, но стал другим. Или просто — стал рядом.

А Ирина… Ирина написала спустя неделю. Сообщение, полное упрёков:

«Ну, вы с Анной, конечно, молодцы. Обиделись на ерунду. Но я всё понимаю. Только знай: я твоей жене — ничего не должна. И дружить с ней не собираюсь».

Сергей прочитал вслух, потом стёр. Не ответил. Это тоже было началом чего-то нового.

Однажды когда Анна высаживала рассаду на балконе, ей позвонила мама Сергея.

Звонила редко. Но на этот раз — сдержанно, вежливо.

— Я слышала, Ирина обиделась… — начала она.

— Это её выбор, — спокойно сказала Анна. — Я своё уважение заслуживать больше не буду. Не хочу. Я просто — есть. Такая, какая есть.

На том конце провода — пауза.

— Я поняла, — сказала свекровь. — Просто хотела сказать… Спасибо, что ты есть. И за Сергея тоже. Он будто очнулся.

Анна улыбнулась. Это был странный момент. Мягкий. Тихий. Как закрытие двери, за которой больше не спрятаться, но и не хочется.

Анна пошла на рынок за ягодой, для компота, — продавщица, бабушка с кривыми пальцами, подала ей пакет и сказала:

— У вас, девушка, глаза светятся. Вы влюбились?

Анна рассмеялась.

— В себя, наверное.

Она шла домой с сумкой. Светило солнце. Было тепло. И впервые за долгое-долгое время она чувствовала себя не просто хозяйкой дома, а хозяйкой своей жизни.