Надя и Вячеслав прожили в браке почти два десятка лет. Женщине уже приходили в голову мысли о том, что они будут делать на пенсии. Надя почти никогда ни с кем не откровенничала, но если бы она решилась рассказать о себе – многих бы это удивило.
Именно сейчас, когда ей уже перевалило за сорок, женщина успокоилась, и жизнь стала приносить ей немного чувства удовлетворения. До этого Надя металась, будто искала и не могла найти выход. Правда старалась, чтобы окружающие этого не замечали.
Она всегда чувствовала, что брак её – неравный. Не из-за того даже, что она окончила университет, преподавала английский в ВУЗе, занималась ещё и переводом книг. А Слава был проходчиком и летал вахтовым методом на Север. Главное было в том, что не могли они говорить на одном языке. Когда Вячеслав, проработав две недели под Сургутом, возвращался, Надя старалась встретить его вкусным обедом, дать возможность отдохнуть. Слушала она и его рассказы. О том, какие в прошлом месяцы были морозы, или о том, как он ходил в тайгу собирать ягоды.
Когда же самой Наде хотелось чем-то поделиться, сделать этого она практически не могла. Муж слушал молча, безучастно кивал. И непонятно было, сочувствует он жене или нет. Наде порой казалось, что, если бы она поставила перед собой стул, и разговаривала с ним, результат был бы тем же самым. Говорила ли она о происках декана, задумавшего перетряхнуть коллектив, чтобы найти место своей любовнице, пыталась ли обсудить прочитанную книгу или положение в стране, муж позволял ей высказаться, а потом спрашивал о чём-нибудь, что не имело никакого отношения к затронутой теме:
— Наденька, а у нас борщ еще остался? Я налью себе…
Надя тосковала по человеку, который бы её понимал. Таким другом не смогла ей стать и дочка Александра. Сначала Сашенька была слишком мала – ничем серьёзным с нею не поделишься. А позже у неё появилась своя компания, которую она явно предпочитала обществу родителей.
Возраст между тридцатью и сорока годами был самым тяжёлым для Надежды. Она всё время чувствовала, что упускает что-то важное, жизнь утекает незаметно. Пока она ещё относительно молодая, еще не поздно что-то изменить, а что будет потом?
Это было время, когда Надя безответно влюблялась, так, сознательно примеряла на себя роль влюбленной. Не потому, что встречала исключительных мужчин, за которыми могла бы пойти край света. Просто ей нужно было любить, потребность эта жила в ней, а любить было некого.
Врач, который её лечил. Седовласый директор музея, с которым Надя сотрудничала. Артист местного театра… Конечно, они даже и не замечали того интереса, который проявляла к ним подтянутая, сдержанная Надежда Николаевна. Она была и стеснительной, и тактичной, и никогда бы не стала навязываться. Она просто представляла себе каждого из них в роли своего спутника и была уверена, что с каждым из этих мужчин прожила бы жизнь более счастливую, чем со своим супругом.
Это были интеллигентные, умные мужчины, у них могли бы быть общие темы для разговоров. И она исподволь, как могла, старалась им понравиться. Покупала себе стильные вещи, делала красивые прически. Читала книги, где рассказывалось о мужской психологии, чтобы вести себя так, как от неё ждали представители сильного пола. Но, ни одного романа в реальности все-таки не сложилось. И Надя чувствовала себя особенно несчастной.
Потом она начала успокаиваться. Сил бунтовать против семейной рутины оставалось с годами всё меньше, Надя начала ценить простые радости. Возможность рано прилечь, чтобы отдохнуть и почитать хорошую книгу. Чашку ароматного кофе, который можно выпить на балконе, наслаждаясь тёплым весенним ветерком… Вот тогда-то женщина стала находить и с мужем общий язык, заметила его положительные качества. Если он видел, что жена устала, то по своей инициативе брался за домашнюю работу. Он никогда не заставлял Надежду делать что-нибудь не так, как ей хотелось, не критиковал её. Если она болела – бегал ночью в круглосуточную аптеку за лекарством. Да, с таким мужем можно было встречать старость.
Но вот, внезапно всё оборвалось. Поначалу Наде казалось, что это дурной сон. Началось с того, что Александра, окончив школу, решила поехать учиться в город-миллионник.
— Чего тебя здесь не устраивает? — уговаривала её мать, — У нас свои институты, вон, даже университет есть. Ты не представляешь, как это удобно, когда после занятий приходишь домой, моешься в своей ванне, спишь в своей постели. О еде думать не надо – в холодильнике её всегда хватает. А ты хочешь такой комфорт променять на общежитие.
— Ну, мама, — возражала дочь, — Я и возвращаться-то в наш город не собираюсь. Какие тут перспективы? Чтобы дождаться хорошего рабочего места – состариться надо, и то не факт, что ты его займёшь. У нас здесь целыми династиями на предприятиях сидят. А уж о чиновниках и говорить не стоит. А в большом городе есть шанс пробиться. Ну, или замуж удачно выйти. Да и с подругой расставаться не хочется. Мы с Варькой вместе поступать поедем. А если пройдём, то и в общежитии в одной комнате поселимся.
Для Надежды настало хлопотное время – Александра стала студенткой, надо было перевозить её, помочь обустроиться на новом месте. Вячеслав как раз работал под Сургутом, и помочь не мог. Надя уже представляла, как они заживут, оставшись вдвоём. Станет гораздо тише, в доме не будут толпиться друзья дочери. Меньше придётся готовить, реже – убираться. В выходные можно будет побаловать себя – дольше оставаться в постели, вместо того, чтобы стоять за плитой – просто попить чаю с бутербродами.
Но когда Вячеслав вернулся, Надя узнала от него потрясающую новость. И мир в одночасье рухнул для неё.
— Я ухожу, — сказал Вячеслав, и, видя, что жена не поняла, объяснил, — Давно уже живу на две семьи. Встретил там, в Сибири, женщину. Ты – хорошая, но она — родная. Наташка — простая душа. Мы с ней друг друга с полуслова понимаем. В котельной работает. У нас растёт маленький сын. Я давно пообещал Наталье, что уйду к ней. Но у меня был долг – перед тобой, перед дочкой. Я должен был помочь тебе растить Сашку. А теперь, когда она окончила школу, я нужнее там, в своей второй семье. В … Настоящей семье.
В тот же вечер Вячеслав собрал вещи и уехал. Даже не захотел прожить дома положенные вахтовикам пятнадцать дней. Впрочем, дом-то у него был теперь в другом месте.
На Надежду накатила депрессия. Она где-то читала, что надо дать чувствам выход. Кричать, плакать. Но ничего не получалось. Она давно привыкла себя сдерживать. Ещё когда старалась задушить в зародыше свою очередную влюбленность. И женщина решила напиться. Может, это поможет, она расслабится и слезы потекут… Но Надя никогда не пила, и ей стало только хуже. Мутило, болела жутко голова, казалось, что она буквально умирает. И к врачу не пойдёшь — стыдно объяснять, что случилось.
Работать в таком состоянии Надя не могла. Взяла отпуск без содержания, и лежала дома, отвернувшись лицом к стене. Хотя, теперь можно было и не отворачиваться. Дома всё равно никого не было, даже кошки.
Звонила Александра. Удивилась, почему у матери такой голос. Надя боялась сообщить ей новость. Девочке надо учиться, а она будет переживать, её потрясёт предательство отца. Но на самом деде оказалось, что Надя зря боялась. Александра поохала, сказала, что теперь разговаривать с отцом не хочет, но на этом и всё. Теперь у неё была совершенно другая, весёлая студенческая жить, и впадать в депрессию, как мать, она не собиралась.
Надя лежала и размышляла. Оказывается, в своё время она вовсе не осчастливила Вячеслава, согласившись выйти за него замуж. Он с ней тоже мучился, чувствовал себя одиноким, и искал ей замену. А она-то думала…
Теперь жизнь придётся доживать одной. Надя чувствовала, что состарил её не возраст, а этот голод по любви, который она испытывала всю жизнь и никак не могла утолить.
Многие женщины в эти годы выглядят прекрасно, а Надя точно высохла. Тусклый взгляд, сухощавая фигура. Женщина давным-давно не смеялась от души. И сердце теперь было будто выжженная пустыня.
В один из дней из горьких размышлений вывел телефонный звонок. Надежде сообщили, что её мать попала в больницу.
— Ухаживать некому, — говорил в трубку усталый женский голос,— Младшего медицинского персонала не хватает у нас. Шанс у больной есть, но уход в таких случаях значит не меньше, чем лечение. Так что, если хотите, чтобы Любовь Леонидовна поправлялась – рекомендуем или самой приехать, или оплатить сиделку.
Надя поехала. Возможно, профессиональная сиделка ухаживала бы лучше, но Надежда просто не смогла бы оставаться на расстоянии и не знать, как там мама. Доверить её чужим рукам.
Мать попала в травматологию, и положение её было серьёзным. Мужчина-врач, очень высокого роста, чем-то напомнивший Надежде гориллу, что в другой ситуации ее могло бы рассмешить, объяснил:
— Перелом сложный. Можем сейчас сделать операцию, скрепим осколки – и ваша мама снова будет ходить. Но это будет платно. Если откажетесь…она в таком возрасте, что, скорее всего, уже не встанет. Так и будет лежать, вам придётся ухаживать.
Надя согласилась. Мать, под воздействием лекарств, находилась в неадекватном состоянии. Заговаривалась, не узнавала дочку, пыталась встать, потом начала отрывать от стены проводку. С маниакальным упорством хваталась за неё, тянула на себя. Надя просидела с ней всю ночь, не сомкнув глаз.
Утром мать прооперировали. Когда привезли обратно, она спала. Но отойти было нельзя. Раздатчица еды пожалела Надежду – принесла ей тарелки с больничным обедом, налила компот.
— Как ты её ворочать-то будешь, — сказала она с состраданием, — Грузная у тебя мамаша-то. Ты спину береги…
Но после операции матери стало полегче. Она уже не стонала от боли при каждом движении. Понемногу возвращалось и сознание. Спать Наде было негде, она дремала сидя, положив голову на подушку матери.
Вскоре женщину велели поднимать. И большим испытанием для Нади было заставлять её вставать, заново учиться ходить. Любовь Леонидовна то и дело ругалась, называла врачей вредителями, уверяла, что они напортачили, и после операции нога перестала ей повиноваться. Надя сжимала зубы, стараясь быть как можно терпеливее. Уговаривала мать сделать хоть несколько шагов. А потом ещё, и ещё…
Любовь Леонидовна пробыла в больнице три недели. Выписываясь, она уже могла кое-как передвигаться, но забирала домой её Надя в инвалидном кресле. Так было быстрее и удобнее. Напоследок ещё поскандалили. Мать требовала, чтобы дочь отвезла её домой – она хотела жить в своей квартире, и так, как она привыкла. Надежда настаивала, что это теперь невозможно, и мать должна перебраться к ней.
Тогда пожилая женщина начала кричать, что Надя хочет ею командовать, но этому никогда не бывать. Пусть наймёт женщину, которая будет за ней, матерью, ухаживать. А сейчас пусть везёт её домой, в родные стены. У Надежды задрожали руки и губы. Она поступила так, как хотела родительница, а в голове мелькнула мысль: «Ну и пусть умирает в одиночестве. Я все равно не смогу с ней жить, ни за что… Иначе, она меня доведёт…»
Однако уже ночью Наде стало страшно. Она проснулась, набрала номер матери, но та не отвечала. Вдруг что-то случилось? Женщина вызвала такси и поехала на другой конец города. Там она увидела страшную картину. Соседи сверху залили комнату, на мать текла вода – а та боялась встать, страшилась не удержаться на ногах на скользком полу. Телефон её упал на пол, и дотянуться до него она никак не могла.
После этого Любовь Леонидовна согласилась переехать. И даже, видимо, в душе почувствовала себя виноватой. Она видела, что дочь преданно ухаживает за ней: старается приготовить еду повкуснее, меняет памперсы, купает, делает массажи. Столик купила, чтобы матери было удобнее кушать в кровати…
Первое время мама была уверена, что зять – в Сургуте, и вот-вот приедет. Вячеслава она не любила, но не потому, что он сделал ей что-то плохое. Матери вообще редко кто-то нравился. Когда Любовь Леонидовна обжилась на новом месте, Надя решилась рассказать ей правду.
— Вот это да! — ахнула мать,— Да кому же он нужен… Вместо того, чтобы тебя на руках носить и пылинки сдувать, экий кобель!
— Оказывается, мама, осчастливить его я не смогла.
— А как же Сашка? Будет он ей помогать? Ведь она ещё не на своих ногах…
— Обещал, — вздохнула Надя.
Мать долго молчала, а потом сказала:
— Повиниться я перед тобой хочу.
— За что? — удивилась Надежда.
— Это касается Женьки. Ты помнишь его?
Ещё бы она не помнила Евгения! Не было для Нади в жизни человека дороже, чем он. Жил Женька по соседству и, хотя в детстве, как и все пацаны, дружил, в основном, с мальчишками, Надя знала, что всегда может к нему обратиться. И порой даже злоупотребляла этим.
Ребята бегали к городскому озеру ловить рыбу. Уж что там водилось — Бог весть. Подобную рыбёшку называют «кошкиной радостью». Надя попросила паренька сделать ей удочку и гордо восседала рядом с ним на берегу, пока ей самой не надоедало рыбачить.
Когда ей хотелось проявить отвагу перед девчонками, она требовала, чтобы Женька сопровождал её в самое страшное место, в соседский переулок. Там стояли заброшенные гаражи, и разместилась на опоре чья-то лодка, перевернутая вверх дном. Самые храбрые дети собирались там, чтобы рассказывать друг другу истории про вампиров, чёрные пятна, красные руки, желтые тумбочки и тому подобный бред. А ещё рядом, за глухим забором у соседей жила большая собака. Она была необычной расцветки – шоколадной, и иногда срывалась с цепи.
Как Надежда сейчас понимала, пёс, дорвавшись до свободы, хотел просто побегать. Но среди детей у него была репутация монстра и людоеда, и, завидев Рекса, ребятня с визгом бросалась врассыпную. Но Надя, рядом с Женькой, совсем ничего не боялась.
Почему мальчишка уже тогда шёл у неё на поводу, выполнял её прихоти? Был ли он настолько добрым и великодушным? Или ему уже тогда нравилась эта девчонка – большеглазая и длинноногая, как кузнечик?
Когда Надя пошла в школу, Женька и там за неё заступался, не позволяя никому обижать. А когда ей приспичило записаться в танцевальный кружок, руководительница сетовала, что девчонок пришло, как всегда, в избытке, а мальчиков — раз-два и обчёлся.
— Кто не приведёт себе партнёров — отчислю, — грозилась она.
И Надя притащила за руку Женьку, который вовсе не собирался учиться танцам, а интересовался всякими самолётами и увлекался авиамоделированием.
Бедному Женьке пришлось осваивать разные «па», танцевать вальс и танго, и не будь он таким рослым и сильным, другие ребята его непременно бы высмеяли. Но потом, когда они с Надей несколько раз выступили на школьных вечерах, насмешки сменились завистью. К Женьке стали липнуть одноклассницы. Как будто только сейчас разглядели, насколько он хорош. Но он никого не удостаивал своим особенным вниманием – ко всем относился одинаково, по-дружески.
Он оканчивал школу раньше Нади, и его классная руководительница настойчиво требовала, чтобы он выбрал кого-то из ровесниц, обучил вальсу, и пара выступила на выпускном вечере. Но Женька сказал, что ни с кем, кроме Надежды, выступать не будет. Они были уже к тому времени многократными победителями смотров, лауреатами конкурсов…
И Надя была приглашена на «взрослый» выпускной. Они с Женькой вышли на сцену. Девушка – в белом платье, украшенном стразами, и юноша – в элегантном чёрном костюме. И поплыли звуки вальса, и… Боже – как они танцевали! Как никогда! И как им все апплодировали!
А вот матери Надежды Женька никогда не нравился. Она называла его «телёнком» за то, что тот всегда уступал ее дочери.
— Чего хорошего, когда парень ходит, будто на поводке,— презрительно говорила Любовь Леонидовна.
Но Надя подозревала — больше всего мать не устраивало то, что Женька из небогатой семьи. Правда, родители у него вовсе не были бедняками, но жили скромно. И детей воспитывали так, что те довольствовались малым. Женька никогда не делал Наде дорогих подарков. Но она ценила в нем другое. Парень никогда о ней не забывал. Пусть он не заваливал её букетами роз, но весной первые подснежники неизменно стояли у неё на столе в вазочке, а в мае, в день её рождения, девушку будил букет сирени, брошенный в открытое окошко – Женька точно знал, что цветы упадут прямо на постель.
Он не забывал встретить её после занятий, когда девушка задерживалась, с ним она всегда могла поделиться своими планами, сомнениями и тревогами. А это восхищение в его глазах – такого она не видела больше никогда.
После школы он решил поступать в военное училище. Надя опять-таки подозревала, что дело тут было не только в увлечении парня авиацией.
Если они оба останутся в городе и поженятся, мать всё время будет вмешиваться в их жизнь, не даст покоя. Но если, Надя, станет женой военного – ей придётся следовать за мужем туда, куда его отправят служить. И она совсем не была против.
…Они договорились писать друг другу два раза в неделю. Чаще – вроде несерьёзно и по-детски. И у Женьки наверняка не будет времени на то, чтобы увлекаться эпистолярным жанром. Но на практике оказалось, что Надя писала гораздо чаще, каждый день, она просто не могла без того, чтобы не поделиться мыслями с парнем. А вот Женька прислал несколько писем и замолчал совсем.
Надя ничего не могла понять. Сначала она не беспокоилась. Думала, что Женька просто слишком занят, чтобы писать письма. К тому же ей самой всегда было, что рассказать. Но прошло несколько недель, и она стала тревожиться, а после уже просто не находила себе места. Да что же с ним произошло?
А потом пришло письмо. Столько лет уже минуло с той поры, а Надя не могла его забыть. Письмецо было коротким – одна страница, вырванная из тетради.
«Дорогая Надежда, — писала ей незнакомая девушка, — Я — невеста Жени. Мы познакомились совсем недавно. Произошло это случайно, когда он был в увольнительной и вместе с друзьями гулял по городу. Но настоящая любовь – она такая. Вспыхивает в одно мгновение, и ты сразу понимаешь – вот оно, подлинное чувство. А раз так — чего ждать? Мы решили пожениться. Женя чудесный парень — умный, добрый, заботливый. Ты, конечно, лучше всех это знаешь, и понимаешь, как мне повезло.
Я хотела попросить у тебя прощения за то, что всё так получилось. И ещё попрошу тебя об одной вещи. Женя очень переживает, чувствует себя виноватым перед тобой. Если ты на самом деле его любишь – отпусти. Со мной он будет счастлив, это я тебе обещаю.
Мы скоро поженимся, а следующим летом приедем в родной город Жени, в гости. Тогда вы встретитесь лично, и он тоже попросит у тебя прощения. Хотя по большому счёту — мы не виноваты. Сердцу ведь не прикажешь. Надеюсь, мы с тобой подружимся.
Нина».
Надя после не раз жалела, что не смогла утерпеть, открыла это письмо прямо при почтальонке. Прочитав его, она выглядела так, точно получила удар по голове. Стояла, губы кривило жалкое подобие улыбки, а в мыслях был полный сумбур.
Так, наверное, чувствует себя человек, которого обворовали – украли у него самое ценное, то, чему нет замены. Женька… Который не замечал девчонок в школе и в студии бального танца — хотя там такие красавицы были! Но ему нужна была только Надя. Теперь вдруг… Вот так…
Одно только показалось девушке странным. Женька никогда не был трусом. Он не боялся заступиться за товарищей, если нужно было драться — дрался, и обычно побеждал. Если чувствовал, что прав – высказывал своё мнение учителям, даже если ему грозило наказание. Почему же сейчас он струсил – не написал Наде сам, поручил это сделать своей невесте? Именно поручил – иначе, откуда бы она узнала адрес.
Больше Надя не писала любимому, но она по-прежнему продолжала любить Женьку, вот ведь дура, иначе не скажешь.
На следующий год она окончила школу, и уехала из своего посёлка поступать в город. Как абитуриентку, её поселили в общежитие, и в душе она твёрдо решила не возвращаться домой. Потому что просто физически не смогла бы встретиться на улице с Женькой и его избранницей-женой.
В институт она поступила. Трудными были годы учёбы. Все иногородние девчонки ездили на выходные домой. Привозили продукты, вещи, родители подбрасывали и денег. У Нади была только мама. К тому же девушка дала себе клятву, что больше никогда в жизни не навестит свой посёлок, где всё было связано для неё с предательством.
И мать приезжала к ней сама. Но Надя старалась содержать себя самостоятельно. В вечерние часы подрабатывала – занималась с ребятишками английским языком. В быту довольствовалась малым – она неплохо шила и перешивала одежду, вязала, умела готовить вкусные блюда из самых простых продуктов.
Мама была очень рада, когда узнала, что дочь оканчивает институт на отлично. Она продала дом в деревне и купила небольшую квартиру в городе. Позвала дочку к себе. Но пожить там Надежде пришлось совсем недолго.
Она познакомилась с Вячеславом. Вышла из подъезда – как всегда опрятно, даже нарядно одетая, в туфельках на каблуках – и увидела, что всё вокруг раскопали, трубы прокладывают.
Надя стала искать, где бы ей пройти, а Вячеслав как раз в этой организации работал, что трубами занималась. Он подхватил девушку на руки и донёс её до тротуара.
…Мать снова негодовала.
— Это ж надо! — кричала она, — Я думала, ты со своим английским за иностранца какого выйдешь, уедешь жить в Европу, потом меня к себе возьмёшь. В крайнем случае, вузовского преподавателя бы нашла. А тебя снова на рабочий класс потянуло. Слесари, сварщики, трубоукладчики…
Но Надя её уже не слушала. В душе она была даже довольна, что идёт наперекор матери – это была такая глупая, маленькая месть. Девушка знала, как мать не любила Женьку. У того, после окончания училища, было бы высшее образование, но мать это всё равно не устраивало. На самом деле ей нужен был не интеллигентный зять, а богатый.
Поженились они с Вячеславом, обзавелись квартирой. Надя нянчила маленькую Александру. Дочка далась ей нелегко, молодая женщина долго не могла восстановиться после родов. Вячеслав хотел минимум двоих детей, мечтал о сыне. Но ни жена, ни тёща его не поддержали.
Мать Надежды постоянно говорила о том, что большую семью надо достойно содержать. И Вячеслав, в конце концов, уволился, устроился вахтовиком, стал зарабатывать прилично. Надя же будто надеялась, что ещё встретит свою настоящую любовь. А если двое детей – уходить из семьи будет куда труднее.
И вот теперь Александра выросла, поступила как когда-то её мать – уехала учиться за тридевять земель, Вячеслав ушёл в другую семью, где у него растёт сын, а мать просит прощения.
— Так что ты сказала про Женьку? — переспросила Надя.
— Это ведь я виновата во всем. Договорились мы тогда с почтальоншей Шурочкой. Когда приходили письма от Женьки, она их отдавала не тебе, а мне. А твои на почте перехватывала и выбрасывала.
— Что? — вскрикнула Надежда.
Мать виновато прикрыла глаза:
— Он всё время писал. Но я понимала — единственная возможность сделать так, чтобы вы не поженились — утаить письма. А потом придумать, что он женился.
— Так значит, это письмо «от Нины» тоже вы состряпали?!
— Мы. Шурочка и написала его, мою-то руку ты хорошо знала, отличила бы подлог. Больно мне было, конечно, смотреть, как ты переживаешь, да что поделать. Надеялась, что ты поплачешь-погорюешь, но в итоге будешь мне еще и благодарна. А жизнь вон она как сложилась. У меня дома, в антресоли эти письма. Не знаю зачем, но до сих пор храню их.
Надя бросилась с места, схватила с вешалки пальто, а уже через пару часов вернулась, держа в руках толстую пачку пожелтевших листков.
Мать не могла взглянуть ей в глаза, осторожно продолжая разговор.
— Так я не все еще сказала… Когда он приехал в отпуск, и стал спрашивать о тебе, я сказала ему тоже, что ты вышла замуж, хоть тогда ты ещё была студенткой, и никого у тебя не было.
— А где он сейчас, не знаешь? — тихо спросила Надя.
Она думала, что мать не даст ответа на этот вопрос, но пожилая женщина сказала:
— Тут. В этом городе. Так сложилась судьба, что вы ни разу не встретились. Ушёл он уже с военной службы, травма руки была. Работает руководителем каким-то в охранном предприятии.
… Всю ночь Надя читала и перечитывала Женькины письма. И горько плакала. Столько там было любви, так тосковал он, не получая от неё ответа! И сейчас, в эти минуты Надя была счастлива. Пусть Женька окажется хоть трижды женатым многодетным отцом, теперь это не имело значения. Но она должна его увидеть… И в ближайший же выходной она поехала к нему а работу.
Дежурный проводил ее до нужного кабинета. И вот уже Женька встаёт ей навстречу.
Он, конечно, очень изменился. Раздавшийся в плечах, почти седой мужчина. Чувствовалось, что жизнь его особо-то не баловала. Надя знала, что и она уже далеко не та красавица, какой была в далёкой юности. Но Женька смотрел на неё так, словно и не было всех этих лет. И она заплакала у него на груди. Он гладил её по волосам.
— Мы больше никогда не расстанемся, — говорил он.
— Но ты, наверное, женат…
— Ни разу я не женат. Почему-то не сложилось.
— Мама… Как я смогу её простить?… Она сломала мне жизнь.
— Нет, — Надежда не увидела, а почувствовала, как Женька покачал головой, — Мы никому не позволим сломать нашу жизнь. И всё счастье для нас — впереди. Просто поверь мне.
И она поверила, потому что верила ему всегда.
— Я пять лет чужого ребенка воспитывал! — ревел Артем, осыпая жену маtами, — гаdina, всю жизнь мне iспортила!