— Папа? Ты чего тут делаешь в такое время?
Эля открыла дверь и увидела отца с чемоданом. Степан Михайлович стоял на пороге — растерянный, помятый, в мятой рубашке. За окном уже стемнело, часы показывали половину одиннадцатого.
— Можно у вас пожить немного? — спросил он, не глядя дочери в глаза.
— Конечно, заходи. Что случилось? Где мама?
— Дома она. Всё нормально. Просто… можно я у вас поживу?
Эля пропустила отца в квартиру. Из спальни вышел её муж Игорь в домашних штанах и футболке.
— Степан Михайлович? Добрый вечер. Что-то случилось?
— Поссорились мы со Светкой. Можно у вас переночевать?
Эля и Игорь переглянулись. За двенадцать лет, что они были вместе, такого ещё не случалось. Родители Эли жили душа в душу — по крайней мере, так всегда казалось. Сорок лет вместе, двое детей, внуки. Образцовая семья.
— Пап, да что произошло-то? — Эля помогла отцу снять куртку. — Вы же никогда серьёзно не ссорились.
— Не хочу говорить.
— Может, чаю? — предложил Игорь.
— Лучше водки, — буркнул Степан.
Эля достала из холодильника бутылку, нарезала огурцов, сала. Сели на кухне. Степан выпил рюмку залпом, закусил огурцом.
— Пап, ну расскажи. Может, можно что-то исправить?
— Нечего исправлять. Всё. Сорок лет коту под хвост.
— Да что случилось-то?
— Изменила она мне. Вот что.
Эля чуть не подавилась чаем. Игорь закашлялся.
— Мама? Изменила? Пап, ты что, с ума сошёл?
— Своими глазами видел.
— Что ты видел?
— Не хочу говорить.
Степан налил ещё рюмку, выпил. Эля смотрела на отца и не узнавала. Всегда спокойный, рассудительный, он сейчас был похож на обиженного ребёнка.
— Пап, мама тебя любит. Она же…
— Любит! — Степан стукнул кулаком по столу. — Так любит, что с Лёвкой путается!
— С каким Лёвкой?
— С моим другом! Сорок лет дружили, а он… сволочь!
Эля попыталась позвонить матери, но та не брала трубку. Отправила сообщение: «Мам, папа у нас. Что произошло?» Ответа не было.
— Ладно, пап, давай спать ложиться. Утром на свежую голову поговорим.
— Не хочу спать.
— Степан Михайлович, — вмешался Игорь, — давайте завтра вечером посидим нормально. Выпьем по-человечески, поговорим. А сейчас вы устали, дорога…
— Какая дорога? Я на метро приехал. Даже машину не взял. Оставил ей. Пусть с Лёвкой катается.
Степана уложили в комнате для гостей. Эля долго не могла заснуть, думала. Родители были для неё примером. Когда подруги жаловались на семейные проблемы, она всегда говорила: «Вот мои сорок лет вместе, и ни одной серьёзной ссоры». И вдруг — измена? В их возрасте?
Утром Степан вёл себя как ни в чём не бывало. Позавтракал, помог Игорю починить капающий кран в ванной, посмотрел новости. На вопросы о вчерашнем отвечал односложно.
Эля снова пыталась дозвониться до матери. На пятый звонок Светлана ответила:
— Алло.
— Мам, что происходит? Папа говорит, ты ему изменила.
— Твой отец — старый дурак.
— Мам!
— Что «мам»? Сорок лет прожили, а он такое устроил… Лёвке нос сломал. Тот теперь в травмпункте.
— За что?
— Спроси у своего отца. Пусть расскажет, какую картину его больное воображение нарисовало.
— Мам, объясни нормально.
— Нечего объяснять. Кран потёк, я сантехника вызвала. Лёвка пришёл — он же по сантехнике подрабатывает на пенсии. Чинил, весь водой облился. Я дала ему футболку Степкину старую переодеться. А твой отец пришёл, увидел и решил… дура я старая, что за такого идиота замуж вышла.
— Мам, так это недоразумение!
— Какое недоразумение? Он Лёвку отмутузил, меня ш назвал и ушёл. Сорок лет вместе, а он мне не поверил. Даже выслушать не захотел.
— Мам, он просто…
— Ничего не просто. Пусть живёт где хочет. Я его знать не хочу.
Гудки. Эля положила телефон, пошла к отцу.
— Пап, я с мамой говорила.
— И что она наплела?
— Что Лёвка сантехником к вам приходил. Кран чинил.
— Врёт она всё.
— Пап, а ты точно видел, что они… ну…
— Я видел Лёвку в моей футболке! В моей! Стоит на кухне, чай пьёт, в моей футболке!
— И всё?
— А что ещё надо?
— Пап, может, он правда кран чинил? Облился и переоделся?
— В мою футболку!
— Ну и что? Мама дала переодеться. Что тут такого?
Степан молчал. Потом встал, прошёлся по комнате.
— Она с ним смеялась. Сидят на кухне, чай пьют и смеются.
— Пап, это не преступление — смеяться.
— Она со мной так не смеётся.
— Что?
— Давно не смеётся. А с ним — смеялась.
Эля села рядом с отцом, взяла его за руку.
— Пап, ты ревнуешь?
— Какая ревность? Мне шестьдесят пять лет.
— И что? Ревность возраст не спрашивает.
— Глупости.
— Пап, а ты маме говорил, что тебе не хватает её внимания? Что хочешь, чтобы она с тобой смеялась?
— Что я, мальчишка, чтобы внимания просить?
— А драться — не по-мальчишески?
Степан опустил голову.
Вечером собрались на кухне. Игорь достал хорошего вина, Эля приготовила закуски. Степан сначала отнекивался, но после второго бокала разговорился.
— Понимаешь, иду домой. Настроение хорошее — премию дали на работе. Думаю, куплю Светке цветы. Давно не дарил. Захожу в квартиру — голоса на кухне. Смех. Иду туда, а там Лёвка. В моей футболке. Любимой. Которую Светка подарила на день рождения пять лет назад.
— Пап, так она же старая футболка.
— Любимая она! С Бивисом и Баттхедом. Светка специально заказывала, потому что мы в молодости этот мультик любили. А он в ней сидит. И они смеются. А под столом — его штаны и рубашка на стуле висят.
— Потому что мокрые были, — вставила Эля.
— Откуда ты знаешь?
— Мама сказала. Он кран чинил, весь водой облило.
— Могла предупредить, что сантехника вызвала.
— А ты бы сам починил?
— Нет. Но предупредить могла.
— Пап, а что было дальше?
— А дальше я как увидел его в моей футболке… Подлетел, за грудки схватил. Он мне что-то говорит, а я не слышу. Светка кричит. А я его бью. Представляешь? Лёвке шестьдесят восемь лет, а я его бью.
— И что потом?
— Потом Светка меня оттащила. Начала кричать, что я псих, что выдумываю чёрт знает что. А я ей говорю — я всё вижу, не надо мне лапшу вешать. Она плакать начала. А я вещи собрал и ушёл.
— То есть ты даже не выслушал её?
— А что слушать? Всё же очевидно было.
— Что очевидно, пап? Что твой друг пришёл починить кран?
— В моей футболке он был!
— Пап, — Эля налила отцу ещё вина, — а тебе не кажется, что ты сам всё придумал? Ну смотри — если бы у них что-то было, разве они стали бы это делать у вас дома? Днём? Когда ты в любой момент можешь прийти?
— Может, страсть накрыла.
— Какая страсть? Им обоим под семьдесят.
— Светке шестьдесят три.
— Неважно. Пап, ты же умный человек. Подумай логически.
Степан молчал, крутил в руках бокал.
— Пап, а может, дело не в Лёвке? Может, у вас со Светланой что-то не так?
— Всё так.
— А почему она с тобой не смеётся?
— Не знаю. Устала, наверное.
— От чего?
— От меня.
Игорь, который до этого молчал, вдруг сказал:
— Степан Михайлович, а когда вы последний раз куда-то вместе ходили? В кино там, в театр?
— Не помню.
— А цветы дарили?
— На восьмое марта.
— А просто так?
— Зачем просто так?
— А комплименты говорили? — подхватила Эля.
— Какие комплименты? Мы сорок лет женаты.
— Вот именно поэтому и нужны.
Степан допил вино, откинулся на спинку стула.
— Я идиот, да?
— Да, — сказала Эля.
— Спасибо, дочь, утешила.
— Пап, ты избил человека из-за своих выдумок. Оскорбил маму. Ушёл из дома, не выслушав объяснений. Как это назвать?
— А что теперь делать?
— Извиняться. Перед мамой, перед Лёвкой.
— Светка меня не простит.
— Простит. Вы сорок лет вместе. Но придётся постараться.
На следующее утро Эля повезла отца в цветочный магазин.
— Какие брать? — растерянно спросил Степан, глядя на разнообразие букетов.
— Какие маме нравятся?
— Розы вроде.
— Какого цвета?
— Не знаю. Красные?
— Пап, ты сорок лет с ней живёшь и не знаешь, какие цветы она любит?
— Она все любит.
Эля вздохнула. Выбрали большой букет из розовых роз — Светлана всегда говорила, что розовый — её любимый цвет. Потом заехали в кондитерскую за тортом. Степан выбрал «Наполеон» — в молодости они со Светланой часто его покупали.
— А Лёвке что покупать? — спросил Степан.
— Коньяк хороший. И к врачу его, за свой счёт.
Возле родительского дома Степан застыл.
— Не могу.
— Можешь. Иди.
— А если не откроет?
— Откроет. Иди уже.
Эля подождала в машине. Минут через десять отец написал: «Впустила. Разговариваем».
Она уехала. Дома Игорь спросил:
— Думаешь, помирятся?
— Конечно. Они же любят друг друга. Просто забыли об этом.
Вечером позвонила мама:
— Спасибо, доча.
— За что?
— Вразумила старого дурака. Сидит сейчас, телевизор смотрит. Прощения до сих пор просит.
— И правильно делает.
— К Лёвке завтра поедем. Нос ему сломал твой отец.
— Мам, а ты его любишь?
— Кого? Лёвку?
— Папу, мам.
— А куда я от него денусь? Сорок лет прожили. Привыкла уже.
— Это не ответ.
— Люблю, конечно. Потому и простила. Но пусть помучается ещё немного. Для профилактики.
Через неделю Эля заехала к родителям. Застала идиллическую картину: Степан с Лёвкой на кухне в преферанс играли, Светлана пироги печёт.
— О, дочка пришла! — обрадовался отец. — Лёвка, смотри, это моя Эля.
— Здравствуйте, — смущённо поздоровалась Эля.
У Лёвки под глазом красовался здоровенный синяк, нос был заклеен пластырем.
— Здравствуй, красавица. Слышал, ты отца вразумила. Молодец.
— Я теперь к Лёвке на процедуры вожу, — похвастался Степан. — В платную клинику. Нос подлечиваем.
— И правильно, — сказала Светлана, выставляя на стол пироги. — Нечего на друзей кидаться.
— Да ладно тебе, Свет, — махнул рукой Лёвка. — С кем не бывает. Зато теперь Стёпка мне должен по гроб жизни.
— Это точно, — кивнул Степан.
После чая Эля собралась уходить. Отец проводил её до двери.
— Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что не дала дурака старого совсем оконфузиться. Представляю, если бы я так и жил с этой мыслью.
— Пап, просто в следующий раз сначала подумай, потом действуй.
— В следующий раз? Не дай бог следующего раза.
— И ещё, пап. Цветы дари. Не только на праздники.
— Буду.
— И говори маме, что любишь.
— Это сложнее.
— Учись. Сорок лет не говорил — пора начинать.
Степан обнял дочь, и Эля почувствовала, как он постарел за эти дни. Седина стала заметнее, морщины глубже. Но в глазах появилось что-то новое. Может, понимание. Может, благодарность.
— Иди уже, — сказал он. — А то Светка ревновать начнёт.
— К родной дочери?
— После моего выкрутаса она от меня всего ожидает.
Они рассмеялись. И Эля подумала, что иногда даже самые крепкие семьи нуждаются в встряске. Главное — вовремя остановиться и вспомнить, ради чего всё начиналось.
– Дом мой! И ни метр земли вам не достанется! – ответила я родственникам, которые решили поживиться моим наследством