— Мама грозится отобрать у нас квартиру, если мы её на дачу не пустим, — признался мне муж и я разозлилась не на шутку

— Ну что? — спросила я, хотя по его виду уже догадывалась.

— Мама грозится отобрать у нас квартиру, если мы её на дачу не пустим, — признался он тихо, не поднимая глаз.

Я так резко обернулась, что половник едва не выпал из рук.

— Что?! — Голос мой прозвучал выше, чем хотелось. — Повтори-ка это ещё раз.

Андрей поднял на меня усталые глаза:

— Она сказала, что квартира всё ещё оформлена на неё, и если мы не разрешим ей проводить лето на даче, она нас выселит.

Я выключила плиту и села напротив мужа. Двадцать два года. Двадцать два года мы живём в этой квартире. Когда поженились, Валентина Петровна торжественно вручила нам ключи, сказав: «Это мой подарок молодым. Живите, радуйтесь, детей рожайте». А сама переехала к своей сестре в просторную двушку на Щёлковской.

— Андрей, — медленно начала я, чувствуя, как внутри поднимается знакомая волна гнева, — напомни мне, пожалуйста, кто двадцать лет назад делал в этой квартире ремонт? Кто менял трубы, когда нас затопили соседи? Кто платил за установку счётчиков, за замену окон, за новую проводку?

— Мы, — тихо ответил он.

— А кто копил на дачу пятнадцать лет? Кто отказывался от отпусков, от новой мебели, от машины?

— Мы.

— И кто выбирал участок, кто ездил к строителям, кто следил за стройкой, пока ты на работе пропадал?

Андрей молчал, глядя в стол.

— Я, — ответила за него. — Я планировала каждый квадратный метр этой дачи. Я выбирала плитку для ванной, обои для спальни, я три месяца искала именно эту кухню. И теперь твоя мама хочет прийти туда, разбить свои грядки с капустой и огурцами, повесить свои занавески в горошек и командовать, как в собственном доме?

— Лен, она моя мать…

— А я кто? — взорвалась я. — Прислуга? Которая должна терпеть её капризы, потому что она когда-то подарила нам квартиру? Которую, кстати, она теперь угрожает отобрать?

Вспомнилось, как ещё месяц назад мы праздновали новоселье на даче. Валентина Петровна пришла одной из первых, ходила по дому с видом инспектора, трогала шторы, проверяла, хорошо ли закрываются краны. Я тогда подумала — ну и что, свекровь же, имеет право посмотреть, как дети деньги потратили.

А потом, когда гости разошлись, она села на веранде с чашкой чая и заявила:

— Хорошо у вас получилось. Я тут подумала — можно было бы мне летом сюда переезжать. Воздух лесной, тишина. И огородик бы разбила — у вас места много.

Я тогда опешила от наглости, но промолчала. Думала, Андрей сам разберётся. Наивная.

— Лена, пойми, — продолжал муж, — она старая, одинокая…

— Одинокая? — перебила я. — У неё есть сестра, с которой она живёт. Есть подруги в её районе. Есть поликлиника рядом, магазины знакомые. А на дачу ей зачем? Чтобы мне жизнь испортить?

— Не преувеличивай…

— Не преувеличиваю! — стукнула кулаком по столу. — Ты помнишь, как она у нас на неделю гостила два года назад? Как она мне объясняла, что суп надо варить по-другому, а детей воспитывать не так? Как она перевесила все полотенца в ванной и переставила посуду в шкафах? И это была неделя, Андрей! А тут она хочет всё лето!

Муж вздохнул:

— Но квартира действительно на ней оформлена…

— А дача на кого оформлена? — резко спросила я.

— На тебя.

— Вот именно. И я имею полное право решать, кого туда пускать, а кого нет. Это мой дом, Андрей. Мой. Я его создавала, я в него душу вкладывала. И никто, слышишь — никто, не будет мне там диктовать свои условия.

Я встала и начала нервно ходить по кухне. Мысли путались, но одна была чёткой — с этим нужно что-то делать. И быстро.

— Знаешь что, — остановилась я перед мужем, — завтра еду к твоей маме.

— Лена, не надо, я сам…

— Нет, — отрезала я. — Ты уже «сам». И что получилось? Она тебе угрожает, а ты сидишь с виноватым видом. Хватит. Поговорю я.

На следующий день, собрав всю решимость, я поехала к Валентине Петровне. Сестра её впустила меня с удивлением — я редко приходила без Андрея.

— А где Андрюша? — первым делом спросила свекровь, выходя из комнаты.

— Андрей на работе, — сухо ответила я. — А я приехала поговорить с вами.

Она жестом пригласила присесть, но я осталась стоять.

— Валентина Петровна, я узнала о вашем разговоре с сыном вчера.

— Да, — кивнула она, — и что? Я имею право проводить лето на даче детей.

— Нет, — спокойно сказала я, — не имеете.

Её глаза сузились:

— Это ещё почему?

— Потому что это наша дача. Наша семья её строила, мы туда деньги вкладывали, мы там жить планируем. И решение о том, кто там будет находиться, принимаем мы.

— Ах вот как! — Голос свекрови стал ледяным. — А квартира чья?

— Квартира ваша, — согласилась я. — Но давайте договоримся честно. Вы хотите нас оттуда выселить — действуйте. Только знайте — как только вы выселите нас из квартиры, мы продаём дачу, забираем детей и уезжаем. В другой город. Навсегда.

— Что? — растерялась она.

— Именно так, — спокойно продолжила я. — У Андрея есть предложение о работе в Екатеринбурге. Мы долго думали, но теперь решение принято. Не хотите видеть нас на даче — не увидите нас нигде. Ни сына, ни внуков.

— Лена, ты что несёшь…

— Я клянусь, — перебила её, глядя прямо в глаза, — что так и сделаю. Вы отбираете у нас дом — мы уходим из вашей жизни. Полностью. Навсегда.

Валентина Петровна побледнела. Впервые за все годы знакомства я видела её растерянной.

— Но я же… я просто хотела…

— Вы хотели командовать. Вы хотели показать, кто тут главный. Вы решили, что мы вам что-то должны за квартиру, которую подарили двадцать лет назад. Но знаете что? Мы вам ничего не должны. Мы выросли, мы создали свою семью, мы построили свой дом. И если вы не можете это принять — значит, нам не по пути.

Я развернулась к двери, но её голос остановил меня:

— Лена, подожди…

Обернулась. Свекровь сидела на диване, вдруг постаревшая, с опущенными плечами.

— Я не хотела… я просто подумала… — Она замолчала, потом подняла на меня глаза. — Прости. Я больше не буду об этом говорить. И угрожать не буду. Просто… не увозите детей. Пожалуйста.

Странное чувство охватило меня — смесь облегчения и жалости. Эта властная женщина, которая столько лет держала всех в страхе своими капризами, вдруг показалась мне просто одинокой пожилой женщиной.

— Валентина Петровна, — мягче сказала я, — мы не увезём детей. Но и лезть в нашу жизнь не будете. Дача — наша территория. Хотите общаться с внуками — приглашайте к себе, мы не против. Но диктовать нам, как жить, больше не будете.

Она кивнула, не поднимая глаз.

— И ещё, — добавила я, — если вам действительно нужна эта квартира, переоформляйте документы. Мы найдём, где жить. Но шантажом заниматься прекратите.

— Нет, — быстро сказала она, — квартира ваша. Я завтра же к нотариусу поеду, всё переоформлю как надо.

Домой я ехала с чувством, будто с плеч упала тяжёлая гора. Андрей встретил меня на пороге с виноватым и одновременно надеющимся выражением лица.

— Ну что? — спросил он.

— Всё решено, — сказала я, снимая куртку. — Твоя мама больше не будет нам угрожать. И на дачу лезть тоже не будет.

— Как ты это сделала?

Я обняла мужа, прижалась к его плечу:

— Объяснила ей, что у каждого выбора есть последствия. И что мы тоже умеем выбирать.

— Я боялся, что ты поругаешься с ней окончательно…

— Знаешь, Андрей, — отстранилась я и посмотрела ему в глаза, — иногда нужно уметь поругаться, чтобы потом жить в мире. Твоя мама привыкла, что все перед ней пресмыкаются, потому что она «старшая», потому что она когда-то что-то дала. Но уважение нельзя вымогать угрозами.

Вечером, когда дети делали уроки, а мы сидели на кухне за чаем, Андрей вдруг сказал:

— Ты знаешь, я горжусь тобой.

— За что?

— За то, что ты не позволила нас унижать. За то, что защитила наш дом. За то, что не побоялась поставить всё на карту.

Я взяла его руку в свои:

— Наш дом — это не только дача, Андрей. Это наша семья. И никто не имеет права ею торговать, даже твоя мама.

Через неделю Валентина Петровна действительно переоформила квартиру на нас. Принесла документы лично, извинилась ещё раз и попросила разрешения иногда приглашать внуков к себе в гости, а иногда приезжать в гости на дачу.

— Конечно, — согласилась я. — Они вас любят. И мы не против, чтобы вы общались. Но на наших условиях, в границах взаимного уважения.

Дачу мы отстояли — нашу крепость, наш мир, который мы создали своими руками и своими мечтами. И никто больше не посмел его покушаться на него.

Иногда я думаю о том дне, когда решилась на откровенный разговор со свекровью. Страшно было — а вдруг она действительно нас выгонит? Но ещё страшнее было представить, что мы всю жизнь будем жить под угрозой, в зависимости от чужих капризов.

Семья — это не место, где кто-то командует, а все остальные подчиняются. Семья — это место, где каждый имеет право на уважение и понимание. И если кто-то это право нарушает, его нужно защищать. Даже если для этого придётся пойти на риск.

Наша дача теперь действительно стала нашим домом — местом, где можно расслабиться, где никто не будет диктовать, какие шторы вешать и что сажать в огороде. Местом, где мы можем быть просто собой, нашей семьёй, без оглядки на чужие амбиции и претензии.

И это того стоило.