Антон сидел на краю кухонного стула, как ученик на родительском собрании. Смотрел на свою жену виновато, с тем выражением лица, которое всегда говорит: «я тут ни при чём, но будет больно».
— Ну да, — промямлил он. — Мамка говорит, пока им делают обработку, поживут у нас… пару дней.
— Пару дней? — Ирина поставила кастрюлю на плиту и обернулась. — Давай сразу уточним: у нас — это у кого? У меня и моей бабушкиной квартиры? Или у тебя, Кристины и твоей матушки великой?
Он не ответил. Сделал вид, что занят рассматриванием пятна на рубашке. Типа неожиданно появилось, прямо сейчас. Может, и таракан виноват.
— Ир, не начинай, — попросил он устало. — У мамы действительно проблемы. Ну поживут чуток, переждут. Что такого?
Ирина на секунду замолчала. Потом аккуратно, даже ласково произнесла:
— Антон… Ты не заметил, что с тех пор, как мы расписались, твоя мама приезжает к нам чаще, чем почтальон Печкин в девяностые? Только если Печкин приносил газеты, то твоя мама — свои замечания и сестрицу в придачу.
Она налила себе чаю, села и, прежде чем сделать глоток, добавила:
— А если ты забыл, я напомню: у Кристины есть своя квартира. Вон, в панельке, с розовыми шторами и бойфрендом, который по праздникам называет её «королева». Почему бы не поехать туда с тараканами? Там им и карты в лапки.
Антон поёрзал. Хотел сказать что-то про «мама старая» и «Кристине тяжело одной», но понимал — это масло в костёр. Да и костёр уже начал потрескивать.
— Это временно, — пробормотал он. — Ну правда. Мамка сказала — максимум неделя. Они даже надувной матрас купили, чтоб не мешаться.
— Надувной? — Ирина хлопнула ладонью по столу, — А я тогда где спать буду, в кладовке между шваброй и старым пылесосом?
— Ир…
— Не «Иркай» меня. Ты прекрасно знаешь, что твоя мама терпеть меня не может. А твоя сестрица… Она, между прочим, на прошлый Новый год украла мою тушь и сказала, что «это у неё с рождения — густые ресницы».
Он попытался улыбнуться. Глупо. Улыбка сдулась, как тот самый матрас.
— Да ты просто предвзята, — выдавил он. — Они не такие…
— Конечно. Кристина — ангел во плоти, а твоя мама — синоним деликатности. Напомни мне, кто сказал мне, что борщ «немного не такой, как папа любил»? И это когда? В день поминок по твоему отцу!
В кухне повисло тяжёлое молчание. С улицы тянуло июньским смогом и чем-то похожим на пережаренный лук с остановки.
— Хорошо, — выдохнула Ирина. — Пусть поживут. Но я засеку. С секундомером. Восемь дней — и я вызываю МЧС, пусть их эвакуируют. В противогазах.
Антон кивнул, не глядя. Он знал: это только начало. А может, и середина конца. Потому что там, где появляется Валентина Петровна, всегда случается что-то между семейной комедией и катастрофой.
Приехали они в воскресенье. Ровно в десять утра, как санитарный рейд. Валентина Петровна — в пыльном пальто и с таким видом, будто она героиня документального фильма «Спасение от насекомых», а Кристина — в спортивных легинсах и с кофейным стаканчиком, который она оставила на полке в прихожей, как напоминание о цивилизации.
— Ну что ж, уютненько, — сказала Валентина, оглядывая квартиру. — Хоть и тесновато. И потолки… низковаты, да?
Кристина прошла в гостиную, повертелась, бросила сумку на диван — Иринин диван, между прочим, — и сказала:
— А где я буду спать? Здесь не так уж и удобно. Я вообще-то привыкла к своей кровати с ортопедическим матрасом. У меня спина слабая, с детства. Помнишь, мама?
— Помню, помню, солнышко, — кивнула Валентина. — Я ей каждый день массаж делала. А теперь, бедная, мучается…
Ирина стояла в проёме кухни, держа в руках тряпку. Хотелось швырнуть её в окно и туда же — надувной матрас, кофейный стаканчик и кого-нибудь ещё.
— Я предлагаю, — произнесла она медленно, — чтобы вы разместились в комнате для гостей. Там хоть и не Версаль, но просторно.
— А можно мне в спальне? — подала голос Кристина. — Там потише. А у меня нервная система ослаблена после тараканов.
— Кристин, — включился Антон, — у нас спальня занята. Мы с Ирой там…
— Ой, ну и что, — перебила Валентина. — Молодые — они и на кухне могут. А ребёнку нужен покой. У неё сессия, между прочим.
Ирина переглянулась с мужем. Глаза в глаза. Но у него был взгляд страуса — всё, что угодно, лишь бы не видеть хищника.
Она не ответила. Только медленно вытерла руки о фартук, прошла мимо Кристины и отперла дверь в кладовку. Швырнула туда тряпку, хлопнула дверью и ушла в ванную. С закрытым ртом. И с закрытым сердцем.
Это была только первая неделя. Вернее, первый час «временного проживания». Но что-то подсказывало: тараканы в квартире Кристины — это были ещё цветочки.
***
С понедельника в квартире наступил режим военного положения. Вроде бы никто не кричал, никто не лупил дверьми — но воздух стал вязкий, как холодец на третий день. Ходишь — и липнешь к стенам, чтобы не задеть ничью гордость.
Кристина просыпалась в полдень, на завтрак требовала авокадо и тост с чем-то «без глютена», а потом занимала ванную на час сорок. Потому что душ, «ароматерапия», и «мне надо уложить волосы, они у меня пушатся от воды из крана».
Валентина Петровна занимала кухню с шести утра. Варила пшёнку, которую никто не просил, вслух жаловалась, что «у Ирины кастрюли какие-то мрачные» и молча переставляла баночки с приправами так, чтобы Ирина не могла найти ничего в течение сорока минут.
— А у нас дома всегда было, чтобы укроп — направо, а лавровый лист — налево, — как бы мимоходом говорила она. — Неудобно, конечно, но привычка — вторая натура. Ирина, а вы, я смотрю, без натуры совсем?
— А вы, Валентина Петровна, всё ещё находитесь в гостях, — улыбалась Ирина, но это была улыбка человека, который при пожаре держит шланг с бензином.
Во вторник случилось первое. Антон пришёл домой, снял обувь и в носках прошёл по коридору, где внезапно споткнулся о коробки. Кристина развалила чемодан, вещи из которого высыпались как кишки из дурного сериала.
— Это что? — он огляделся. — Почему здесь половина её гардероба?
— Потому что я решила остаться до конца месяца, — выплыла Кристина из спальни Ирины, в его футболке, между прочим. — Мамочка сказала, что здесь всё же потише, а тараканы — они возвращаются. Это наука. Периметр не держится дольше двух недель.
Ирина в этот момент готовила ужин. Но нож в руке сработал бы и как аргумент. Она медленно обернулась, глядя на мужа:
— Ты знал?
Антон сглотнул.
— Нет. Клянусь. Мне никто не говорил…
— А мне никто не предлагал, — перебила Кристина. — Но я решила: жить — так жить, по-человечески.
— В чужой спальне? В моей одежде?
— Ой, не будь такой собственницей, Ирин. Мама говорит, что ты напряжённая. Я тут, между прочим, воссоздаю уют. Я — дизайнер по духу.
— По духу ты… — Ирина отложила нож. — Так. Антон. Или ты сейчас высказываешься, или я высказываюсь, но с вещами.
Антон открыл рот. Закрыл. Поднял руки. Сел. Всё, как учили на курсах выживания: не двигайся, не делай резких движений, не гляди в глаза самке в ярости.
В среду утром Ирина пошла в ванную и обнаружила… Кристинины стринги на полотенце. На её полотенце. Её личном, вышитом вручную полотенце с инициалами «И.К.».
Ирина молча вышла. Села на кухне. Достала планшет. Открыла вкладку «снять квартиру на сутки». Потом закрыла. Потом снова открыла. Потом пришла Кристина.
— Слушай, — протянула она с кофейком в руке, — мне тут Антон сказал, что ты как-то напряжена. Ты не обижайся, ладно? Просто ты такая… ну, строгая. А мы с мамой — лёгкие. Мы же как ветер! Ты в курсе, что воздух тоже сопротивляется ветру, но это не значит, что ветер должен исчезнуть?
— Нет, — сказала Ирина тихо. — Но воздух иногда превращается в торнадо. Особенно, если этот ветер лезет не в своё окно.
— Это было грубо, — обиженно заметила Кристина.
— Это было мягко, — парировала Ирина. — Я грубо пока даже не начинала.
А вечером был скандал. Настоящий.
Ирина вошла в спальню — и увидела, как Кристина роется в её ящике.
— Ты что делаешь?! — голос срывался, как плёнка на катушке.
— Я просто искала крем, у меня аллергия…
— В нижнем белье?
— Мамочка говорила, что ты прячешь хорошие вещи. Я хотела убедиться…
— Мамочка?! — Ирина выбежала из комнаты. — Валентина Петровна! Вы что, обучаете свою дочь шпионским приёмам?! Или решили, что я шью тут золотые носки и прячу миллионы?
— Не кричите, — спокойно отозвалась Валентина. — У вас и так голос неприятный. Да, я сказала. Потому что вы — неоткрытая книга. Мы живём здесь неделю, а вы до сих пор не предложили Кристине любимое кофе! Где ваше радушие?
— Радушие? В жопе вашего таракана, Валентина Петровна!
Молчание. Даже холодильник замер.
— Я ухожу, — сказала Ирина. — И не надейтесь, что я вернусь, пока из этой квартиры не исчезнут обе феечки. Антон, я ночую у подруги. Позвоню завтра. Если не позвоню — радуйтесь. Меньше проблем.
Она схватила куртку, рюкзак, телефон. Удар каблуков по полу. Щелчок замка. Всё.
А дома осталось то, что должно было остаться: мама, которая решает, как правильно жить. Сестра, которая уверена, что весь мир — её спальня. И муж, который впервые понял: между двумя женщинами можно жить, только если ты глухой, слепой и без позвоночника.
***
— Ну и как тебе на свободе? — спросила подруга Рита, когда Ирина с пакетом пельменей и румяным лицом появилась у неё в прихожей. — Будешь теперь политической беглянкой или просто ночуешь до первой оттепели?
— До первого случая брезгливости, — сухо ответила Ирина, разуваясь. — Я нашла у себя в белье нечто, что принадлежит Кристине. Это можно назвать чужеродным телом, как в хирургии. Или как в браке.
— А Антон?
— А Антон — мебель. Переносная. Вроде шкафа-купе, только без полок и с выражением лица «мама сказала».
Прошло три дня. Ирина не звонила. Антон — дважды присылал сообщения. Одно: «Ты где?». Второе: «Может, вернёшься?». Всё.
На четвёртый день он пришёл сам. На лице — тревога, в руках — злополучная зубная щётка Ирины и пакет с её халатом. Типа «я тебя жду, но вдруг тебе пригодится».
— Ты решила не возвращаться? — спросил он, стоя на лестничной площадке.
— Нет. Я решила подождать, пока у тебя вырастет позвоночник. Хоть зачаточный.
Он молчал. Потом выдохнул:
— Кристина… переборщила. И мама тоже. Я пытался сгладить…
— Ты пытался сдаться. Это разные виды спорта.
— Они… уехали.
Ирина вскинула бровь.
— Добровольно?
— Ну… — Он почесал висок. — Не совсем. Мама в слезах, Кристина хлопнула дверью, сказала, что ты развела между нами «атмосферу классовой ненависти».
— Так… и чего ты хочешь?
— Чтобы ты вернулась.
Ирина долго молчала. Потом кивнула.
— Но с одним условием.
— Каким?
— Больше никогда, слышишь, никогда, никаких временных гостей. Только если это будут ползучие тараканы. Они хотя бы честные.
Они вернулись домой. Всё было тихо. Пыль осела. Воздух очистился. Антон убрал из спальни остатки Кристининых духов, с кухни исчезли Валентинины банки с вареньем и бульоном «на кости». Жизнь начала налаживаться.
И тут — звонок в дверь.
— Только попробуй её впустить, — прошептала Ирина, как акула, учуявшая кровь.
Антон открыл. На пороге стояла Валентина Петровна. Без Кристины. Без чемоданов. Только в пальто и с сумкой, от которой пахло валерьянкой и безысходностью.
— Антонушка, — произнесла она. — Можно я… останусь у вас? Ненадолго. Кристина… выгнала меня. Сказала, что я порчу ей энергетику. Представляешь? Я — ей! Энергетику!
Антон застыл. Ирина встала рядом. Они переглянулись.
— Мам, — сказал Антон. — Мы… не можем. У нас… всё сложно. Ты же знаешь.
— То есть, ты меня выгоняешь?
— Нет. Просто… у нас есть границы. Мы хотим жить спокойно. Без проверок. Без упрёков. Без того, что было.
— А где же мне быть, Антон?! Я же мать! Мне 67 лет! Я вырастила вас! Я всё отдала вам!
Ирина спокойно шагнула вперёд.
— Валентина Петровна. У вас есть дочь. У которой теперь есть квартира. Которой вы когда-то всё простили и всё позволили. Вот пусть теперь она и… энергетически вас впитает.
Валентина Петровна молча развернулась. Ушла, не оборачиваясь. Только тихо сказала:
— А вы… вы будете старыми. И тогда вы поймёте.
Ирина стояла с закрытой дверью. Долго. Потом сказала:
— Знаешь, я поняла. Быть старым — это не возраст. Это когда тебе наплевать, как живут другие, если тебе неудобно. А я молодой человек. Мне ещё жить и жить.
Прошло две недели.
Вечером они с Антоном ужинали на балконе. Свет свечей, тарелки с сыром, бокал вина.
— А ты веришь, что люди меняются? — спросил он, глядя на звёзды.
— Нет. Но я верю, что можно выбрать, с кем ты хочешь стареть. И с кем — нет.
Он взял её за руку. И впервые за долгое время не выглядел как шкаф. Больше — как человек. Со спиной. С голосом. С выбором.
А телефон зазвонил. Это была Кристина. Сообщение: «Мама переехала ко мне. Орёт каждый день. Ты не знаешь, где купить беруши?»
Ирина улыбнулась. Удалила. И выключила телефон.
— Если ты привезёшь жить к нам свою мать, то я привезу свою маму, и тогда и тебе, и твоей матери тут точно будет мало места