– Вместе будем, Вань. Рассказ

Гармонист рванул меха, заиграл что-то разухабистое. Жених вскочил из-за стола, словно пружинка сработала, выпрямился, вскинул руки, начал закатывать рукава белой рубашки.

– Да нужен ты мне! А ну, пошел отсюда! Чё явился?

Возле молодых забурлило. И жениха, и брата его сдерживали, но они рвались друг к другу, кричали в лицо, хватались за грудки, дрались. Страсти бушевали, словно плеснули в костёр бензина. Повалились на стол, трещали рубахи.

А гармонист не сдавался, лихими переборами теребил народ. Невеста отпрыгнула в сторону и моргала глазами.

Отец братьев, Иван Александрович, разнимал и сдерживал вместе с другими мужиками разбушевавшихся сыновей. А Нина Петровна, мать, держалась за грудь. Она вся ушла в это страшное, нехорошее, творящееся на свадьбе старшего сына происшествие, в то, чего боялась она больше всего. Сердце ее билось в страхе.

Младшего Алешу невеста Иришка не дождалась из армии. Слюбилась с Николаем, старшим. Нина уж и говорила, и стыдила обоих, и плакала. Упёрлись – любовь у них.

А потом Нина Петровна долгие месяцы боялась возвращения Алексея. Что будет? Что будет, когда узнает, что Иришка теперь с Колькой? Жди беды. Иван, отец, хмурился, махал рукой на ее переживания – обойдется.

Не обошлось. Алексей с Николаем шибко поссорились, уехал младший во Владимир, в областной их центр, домой даже не писал. Как будто родители тоже виноваты!

А теперь вот явился Лешка на свадьбу. Сообщили, видать. Николай увидел его, аж побелел. Свадьба гуляла, Ирка стреляла глазами в бывшего, слезы стояли в ее глазах. Ситуация накалилась и вылилась в драку.

– Ни ногой! Ни ногой я больше к вам, мать! Слышите? Ненавижу! – во всю глотку кричал хмельной, красный от злобы Алексей уже во дворе.

– Леша, Лешенька, – тянула дрожащие руки к нему Нина.

Алексей уехал. И долго больше дома не появлялся. Передавали им, говаривал, что нет у него дома. Иван Александрович, а проще – Саныч, ездил во Владимир, пытался с сыном поговорить. Нашел его на стройке, где тот работал. Но Алексей отца только обругал. Прилюдно погаными словами. И теперь обижен был и Саныч на младшего сына.

Николай и Ира вскоре тоже уехали жить на родину Ирины – в Муром. О родителях вспоминали редко. Ездили Иван с Ниной к ним, когда родилась внучка, всего однажды. Жили молодые тесно, с родителями. Спать пришлось на полу.

Да и не очень-то рады были там таким гостям. Казалось, у снохи обида осталась на них. За что? Они и сами не понимали. Видать, за Лешку, за младшего.

А через несколько лет Ирина с Николаем разошлись. А с новой вскоре появившейся женой родителей он так и не познакомил. Знали они, что женился Коля на женщине с ребенком. Вот и все.

Братья стали врагами, а родители – заложниками ситуации. Вроде как – виноватыми. Двоих сыновей вырастили, а остались на какое-то время одни, без детей и внуков.

Сыновьям Нина писала, молила, чтоб приезжали, привозили внуков, мечтала помирить. И вымолила. Приезжали сыновья. Редко, но приезжали. Леша с женой был лишь однажды. Городская, в деревне ей не очень понравилось. С отцом Алексей так и не разговаривал, отмалчивался. Матери сказал, что лишь к ней приехал.

А Николай приезжал обычно один, однажды лишь – с родной дочкой от второй жены. Рады были и Нина, и Иван. Ох, рады.

Перед приездом непременно выясняли сыновья: не появится ль в это время в доме родителей второй брат. Встречаться ни за что не хотели.

А родители и тому были рады. Пусть хоть так…

Так и прожили долгую жизнь Иван Саныч с Ниной Петровной. Хорошо жили, работали, держали хозяйство, друг друга берегли, с соседями дружили, денег для сыновей откладывали на две книжки: старшему и младшему, помогали.

Состарившись, коротали время на скамье возле дома, вспоминали прошлое.

– Ладно. Пошли уж в дом. Холодно ведь. Я тебе творожка намну. Такого, как ты любишь. Пойдем, Вань.

– Николай Иванович? – незнакомый голос в трубке у старшего сына.

– Слушаю.

– Николай, это Света Лучина, соседка ваша. Помните?

– А… Да, конечно. Что-то случилось?

Николаю, если честно, было не до разговоров. Навалились проблемы, нелады со второй женой, проблемы с жильем и деньгами. Он как раз стоял в банке, пытался оформить кредит, когда позвонила эта малознакомая соседка родителей – Светлана.

– Да. Отец Ваш. Он в больницу попал – инсульт. Но не переживайте, – заспешила Светлана, думая, что спасает сына от испуга за отца, – Это микроинсульт. Ему уже лучше. Вот только… Вот только мы подумали, что баба Нина уж не справится в уходе за ним, знаете ли. Им помощь нужна. Обоим. Вы не можете приехать?

– Я?

– Ну, да… Кто же?

– Нет, я не смогу…

– А Ваш брат? Ему мы не смогли дозвониться. Может телефон сменился?

– Я не знаю.

– И мы… Николай Иванович, что же делать?

– Ладно… Спасибо Вам. Я не могу говорить. Мы подумаем, как быть.

Николай отключился. В банке, в крупном кредите ему отказали – возраст за шестьдесят. Нужно было искать выход. А выход был, витал в воздухе.

Ага…этот звонок…

Дом … Дом родителей – большой, добротный. Село перспективное.

«Если продать? Пусть и напополам с этим козлиной – Лешкой. Все равно – это выход.»

Эти мысли заставили перезвонить соседке. Эти мысли вскоре привели его в родительский дом.

Ситуация там оказалась лучше, чем Коля себе представлял. Отец был дома, он ходил. Правда, медленно, держась за стены. Инсульт его вылился в некоторые нарушения координации, расстройство речи и в резко упавшее зрение.

Мать тоже сдала. Она семенила возле отца, оберегала, излишне суетилась. И Николай с тоской подумал, что ушло то время, когда мать суетилась вокруг него – долгожданного сына и гостя.

Нужно было что-то делать. Идея, которая пришла в голову Николаю, казалась ему единственно верным решением. Сейчас он ушел от жены на съемное жилье. В таком возрасте оказаться без угла – ох, как плохо.

А вот деньги за половину этого дома его бы спасли. Он уже узнал местные цены. Можно было б взять хоть какую-нибудь недорогую однушку в городе.

Осталось решить вопрос с родителями.

В этот приезд Николай был чрезмерно заботлив. Он убирал в доме и во дворе, парил и жарил, угождая матери, много говорил о состоянии отца и о необходимом продолжении лечения.

Мать не могла нарадоваться. Такая забота!

Она и не знала, что Николай уж дозвонился младшему брату Алексею. Бывшие обиды не ушли, но затаились, спрятались за важностью перспективного дела, остались в далёком прошлом. Сейчас нужно было решать проблемы сегодняшние.

– Леха, я тут уж неделю. Устал, если честно. Да и возвращаться пора. Работа. А их не оставишь одних. Сдала мать, а отец – совсем больной. Что делать будем? Надо решать, – в продолжении разговора спрашивал Николай.

Алексей тоже не мог бросить всё и приехать в поселок. Но предложением о продаже дома заинтересовался. Николай сам предложил забрать каждому по родителю. Он готов был забрать отца, потому как Алексей с отцом не в ладах.

Младший, после совета с женой, отзвонился – они готовы были забрать к себе мать.

– Мам, в больницу отца повезу. А ты Лешку жди. Отцу лечение нужно.

– Так и я. И я – с вами…, – хлопала глазами растерянная Нина.

– Нет, мам. Куда мне двоих-то. Ты пока у Лёши поживи. А там видно будет.

Вскоре Николай, погрузив отца в машину, уехал. Он смотрел на отца в зеркало. Успокоенный мерным покачиванием, отец скоро уснул в уголке, склонив голову, клюя носом, как старая птица. А сын его думал о том, что с продажей дома затягивать не стоит. Долго ль протянет отец?

Так через несколько дней старики оказались разделены: Иван Александрович – на съемной квартире сына, а Нина Петровна – с семьёй младшего Алексея.

У Алексея, в трёхкомнатной квартире, жила ещё и дочка – с мужем, с шестилетним сынишкой и полуторагодовалой дочкой. Именно желание – отселить молодых, приобрести им свое жилье, и заставило Алексея с женой принять такое решение – забрать мать, чтоб продать дом напополам с братом.

Нину встретили хорошо. Выделили ей комнату, потчевали вкусностями. Жаловаться было грех. Она и не жаловалась, хвалила. С мужем Ваней они были на связи.

– Ой, молодец Илоночка, молодец. Как королеву меня устроили. Белье красивое, кормят вкусно. С Аришенькой вожусь. Бегает – не догнать. А ты как, Ванечка? Лечишься ли?

Ивану Николай пояснил, что места в больнице ещё нужно дождаться, а пока необходимо полечиться на дому. Он и правда вызвал знакомого друга-врача, тот назначил отцу капельницы, к ним ходила медсестра.

– Угу … ечусь, Иночка. Говои еще…., – отец говорил плохо, одним углом губ, но жену берег.

Бережное отношение друг к другу было заложено в крови. Скучал Иван по жене очень, вот только виду не подавал. Да и расстраивать не стал – не стал говорить, что ещё не в больнице. Врал.

– Говои, говои… Сусаю, – он готов был слышать голос ее вечно. Этот голос – всё, что у него осталось.

А сыну нужно было, чтоб отец поправился. Он вел дело к сделке по дому. Отец должен был заговорить получше, чтоб не вызвать тревог у нотариуса. Отца лечили.

То, что с женой они расстались, наверняка, навсегда, Иван Александрович понял, когда сын завел разговор о продаже дома. Все стало ясно, как день. Мужиком он был умным, сыновей своих уж изучил. Как так вышло, что не вышли у них с Ниной порядочные дети? Понять это трудно.

– Нет, – произнести это он смог твердо, – Домой!

Николай психовал, кричал, на пару дней пропал из квартиры – видимо, пытался проучить упрямого отца.

Звонила Нина. Её уломали быстрее. Мягкая она была, доверчивая.

– Ванечка, нам ведь помощь теперь нужна. Они тут квартирку маленькую купят. У нас вот во дворе тут и продают. Сказала мне Илоночка. Ходить к нам будут, помогать. И Илона, и Катюша прибежит. Вместе будем. Так скучаю по тебе, просто сил никаких нет! Всё кажется, что голодным сидишь.

Сердце Нину не обманывало. Иван был голоден. Николай пропал, а глаза Ивана уж почти ничего не видели.

Но сдаваться Иван не спешил. Только вот деньги на телефоне кончались …

– Нин, домой хочу, – смог сказать.

– И я, и я хочу, Ванечка. Так хочу. Только кто ж за нами там, да за домом…кто…? Я к тебе б на крыльях полетела. Да Леша сказал – не пускают в больницу -то.

А потом у Ивана кончились деньги на телефоне. День пролежал пластом в думах о их с Ниной будущем.

Николай вернулся. С запахом колбасы и сдобного хлеба. У Ивана Александровича, как он не сдерживался, потекли слюни. Пополнять счёт отца Николай не спешил. Как будто издевался. Без разговоров с женой Ивану было совсем плохо. Да и вообще – в этой квартире ему было худо. Хотелось вернуться в родной дом.

А Николай психовал. И в пылу очередной вспышки гнева, сказал, что живут они с отцом на квартире съемной, и жить ему негде.

Когда связь с женой восстановилась, и жена опять попросила его детям уступить, Иван сдался. Сил и здоровья не хватило на эту войну. Он подписал все бумаги, поехал к нотариусу, оформил всё, что велели по дому. Был с Николаем какой-то совершенно чужой ему человек, представитель Ивана Александровича из-за плохого зрения. Дом был продан.

– Лечусь я, Ниночка, лечусь, – несмотря на напасти, речь возвращалась к нему. Он старался очень. Его речь, телефон – это единственное, что связывало его с любимой женой.

Суждено ли увидеться? Нет, не суждено. Иван четко это понимал. Разделили их навсегда. Но Иван был бы не Иван, если б сдался просто так. Он требовал купить им жилье, как обещали. Стучал по столу, ругался с Николаем, как мог он ругаться в своем состоянии, спрашивал о деньгах. Вот только проверить он уж ничего не мог из-за слепоты. И всем своим нутром чувствовал, что их с Ниной обманули родные дети.

Такое поведение отца, его требования, конечно, давно бесили Николая. Он уже оформлял сделку, нашел себе подходящее жилье, и дали ему небольшую ссуду. Все шло хорошо. Даже на личном фронте – появилась у него женщина … О том, что сейчас живёт с отцом, он ей не говорил. Стеснялся его деревенщины, старости, болезни …

Нужно было отца куда-то определить.

Выход он уж давно нашел – он ждал место во Владимирском пансионате для пожилых. Вернее сказать – в доме престарелых. Знакомый врач помогал с оформлением меддокументов, а родственница второй жены, работница областного министерства, помогала с местом в пансионате.

И через пару месяцев после сделки по дому Иван Александрович оказался там. Он нисколько не удивился, всё понимал. К тому времени он практически ослеп, устал от одиночества в квартире, устал от конфликта с сыном, от тоски по жене. И можно сказать, что переезжал от сына с болезненным равнодушием. Николая он сам попросил: матери не выдавать его место, а сказать, что он в больнице.

– Да, Ниночка, в другой больнице я теперь. Хорошая, наверное. Не вижу вот только, – звонил он жене.

Нина Петровна по прошествии времени, по горькому опыту, по нервным ответам сына и снохи на ее вопросы, уж тоже отчаялась верить в то, что купят им жилье и будут они с Ваней вместе.

Но мужа берегла, как берёг ее он.

– Потерпи, милок, потерпи. Скоро, может, и купят нам чего. Мне б хоть угол какой, хоть койку бы, чтоб только – с тобою. Как ты, Ванечка? Как ты без меня-то?

А Иван сглатывал и никак не мог сглотнуть ком, вставший в горле. До того скучал он по ней, по Нине своей. Вот же она, чудилось в слепоте его – руку протяни.

Да нет, далеко. Но он старательно прокашливался и с трудом отвечал:

– Хорошо, Ниночка. Хорошо я … Чего мне сделатся?

Иван не видел, что пансионат, в который определили его, был и, впрямь, не плох. Два этажа, зелень, прогулочные дорожки. Для стариков организовывали встречи с работниками культуры. И Иван на эти встречи непременно ходил, чтоб отвлечься от мыслей горестных.

Вернее сказать, его водили. Сначала это делали сотрудники, а потом – сосед по палате, глухой старик Семен. Сам он ничего не слышал на таких беседах, но сидел рядом, ждал Ивана.

Общаться с соседом было невозможно из-за его глухоты, но Семён был болтлив, говорил о своем прошлом много, практически постоянно. Иван привык – почти не слушал. Эта компания устраивала его все равно больше, чем компания сына.

Телефон он берег, как зеницу ока. Это была его связь с Ниной. Только с Ниной. Ее номер – один. Он уж не мог видеть, но безошибочно на ощупь набирал ее номер.

И вот однажды … со связи она пропала. Он требовал, объяснял сначала соседу Семену, чтоб тот помог разобраться – почему? Может что-то случилось с телефоном? Потом побрел к дежурной. Потом приставал к санитарке. Даже давал телефон молодому парню – инвалиду, который жил тут же.

Все твердили одно и то же: не отвечает телефон абонента.

Тогда он позвонил Николаю. Вернее, ему помогли позвонить. Николай ничего не смог пояснить. Отмахнулся, сказал, что мать жива, здорова и вскоре, наверняка, позвонит сама.

Но дни шли за днями, а телефон Нины молчал. Иван Саныч брал его в руки, нажимал кнопки, чтоб услышать писк – не разряжен ли? Без конца подходил к розетке, подключал, несколько раз слепо тыча мимо, в стену. Он боялся, что Нина позвонит, а у него телефон будет выключен. Но жена не звонила.

Иван Саныч не мог догадаться, что старший сын не сообщил брату, что отца определил в дом престарелых. И Иван не говорил об этом Нине, а сейчас жалел. Жалел, что обманывал. Надо! Надо было сказать ей – где он на самом деле. Ему б только услышать ее – вот тогда б он рассказал всю правду.

Он опять набирал Николая, просил его позвонить Алексею или продиктовать местной санитарке его номер. Но Николай отмахивался.

Перед братом отчитываться и потом выслушивать претензии Коле не хотелось. Брат так и не стал братом. Просто пришлось пообщаться при сделке. Вот и всё.

Николай сам пытался позвонить матери, но телефон той был выключен.

Ну, так значит так. Ничего страшного. Так даже лучше – не выдаст отец, что уж не с ним живет. И ненавистный Лёха ничего не узнает.

За темным окном заснул продрогший парк. В холодном оцепенении синел сквер.

Нина стояла у окна, утирала слезы. Нет, совсем не потому, что оказалась она здесь, в совсем чужом для нее месте. Нет. Просто на тумбочке ее лежал новый телефон, с которым так трудно было справиться, а номер Вани она не помнила. Уже две недели не выходили они на связь, потому что старый ее телефон сломался, а номеров отца и Коли ни у кого больше не было.

Так сказали ей.

Она твердила и твердила Илоне и Лёше, когда они везли ее сюда, чтоб номер отца и Николая они узнали. Но уже уезжая, в суете, невестка сунула ей новый телефон, наверняка, забыв об обещании.

И вот сейчас, глядя на весенний холодный ещё сквер, начала Нина понимать, приходило осознание жуткого обмана. Не сообщат ей номер мужа. Просто Алеша очень не хочет, чтоб Коля знал, что мать он, так сказать, сдал. Леша скрывал это от старшего брата. Оттого наверняка тогда и телефон ее сломался.

Она практически не спала ночь, ворочалась в новой постели, слушая громкий храп соседки. Потом поняла, что уснуть не сможет, вышла в коридор. Там было тихо и душно. Двери в палаты были закрыты, в дальнем конце коридора на столике горел свет. Нина прошла туда. На топчане спала молоденькая дежурная в халатике и шлепанцах, подложив под ухо книжку.

Уснуть Нина так и не смогла. Рано утром умылась, опять вышла из палаты. Когда привезли ее сюда, она мало что усвоила. Ей что-то говорили, рассказывали правила, все были приветливы и милы друг с другом. Но Нина лишь кивала и моргала глазами. Ей было все равно. Не сильно вникала.

Сейчас она решила пройтись по светлому уже зданию. Вокруг все было чисто, бело, незнакомо – и лица, и предметы и тревожный запах лекарств. И чувствовала здесь она себя неуверенно, как будто прилетела из другого мира, как будто птица в клетке.

Куда тут можно пойти? Все двери были закрыты. Но тут Нина увидела балкон. А на балконе, в пластмассовом кресле – кто-то сидит. Мужчина. Он держит телефон в руке, прижал его к груди.

Нина Петровна посмотрела внимательней и вдруг … оцепенела …

Солнце, вечный наш свидетель прошлого и будущего, встало уже над горизонтом. Тени от ветвей голых деревьев ложились на дорожки сквера, на балкон, на сидящего старика.

Может ей чудится? Просто блики солнца на сером лице…

Нет…

Как такое могло случиться? Как?

Да очень просто. Домов престарелых во Владимирской области, где жили оба их сына, не так и много. И оба брата, старательно скрывая друг от друга, избавились от стариков …

Но Бог есть, и он всё видит …

Лишь спустя несколько минут Нина Петровна очнулась, взялась за ручку, тихо скрипнула балконная дверь. Иван Александрович повернул на звук голову, но, конечно, не видел ее.

А она не могла произнести ни слова.

Запах, дыхание, пару шагов… Когда проживёшь вместе более полусотни лет, и глаза не нужны. Он прошелестел одними губами:

– Ниночка …

Она шагнула к нему, схватила за руки, прошептала:

– Вань… Ванечка! Это я. Это я, Вань.

– Ниночка, – голос его дрожал, – А у меня вот … телефон …, – он всхлипнул.

– Не плачь, не плачь, Вань, – и чтоб самой не разрыдаться, она начала его поднимать с кресла, говорить притворно строго, – А ты что тут? Холодно же… , – в голосе ее хрипота волнения, – Пойдем, Вань, пойдем. Тут разрешают готовить, вроде. Я тебе сейчас любимый твой творожок намну. Как любишь ты, намну. Вместе теперь, Вань…