Я стояла посреди кухни в домашней кофте с вытянутыми рукавами, в трениках и с грязной головой, потому что решила устроить себе пятницу без видеозвонков и без людей. Ну, знаете, когда можно и пельмени прямо из кастрюли, и волосы хвостом, и сериалы про маньяков под одеяло. Но не сложилось.
Всё началось с того, что Михаил забыл телефон дома. Просто ушёл в магазин — «за курицей», как он сказал — и оставил его на зарядке. А он у него, дебил, без блокировки. Да и зачем она ему? Он же не изменяет. Он же честный. Он же — «не тот тип, который способен на предательство».
Ну-ну.
Я не собиралась лазить. Честно. Но он как-то странно вёл себя последние недели две — прятал звонки, резко менял тему, когда я заходила в комнату. А тут — телефон пиликает. Смотрю — сообщение от маменьки его, Аллы Сергеевны, той самой, которая «всегда хочет только лучшего» и «никогда не лезет в вашу семью, но если уж спросили…»
Я не спрашивала. Никогда. Но она всё равно лезла. А в этом сообщении было написано:
«Доверенность ты у неё не забыл подписать? Нам нотариуса надо до среды, потом у него отпуск!»
Я перечитала три раза. Потом полезла в чат выше. Да-да, знаю, неэтично, но когда тебе под носом копают яму, этика идёт вон из дома в одних тапках.
Там было всё. План. Пошагово. Миша должен был уговорить меня оформить доверенность — мол, «для бухгалтерии», «чтобы не тратить твоё время», «всё равно ты мне доверяешь». А потом — бах! — и бизнес на нём. А потом квартира — через суд. Потому что он теперь муж, и значит, у него есть права. И мама у него — молодец, «юрист в прошлом», понимаешь, «всё предусмотрела».
Я села за стол и минут десять просто смотрела в окно. Во дворе детишки катались на самокатах, соседка в фиолетовой кофте выгуливала свою жутко лысую собаку, и всё было до боли обыденно. Только вот внутри у меня трещало что-то — будто старое зеркало пошло трещинами изнутри.
Когда Миша вернулся с курицей и своим виноватым лицом (уже знал, что я читала — у него в глазах это читалось, как бегущая строка в метро), я уже кипела. Но не кричала. Пока.
— Вик, это не то, что ты думаешь… — начал он и даже положил пакет с продуктами на пол.
— Не то? — я подняла бровь. — Не доверенность на бизнес, не попытка обманом отжать квартиру? Это, может, шутка такая? 1 апреля у вас с мамой каждый день?
Он опустил глаза. Как мальчишка, которого поймали за руку с краденым пирожком.
— Я не хотел… Просто… Ты же сама говорила, что устаёшь, что тебе тяжело. Я подумал, если я помогу с документами, тебе будет легче. А мама… Ну, мама просто волнуется.
— Миша. Я сказала, что мне тяжело, — медленно повторила я. — Не что я потеряла рассудок и готова переписать всё, что у меня есть, на тебя и твою мамочку. А мама волнуется… Знаешь, кто ещё волнуется? Следователи по экономическим делам. Когда узнают, как вы тут «волнуетесь».
Он сел на табурет, уткнулся лицом в ладони. Молчал.
— Скажи прямо, — я подошла ближе. — Это ты всё придумал или Аллочка?
— Она… Она предложила. А я подумал, что… Может, так будет правильно.
— Правильно? — я рассмеялась. — По-твоему, правильно — это лишить жену её бизнеса, её квартиры, её жизни?
— Ну мы же семья… — пролепетал он.
Вот тут я взорвалась. Резко, с матом, с хлопаньем дверцами шкафов. Я открыла кухонный шкаф и зачем-то вытащила банку фасоли, потом захлопнула обратно. Потом — снова открыла.
— Какая, к чёрту, семья? Ты, я и змея подколодная, которая хочет, чтобы я «по доброте» отдала ей всё нажитое, а потом ещё и алименты платила? Это твоя семья?
Он не отвечал. Потому что ответ знал. Потому что сам себе был противен. Я это видела.
— Ты вообще знаешь, сколько я работала, чтобы всё это было? Когда ты сидел без работы полтора года, кто тащил? Кто платил за ипотеку, за аренду офиса, за твою психотерапию?
Он вскинул голову:
— А вот это уже лишнее.
— Правда лишняя? — я шагнула ближе. — Я тебе её преподнесу по пунктам. Хочешь в таблице Excel, как ты любишь?
Он поднялся, схватил куртку с вешалки.
— Я лучше уеду. Чтобы ты остыла.
— Уезжай, — я кивнула. — И не забудь прихватить свою мамочку. Хотя нет — сначала объясни мне, почему в этом чёртовом плане я — просто «источник активов». Почему ты даже не попытался сказать: «Нет, мама, это подло»?
Он помолчал. Потом выдохнул:
— Потому что я боялся.
— Чего?
— Тебя. Что ты уйдёшь. Что поймёшь, что я тебе не нужен.
Вот тут я на секунду растерялась. Он смотрел искренне. Как щенок, которого застукали в луже. Но щенок щенком, а у меня документы могли бы исчезнуть. Бизнес могли бы переписать. Квартиру — продать. За моей спиной.
— А теперь, Мишенька, слушай внимательно, — я перешла на тот тон, которым обычно говорю с самыми проблемными подрядчиками. — С сегодняшнего дня ты не прикасаешься ни к одному документу, который имеет ко мне отношение. Не подписываешь, не смотришь, не обсуждаешь. Я вызову юриста. Я всё перепроверю. Если я найду хоть одну копию доверенности с моей подписью — хоть одну! — ты вылетишь отсюда, как пробка из шампанского. Понял?
Он молча кивнул и ушёл.
А я осталась стоять посреди кухни. И чувствовала себя как после обстрела. Всё цело, а внутри — руины.
Вечером позвонила Алла Сергеевна.
— Вика, здравствуй. Ну что ты устроила-то опять?
— Алла Сергеевна, — я взяла телефон двумя пальцами, как что-то липкое. — Вы звонили, чтобы извиниться?
— Нет, я звонила, чтобы напомнить, что семья — это не только права, но и обязанности. Ты бы не жила так, как живёшь, если бы не Мишина поддержка.
— Он предал меня. С вашей лёгкой руки. Знаете, что будет дальше? Вы обе не увидите ни квартиры, ни копейки с моего счёта. И если вы хотя бы пальцем тронете мои документы — я подам заявление о мошенничестве. У меня скрины всей переписки. Адвокат уже в курсе.
Тишина. Потом — короткий смешок.
— Ну и стерва же ты, Вика…
— Зато с квартирой, — отрезала я и повесила трубку.
Вот так и закончился этот день.
— Ну что, ты довольна теперь? — Михаил стоял в коридоре с видом обиженного школьника, которого несправедливо лишили переменки. — Ты мне даже пожить нормально не дала. Сразу — юрист, скрины, обвинения…
— А ты что ждал? — я обернулась через плечо, не переставая складывать вещи в дорожную сумку. — Что я в обморок упаду, буду плакать и просить не забирать у меня мою жизнь? Это ты в каком сериале видел?
Он подошёл ближе, но неуверенно, будто я могла в него сейчас швырнуть утюгом. Хотя… могла. Но не утюгом — у меня в руках были его штаны, те самые, в которых он ходил «на собеседования». Сколько лет он «искал себя» — столько и «собеседовался». Я даже в какой-то момент считала, что эти штаны — символ. Талисман безработицы.
— Ты ведь сказала, что любишь меня… — прошептал он, и в голосе было столько упрёка, что я невольно остановилась.
— Любила, Миша, — устало ответила я. — Пока не поняла, что ты — не муж, а проект, причём с проваленной инвестицией.
Он замер, как будто я его ударила. И, наверное, ударила. Только словом. Но это, как показывает практика, больнее.
— Я ничего не подписывал. Я бы не стал, — он вдруг сел на пуфик у входа, глядя в пол. — Мамина идея, да. Но я… Я просто боялся, что ты меня бросишь. Ты же вечно сильная, ты всё сама. А я — ну, я… Я пытался хоть как-то доказать, что тоже что-то значу.
— Доказать? — я повернулась к нему, в руках — его галстук. Тот самый, который он надевал два раза за три года — на свадьбу друзей и на похороны дяди. — Обманом? Мошенничеством? За моей спиной, втихаря, с мамочкой?
Он молчал. Потом, как бы между прочим:
— Ты же знала, что я слабый.
И вот тут я поняла: да. Знала. Но надеялась, что подрастёт. Прозреет. Встанет, наконец, вровень. Вместо этого — сел мне на плечи, свесил ножки и начал строить с мамой схемы.
Я ушла. Сама. Без скандала, без криков. Утром — чемодан в багажник, ключи на тумбочку, последняя чашка кофе в своей квартире — с липким осадком на дне и горьким вкусом унижения.
— Я вернусь, когда ты выметешься, — сказала я, глядя на него в глазах в прихожей. — Квартира — моя. Завещана мне бабушкой ещё до брака. Юристы подтвердили. Бизнес — мой. Ты нигде не значишься. Ни копейки не вложил. Так что не пытайся даже вякнуть про совместно нажитое.
Он стоял бледный, как побелка, и только сказал:
— А ты злая. Всё-таки злая.
— А ты — жалкий.
Я хлопнула дверью.
Первое время я жила у подруги. Лидка — моя одноклассница, разведёнка с десятилетним стажем и с ясным жизненным кредо: «Мужик в доме — это как пёс. Если хороший — охраняет, если плохой — гадит».
— Вик, ну ты и дала! — она хохотала, разливая по бокалам полусладкое. — Надо было ему доверенность засунуть туда, где не светит.
— Ага, — мрачно буркнула я, — а потом сесть за причинение бумажной травмы.
Мы сидели на её кухне, заваленной банками с соленьями, кружками с надписями «Не буди во мне стерву», и обсуждали, что делать дальше. Работу я не бросала — благо, бизнес у меня онлайн, команда работала слаженно, и офисной рутины я избегала. Но возвращаться домой — туда, где Миша с его «мамой на проводе» — не собиралась.
— Так. По пунктам, — Лидка достала лист бумаги и ручку. — Первое: юрист у тебя есть?
— Уже два. Один по недвижимости, один по бракоразводным.
— Вот это я понимаю. Второе: что с документами?
— Все перепроверены. Копии на флешке и в облаке. Пароли сменены. Счета — заморожены до выяснения. Карты — перевыпущены. Мишу убрала из всех полномочий.
— Мощно. Ты уверена, что он сам бы не додумался?
— Уверена. Там мозг у Аллы Сергеевны. Он — только передаточное звено.
— Ну, тогда… — Лидка подняла бокал. — За новую жизнь. Без маменьки, без «вдруг я тебе не нужен», без сочувственных глаз и попыток прикинуться тапочком.
Мы чокнулись. А внутри у меня — всё ещё буря.
Через неделю пришло письмо. С заказной почтой. В белом конверте. С гербовой печатью.
Алла Сергеевна подавала иск. Нет, не на бизнес — это она не осилила. А на квартиру. Якобы «вложенные средства в ремонт». Якобы «устные договорённости». Якобы — она давала деньги, а я теперь такая, неблагодарная.
Я прочитала и засмеялась.
Потом… разревелась. Потому что сколько ж надо ненавидеть, чтобы не остановиться даже после всего.
Позвонила Мише. Он взял с третьего раза.
— Миша, скажи маме, что если она не отзовёт иск, я сделаю публичный пост со всеми деталями. У меня подписчиков — двадцать пять тысяч. Там юристы, предприниматели, риелторы. Плюс прикладываю сканы переписки. Её «репутация юриста» рухнет за два дня.
Он молчал.
— И передай, что если она сунется ещё хоть раз — я открою встречный иск за моральный ущерб. И взыщу до копейки. А у неё пенсия — шестьдесят шесть, да? Ей долго платить.
— Вика… — голос у него был тихий, почти детский. — Я не знаю, как так вышло. Всё вышло из-под контроля.
— Нет, Миша, всё было под контролем. Просто ты его сдал.
Через два дня пришло новое письмо. Отозванный иск.
А через неделю — сообщение от Миши.
«Я уезжаю в Тверь. Мама заболела, я должен быть рядом. Прости, если сможешь».
Я не ответила.
Я просто пошла и купила новый замок на дверь.
***
— Ты совсем одна теперь? — спросила нотариус, молодая, с неестественно гладким лицом и голосом, как у оператора горячей линии. — Уточняю: родственников, имеющих право на долю, нет?
— Только бывшие, — я улыбнулась уголком рта. — Но их права ограничены здравым смыслом и судом. Справки все в папке.
Нотариус кивнула, поставила штамп, и на секунду в кабинете повисла тишина — торжественная, как выдох после финишной черты. Я только что завершила переоформление бизнеса на себя по новой. Не потому что было нужно — юридически он и так был мой. Но я хотела убрать всё, даже малейшие ниточки, которые вели к Михаилу. Отчистить.
И, как ни странно, грусти не было.
Через две недели я вернулась в квартиру.
Без фанфар. Без валторн. Просто — открыла дверь новым ключом. Сняла обувь. И прошлась босиком по полу, который когда-то выбирала с Михаилом, а теперь — принадлежал только мне. И был, черт побери, тёплым.
Оставленная в ванной его пена для бритья, пара носков под кроватью и чашка с засохшим кофе не вызывали ничего, кроме… легкой усмешки. В прошлом я бы срывалась: «Почему ты не убрал за собой?!» А сейчас просто выкинула. Всё. Вместе с людьми.
Но иллюзия покоя продлилась недолго.
На третий день мне позвонили из банка.
— Виктория Сергеевна, здравствуйте. Уточняем: по заявке от Михаила Григорьевича инициирован запрос на кредит под залог доли в вашем бизнесе. Вы подтверждаете?
Я чуть не уронила трубку.
— Простите… какой Михаил Григорьевич?
— Михаил Григорьевич… — оператор медленно продиктовал его фамилию. — Указал, что является совладельцем, предоставил документы.
— Какие документы?
— Учредительные. С вашей подписью.
Я знала, что это невозможно. Всё было переоформлено. И всё же… мороз по коже.
— Пожалуйста, заблокируйте операцию. Немедленно. Это мошенничество. Я завтра буду с адвокатом.
На следующий день я сидела в отделении банка, передо мной — юрист, сотрудник безопасности, и Михаил.
Да-да. Михаил собственной персоной. В пальто, которое я ему покупала на день рождения. С лицом кота из мультика, который вот-вот скажет: «Ну я же не со зла».
— Я не понимаю, — я смотрела прямо ему в глаза. — Ты сошёл с ума?
Он заговорил с напускной мягкостью.
— Вик, ну ты же сама говорила, что бизнес — как наш ребёнок. А ты ж его не заберёшь у отца, правда?
— Какой ты, прости, отец, если ты даже алименты в туалетной бумаге не мог бы выразить?
Он покраснел. Юрист рядом тихо хмыкнул, но быстро снова стал серьёзным.
— Виктория Сергеевна, — мягко сказала представитель банка, — на предъявленных документах — ваша подпись. Но по предварительной экспертизе — она может быть подделана. Нам нужно провести расследование.
Я подняла взгляд на Михаила.
— Это Алла Сергеевна? Или сам дорисовывал?
Он молчал.
— Знаешь, ты даже не преступник нормальный. Ты — недоразумение в сером пальто.
Я встала.
— Заводите уголовное. Подпись — не моя. И да: я не заберу «ребёнка у отца». Я просто вызову полицию за подделку документов.
Михаила задержали через неделю. При нём были: три поддельные доверенности, флешка с отсканированными документами, и распечатка моего паспорта. Всё — старые версии. Всё — не актуальные. Всё — украдено до развода.
Когда его вели в отдел, он ещё умудрился крикнуть:
— А ты всё равно одна останешься! Кому ты такая нужна с твоими тараканами и бизнесом!
Я улыбнулась. Не ему. Себе.
— Зато без вас, тараканов.
Через месяц был суд.
Сначала он пытался говорить, что это была ошибка. Потом — что не знал, что подделка. Потом — что его «уговорили». Алла Сергеевна не пришла. Сказали — давление. Хотя, думаю, она просто поняла: под горячую тоже попадёт.
Судья, женщина лет шестидесяти, с усталым лицом и быстрым почерком, подвела итог:
— Документы поддельные. Подпись — не ваша. Исключить из регистра. Завести уголовное дело. Ваш бывший супруг понесёт ответственность в установленном порядке.
Я поблагодарила и вышла.
А на улице… было солнце. Противное, жаркое, июльское. Но я впервые за долгое время почувствовала, как хочется жить. По-настоящему. Без страхов, без слежки за телефоном, без постоянного: «А вдруг он что-то опять выкинет».
Я пришла домой. Села на диван. И… просто молчала.
Молчание — это роскошь. Особенно после людей, которые не затыкались, только чтобы сделать тебе больно.
Я не знала, будет ли новая любовь. Новый мужчина. Новая семья.
Но точно знала: всё, что моё — останется при мне.
И это уже победа.
Конец.
Да зачем разъезжаться после развода? Мы же взрослые!— сказал он. Но через неделю они уже не могли выносить друг друга