– Вот ты платишь аренду, а могла бы родителям помогать, – мать давила на жалость, забыв, как обращалась со мной в детстве

— Еще сто тысяч, — прошептала она себе под нос. — Всего сто тысяч.

В двадцать семь лет собрать такую сумму было нелегко. Надежда работала менеджером в строительной компании. Каждое утро будильник звонил в шесть утра. Дорога до офиса занимала полтора часа в одну сторону. Три часа в день в душных автобусах и переполненной электричке.

Съемная однушка на окраине города была маленькой и скромной. Старая мебель досталась от предыдущих жильцов. Обои отклеивались в углах. Холодильник гудел по ночам. Но это было лучше, чем жить с родителями.

Надежда научилась экономить на всем. Готовила дома, носила обеды в контейнерах. Одежду покупала в масс-маркете только во время распродаж. В кафе не ходила принципиально. Каждый рубль шел в копилку мечты.

Трехмиллионная однушка в новостройке манила своей недоступностью. Надежда изучила все банковские программы. Рассчитала размер первоначального взноса. Шестьсот тысяч — минимальная планка для ипотеки.

— Скоро, — говорила она, глядя на фотографии квартир в интернете. — Совсем скоро у меня будет свой дом.

Никто не поймет этого стремления лучше тех, кто снимал жилье годами. Каждый месяц отдавать деньги чужому дяде. Знать, что завтра тебя могут выселить. Не иметь права что-то изменить в интерьере.

Надежда мечтала о стабильности. О том дне, когда ключи будут только ее. Когда можно будет повесить картину на стену. Покрасить комнату в любимый цвет. Завести кота. Жить, а не выживать.

Звонок в дверь прозвучал резко в субботу утром. Надежда подняла голову от чашки кофе. Кто мог прийти в восемь утра? Соседи? Почтальон?

Она подошла к двери и выглянула в глазок. На пороге стояла женщина в темном пальто. Знакомое лицо, которое Надежда не видела три года.

— Мама? — удивленно произнесла она, открывая замки.

Галина Петровна стояла с натянутой улыбкой на губах. Волосы аккуратно уложены. Макияж безупречен. Но глаза оставались холодными, как всегда.

— Надюша, дочка, — проговорила мать, шагая в прихожую. — Можно войти?

— Конечно, проходи, — Надежда отступила в сторону. — Просто я не ожидала тебя увидеть.

Они толком не общались с тех пор, как Надежда съехала от родителей. Мать тогда сказала, что дочь неблагодарная. Что бросает семью ради каких-то глупых амбиций.

Сначала Надежда навещала родителей. Приходила на праздники. Но последние три года полностью отгородилась от семьи.

— Поставлю чай, — предложила Надежда, ведя мать на кухню.

Галина Петровна медленно осматривала квартиру. Ее взгляд скользил по старому дивану. По облупившемуся подоконнику. По дешевым шторам.

— Живешь скромно, — заметила она, присаживаясь за стол.

— Пока да, — ответила Надежда, включая чайник. — Но это временно.

Мать всегда умела одной фразой обесценить любые достижения дочери. В детстве Надежда приносила пятерки — мать говорила, что это минимум. Поступила в институт — мать сказала, что специальность бесперспективная.

— Как дела, мам? — спросила Надежда, доставая чашки. — Как папа?

Галина Петровна вздохнула тяжело и театрально. Лицо ее сразу стало страдальческим.

— Плохо, дочка, очень плохо, — начала она. — Пенсия копеечная. Твой отец болеет. То спина, то сердце. Лекарства дорогие. Максима уволили недавно. Он к нам вернулся.

Надежда поставила чашку перед матерью. Кипяток пах дешевым пакетированным чаем. Другого в доме не было.

— А работу не пробовали найти? — осторожно поинтересовалась Надежда.

— В нашем возрасте? — фыркнула Галина Петровна. — Кому мы нужны? Молодых не берут, а уж пенсионеров тем более.

Надежда кивнула, понимая логику. В пятьдесят пять найти работу действительно сложно. Особенно без специального образования.

— Денег катастрофически не хватает, — продолжала мать. — На продукты едва собираем. О лекарствах и говорить нечего.

Галина Петровна замолчала, выжидающе глядя на дочь. Надежда прекрасно понимала, к чему ведет этот разговор. Мать приехала не просто так. Три года молчания, а теперь вдруг появилась с жалобами.

— Понимаю, что трудно, — осторожно произнесла Надежда.

— Ты же работаешь, — мать наклонилась ближе. — У тебя стабильная зарплата. Могла бы родителям помочь.

Надежда встала и подошла к окну. За стеклом виднелись серые панельки района. Такие же, как та, где она выросла. Такие же, от которых хотела убежать.

— Мам, я понимаю ваше положение, — медленно проговорила она. — Но у меня тоже не все просто.

— Как это не просто? — удивилась Галина Петровна. — Ты же молодая, здоровая. Работаешь.

— Я коплю на квартиру, — тихо ответила Надежда. — Уже почти собрала нужную сумму.

Мать поставила чашку с громким стуком. Чай расплескался по блюдцу.

— На квартиру? — переспросила она с возмущением. — А родители пусть голодают?

— Я не говорила, что не помогу, — Надежда повернулась к матери. — Просто объясняю ситуацию.

Она подошла к тумбочке и достала кошелек. Внутри лежали деньги на текущие расходы. Десять тысяч рублей — последние до зарплаты.

— Возьми, — Надежда протянула матери купюры. — Это все, что могу дать сейчас.

Галина Петровна взяла деньги и пересчитала. Лицо ее скривилось недовольно.

— Десять тысяч? — переспросила она. — Надя, это же копейки. На месяц не хватит.

— Больше пока не могу, — твердо ответила Надежда. — Сама живу от зарплаты до зарплаты.

Мать сложила купюры пополам и сунула в сумочку. Движения резкие, недовольные.

— Спасибо, конечно, — процедила она сквозь зубы. — Но родители достойны большего внимания.

Надежда промолчала. Говорить что-то было бесполезно. Мать всегда считала, что дочь обязана жертвовать собой ради семьи.

— Мне пора, — Галина Петровна встала и направилась к выходу. — Подумай о том, что я сказала.

Дверь захлопнулась, оставив Надежду одну с тяжелыми мыслями. Десять тысяч ушли из кошелька, а вместе с ними — часть уверенности в завтрашнем дне.

Прошло две недели. Звонок в дверь снова прозвучал в субботу утром. Надежда уже знала, кто стоит за дверью.

— Опять ты, мам, — вздохнула она, открывая замки.

— Надюша, дочка, — Галина Петровна вошла без приглашения. — Как дела?

— Нормально, — коротко ответила Надежда. — Чай ставить?

— Не откажусь, — мать прошла на кухню и села на то же место.

На этот раз она попросила пять тысяч. Потом десять. Потом пятнадцать. Каждые две недели одна и та же история. Надежда отдавала последние деньги. Но в заветную копилку не лезла никогда.

— Мам, я же объяснила, — говорила она каждый раз. — Коплю на квартиру. Это мой единственный шанс.

— Понимаю, дочка, — соглашалась Галина Петровна. — Но ведь семья важнее.

Раздражение матери росло с каждым визитом. Надежда видела, как меняется ее лицо. Как холодеют глаза, когда она получает меньше ожидаемого.

Очередной визит случился в дождливый октябрьский день. Галина Петровна ворвалась в квартиру встревоженная и взволнованная.

— Надя, твоему отцу срочно нужны лекарства, — начала она без предисловий. — Двадцать тысяч. Иначе ему станет хуже.

Надежда посмотрела в кошелек. Там лежали жалкие пять тысяч — остаток до зарплаты.

— Мам, у меня только пять тысяч, — показала она купюры. — Больше нет.

Лицо Галины Петровны исказилось гневом. Глаза загорелись злостью. Голос задрожал от возмущения.

— Как это нет? — закричала она. — У тебя же целая копилка! Я знаю, что ты копишь!

— Эти деньги на квартиру, — твердо ответила Надежда. — Я не трону их.

— Не тронешь? — Галина Петровна встала и подошла к дочери. — Ты бессердечная эгоистка! Отец может заболеть, а ты думаешь о своих прихотях!

— Квартира — не прихоть, — Надежда тоже поднялась. — Это моя жизнь.

— Вот ты платишь аренду, а могла бы родителям помогать! — выкрикнула мать. — Вернулась бы домой! И копить не нужно было бы! А сэкономленные деньги пошли бы на благо семьи!

Эта фраза стала последней каплей. Внутри Надежды что-то взорвалось. Годы подавленной боли вырвались наружу.

— Вернуться? Помогать? — голос Надежды зазвенел от ярости. — А когда ты мне помогала?

— О чем ты говоришь? — растерялась Галина Петровна.

— О своем детстве! — Надежда шагнула вперед. — Помнишь, как я ходила в школу в чужих вещах? Как ела остатки после Максима?

— Мы всех детей любили одинаково, — начала оправдываться мать.

— Одинаково? — Надежда горько рассмеялась. — Максиму покупали новую одежду. Мне доставались его старые вещи.

— Ты выдумываешь, — отмахнулась Галина Петровна.

— Выдумываю? — голос Надежды стал тише, но злее. — А помнишь, как говорила, что я обуза? Что из-за меня денег не хватает?

Мать молчала, отводя взгляд.

— Максиму тридцать! И он сидит у вас на шее! — продолжала Надежда. — А я в восемнадцать сбежала в общежитие.

— Он же мальчик, — слабо возразила Галина Петровна. — Ему труднее.

— Ему труднее? — Надежда не верила своим ушам. — А мне было легко? Работать с первого курса? Жить впроголодь?

— Ты всегда была самостоятельной, — пробормотала мать.

— Самостоятельной? — Надежда подошла к окну. — Я была вынуждена стать такой. Потому что дома меня никто не любил.

— Не говори глупости, — Галина Петровна попыталась возмутиться. — Конечно, любили.

— Показывали вы это странно, — Надежда повернулась к матери. — Упреками в каждом куске хлеба. Сравнениями с соседскими детьми.

— Мы хотели, чтобы ты выросла хорошим человеком, — защищалась мать.

— Хорошим? — Надежда горько усмехнулась. — Или удобным? Чтобы потом содержала всю семью? Я столько работала не для того, чтобы сейчас все бросить и вернуться в ваш дом!

— Семья должна помогать друг другу, — твердо сказала Галина Петровна.

— Семья? — Надежда подошла к матери вплотную. — А где была эта семья, когда мне было плохо? Когда я болела? Когда плакала по ночам?

— Ты драматизируешь, — отмахнулась мать. — Было не так страшно.

— Не так страшно? — голос Надежды дрогнул. — Я до сих пор помню каждое твое слово. Каждый упрек.

Галина Петровна молчала, понимая, что зашла слишком далеко.

— Теперь ты хочешь, чтобы я содержала всех, — продолжала Надежда. — Тебя, отца, Максима. Чтобы отдала свои накопления. Забыла о собственной жизни.

— Мы же твои родители, — попыталась давить на жалость мать.

— Родители? — Надежда подошла к двери. — Родители любят своих детей. Поддерживают их. А не используют как источник денег.

— Надя, не будь такой жестокой, — голос Галины Петровны стал просящим.

— Жестокой? — Надежда открыла входную дверь. — Это не жестокость. Это справедливость.

— Что ты делаешь? — испугалась мать.

— То, что должна была сделать давно, — твердо сказала Надежда. — Уходи. И больше не приходи.

— Ты же моя дочь! — воскликнула Галина Петровна.

— А ты была мне матерью? — спросила Надежда. — Настоящей матерью?

Мать молча взяла сумочку и направилась к выходу. На пороге обернулась.

— Ты пожалеешь об этом, — тихо сказала она.

— Нет, — покачала головой Надежда. — Жалеть буду о потерянных годах.

Дверь закрылась. На этот раз навсегда.

Прошло полгода. Надежда стояла в пустой квартире новостройки, держа в руках ключи. Договор ипотеки подписан. Первый взнос внесен. Копилка опустела, но мечта стала реальностью.

Однокомнатная квартира сияла свежим ремонтом. Белые стены, новые окна, современная сантехника. Это была ее крепость. Ее мир.

Номер телефона Надежда сменила сразу после ссоры. Новый адрес родственникам не сообщала. Первые месяцы были тяжелыми — ипотечные платежи съедали большую часть зарплаты. Приходилось экономить еще строже.

Но каждое утро, просыпаясь в собственной постели, Надежда понимала — оно того стоило. Никто больше не мог выгнать ее. Никто не требовал денег. Никто не упрекал в эгоизме.

На новоселье пришли коллеги и несколько друзей. Они принесли цветы, торт, хорошее настроение. Никто из семьи даже не знал о ее успехе.

— За твою новую жизнь! — поднял бокал коллега Андрей.

— За новую жизнь, — согласилась Надежда.

Она поняла важную истину. Иногда нужно отрезать токсичных людей. Даже если это родители. Даже если больно.

Ее новая жизнь началась с чистого листа.