— Ты с ума сошёл, Лёша? — Ксения даже не вошла в квартиру, просто замерла на пороге с пакетом из «Пятёрочки» и недоверчиво уставилась на мужа. — Ты взял кредит? На машину?! Для своей матери?!
Алексей, как ни в чём не бывало, сидел на полу, ковыряя что-то в коробке с инструментами. Пахло WD-40 и недавним жареным. Видимо, снова «баловал» себя котлетами из морозилки, пока она была на работе.
— Ксюша, не начинай, — протянул он, не глядя на неё. — Там ничего такого. Взял под 12 процентов, платёж смешной. Мамке нужна была машина, ну ты же знаешь — с коленом у неё…
— Да знаю я, — она бросила пакет на кухонный стол и услышала, как в нём зазвенели банки с консервами. — Только у меня вопрос: ты это решил в одностороннем порядке, или я всё же числюсь как жена в твоём внутреннем совете директоров?
— Ну ты бы опять начала. В твоём стиле. Что «мама всё портит», «мы не потянем», «я не могу жить под её пятой». Ты же сразу на дыбы.
— А я и встану, Лёша, — тихо, почти ласково сказала Ксения и повернулась к нему спиной. — Потому что, знаешь что? Меня никто ни о чём не спросил. А платить будем мы.
Он встал. Прямо в домашней футболке с оторванным карманом и в шортах с выцветшим логотипом «Спартака». Шелушащиеся пятки и всё вот это — картина, не вызывающая уважения.
— Она же мать моя, Ксю. И тебе бы не мешало быть помягче. Это же не чужой человек.
— Вот именно, — она обернулась. — Не чужой. А значит, должен понимать, что не имеет права лезть в наш бюджет. Или ты у нас теперь главный филантроп?
Он хотел ответить, но тут загудел домофон. Звонкий, как удар по нервам. Ксения подошла, нажала кнопку, ничего не спросив.
— Привет, Ксюшенька! — из динамика раздался голос, который она бы узнала в аду. — Ой, что-то лифт так трясётся, как будто развалится скоро. А я с пирожками. Свеженькие!
— Я не ем пирожки, — отрезала Ксения, глядя на мужа. — И да, прекрасно, что лифт трясётся. Может, в следующий раз пешком поднимется.
Алексей сделал два шага назад, как будто за ним открылась пропасть. И она, пожалуй, была права.
— Ксю, ну не сейчас. Пожалуйста.
— Именно сейчас, Лёша. Считай, репетиция.
Через минуту в дверях появилась она — Дина Альбертовна. Женщина лет шестидесяти с выражением лица, будто ей всю жизнь недодают благодарности. Дорогая дублёнка (хотя на дворе конец марта), волосы уложены, маникюр цвета «тёмная слива», перстень, будто её пригласили на роль мадам Помпадур. И пластиковый контейнер с пирожками.
— Ой, Ксюш, ты что такая худая? Опять диеты? Я в твои годы уже рожала!
— А я в ваши годы уже хотела на Бали, — улыбнулась Ксения фальшиво. — Но приходится встречать гостей.
— Ну что ты так сразу! Я же с добром. Вот пирожки. С капустой и с мясом. На сливочном, как ты не любишь, — она ткнула контейнер Ксении прямо под нос.
— Забавно, что вы это помните, — Ксения взяла коробку двумя пальцами и положила на микроволновку, как биологическую опасность. — А я-то думала, всё, что я говорю, мимо.
Алексей пытался что-то вставить, но его не слушали. Он уже знал этот театр.
— А ты, Ксюша, — продолжила Дина Альбертовна, разворачиваясь к сыну, — бываешь иногда очень грубой. Слишком. А Лёша — он у тебя с сердцем. Ему волноваться нельзя. Я ему уже говорила: ты береги себя. Тем более теперь, когда у нас будет машина!
— У нас?! — Ксения почти рассмеялась. — Вы это серьёзно? «У нас» — это в смысле вы с Лёшей и его кредитом? Или я тоже в этой секте?
— Ну почему же… — голос свекрови стал тягучим, как студень. — Я же не враг вам. Я просто хочу помочь. Подвезти, когда нужно. На дачу отвезти, продукты тяжёлые… Внуков, если будут, — тут взгляд в сторону Ксении стал почти прицельным, — я тоже возить буду.
Ксения сделала шаг ближе. Небольшой, но чувствительный.
— Не будет. Ни подвоза, ни внуков. Ни визитов без звонка. А если будет — только по согласованию с советом директоров. Без права голоса.
— Ксюш, ну что ты начинаешь, — пробормотал Алексей, — это уже перебор…
— Перебор — это когда твоя мать берёт твою жизнь в аренду и оформляет на себя. С правом пользования.
Молчание. Пауза. Дина Альбертовна, впрочем, не сдавалась.
— Ты неблагодарная. Я ради вас — всё. А ты что? Только зубами щёлкаешь. Я не для того Лёшу растила, чтобы вы вот так…
— Вот именно, — Ксения подняла подбородок. — Не для того растили. Так забирайте. В багажник влезет?
Она бросила взгляд на мужа. Тот отвёл глаза. Даже не попробовал сказать «остынь» или «перестаньте».
Она поняла всё. Без объяснений.
Мужчина, который не может поставить жену на первое место — не муж. Он — придаток к пирожкам. С фаршем.
Вечером Ксения сидела на балконе, с ногами в пледе, смотрела в тёмный двор и слушала, как за стенкой что-то бурчит Дина Альбертовна — та, конечно, осталась «на пару дней». Алексей старался быть незаметным, но от этого его отсутствие чувствовалось ещё сильнее.
На столике стоял ноутбук с открытым письмом от Максима — её коллеги. Там было: «Ксю, ты точно не хочешь? Это отличный шанс. Всего шесть месяцев. Свой проект. Своя команда. Ты справишься».
Она смотрела на письмо, будто в зеркало. Всё, что она хотела. Всё, чего боялась. И всё, что теперь, похоже, стало возможным.
Телефон завибрировал. СМС от Алексея:
«Мамка просит чай. Заваришь?»
Она закрыла ноутбук.
И пошла спать.
Одна.
Ксения смотрела на свой отражённый силуэт в тёмном стекле маршрутки. Глаза уставшие, в руке — термокружка, которую она тащит с собой из дома уже второй год, потому что «это хоть что-то стабильное в жизни». На заднем фоне гудела реклама салона дверей, а водитель отчаянно спорил по громкой связи с какой-то «Тамарой Валерьевной».
— …ну я-то что могу, Тамар, ты скажи мне, я что? Господь Бог, чтоб влиять? Я человек! Я ж только предложил шашлык!
Ксения усмехнулась — не от шутки, а от того, как жизнь умеет быть параллельной. Вот ты сидишь с мыслью уехать в другой город на полгода, а рядом кто-то спасает брак с Тамарой через мясо на углях.
Её телефон снова вибрировал.
Максим:
«Ну что? До конца недели надо дать ответ. Руководство ждёт. Только ты.»
Ксения не отвечала. Потому что не знала, что выбрать: себя или привычное болото с иллюзией «семейной стабильности». Уехать — значит признать, что у неё всё трещит. Остаться — предать себя. И, кажется, в этой матрице победителей не предусмотрено.
— Ты бы лучше о ребёнке подумала, Ксюша, — Дина Альбертовна поставила чашку на стол с таким звуком, будто она разбила не фарфор, а терпение. — А не о своих поездках.
Ксения только что вошла, не успев снять обувь. От пальто всё ещё пахло уличным ветром и дождём. А тут — «речь матроны на балу».
— Каких поездках? — с интересом спросила она, присаживаясь на край табурета. — У меня, между прочим, работа.
— Да у всех работа, — вздохнула свекровь, по-хозяйски добавляя себе варенье в чай. — Но женщина — она должна быть женщиной. Тыл, уют, борщ, вот это всё. А не вот эта ваша карьера, беготня. Потом ведь жалеете. Когда уже поздно.
— Поздно — это когда свекровь уезжает только после смерти, — буркнула Ксения, не громко, но достаточно, чтобы услышали.
— Что ты сказала?
— Чай вкусный, говорю, — без улыбки, но с самой вежливой маской.
В комнату вошёл Алексей. В руке — коробка от новой автомагнитолы. Радостный. Как ребёнок, которому дали порулить взрослой жизнью.
— Ксю, глянь, поставил маме в машину Bluetooth. Теперь хоть звонки можно не с коленки. Ты рада?
Она встала. Сняла пальто, бросила на стул, медленно подошла к нему.
— Я сегодня получила предложение. На полгода. Руководство центра в Питере. Руководителем проекта. С квартирой и нормальной зарплатой.
Пауза. В комнате стало тихо, как в банке с огурцами.
— С ума сошла? — первой опомнилась Дина Альбертовна. — А Лёша? А семья?
— А что — Лёша? — Ксения не отводила глаз от мужа. — Он может пожить с вами. Вы же как раз под музыку теперь ездите.
Алексей смотрел на неё, будто она объявила о своей беременности от астронавта.
— И ты… поедешь одна?
— Конечно, одна. Ты же занят: кредит, мама, Bluetooth. Куда тебе?
— Это ты сейчас из-за обиды. Из-за машины. Ну не драматизируй.
Ксения вдохнула. Спокойно.
— Лёш. Я не из-за машины. Я из-за того, что ты живёшь по принципу «главное, чтобы мама не расстроилась». А я расстраиваться, значит, могу. Как хобби.
Он молчал. Потому что нечего было сказать.
— Я уеду. На шесть месяцев. И посмотрим, кто и для кого тут действительно семья.
— Ксю… — но это было не «остановись». Это было что-то беспомощное, вроде «неудобно вышло».
— Ты даже сейчас не спрашиваешь: «а что тебе там предлагают», «нужна ли тебе помощь», «как ты себя чувствуешь». Ты просто: «а я?»
Она взяла сумку. Не маленькую — ту, что брала в отпуск. Значит, всё решено.
— Я уеду через два дня. У меня выходные. Ты можешь остаться с мамой. Разобраться с магнитолой, пирожками и своим понятием о жене.
И, не оборачиваясь, вышла в коридор. Захлопнула дверь. И — впервые за долгое время — не дрогнула.
Питер встретил её мокрым асфальтом, запахом кофе из подворотен и ощущением, будто она сбежала не из дома, а из какого-то странного сна.
На вокзале Максим держал табличку с надписью:
«КСЮ. ТВОЁ ВРЕМЯ НАЧАЛОСЬ.»
Она улыбнулась.
А в Москве в это время Дина Альбертовна рассматривала фотку новой магнитолы и цедила:
— Вот Ксюша… характер, конечно… с прибабахом… Но борщ варила вкусно.
Ксения сидела на подоконнике питерской квартиры, босыми ногами упираясь в холодный карниз. За окном медленно капал дождь, по стеклу стекали редкие струйки воды — будто даже небо было в сомнениях. На кухне тихо играл БГ, кто-то соседский варил щи с такой страстью, что запах дошёл даже сюда. А у неё — растворимый кофе и письмо на ноутбуке. Черновик. Для Алексея.
«Я не знаю, кто ты теперь. Тот, кого я любила? Или сын Дины Альбертовны, временно при мне? Я уехала, чтобы дышать. А ты… остался, чтобы не думать.»
Она закрыла крышку ноутбука. Нет. Не письмо. Лучше — разговор. Личный. Один-единственный.
Через шесть месяцев она вернулась.
Не с фанфарами. Без букетов и встречающих. Просто вышла из поезда, вызвала «Яндекс» и доехала до дома — не в семейное гнездо, а в съёмную однушку на Щукинской. Открыла дверь ключом, который дала ей Танька с работы. Первым делом — включила свет, потом — бойлер. Душ, джинсы, хвост. И только потом — звонок Алексею.
— Я вернулась. Завтра можем поговорить. Не у вас, не в кафе. На улице. Я приду к старому дому.
Старый дом — тот самый, от бабушки. Где они когда-то ночевали после свадьбы, ели холодную гречку и ругались из-за сломанного унитаза. Тогда казалось: всё впереди. А сейчас — впереди только развязка.
Ксения пришла первая. На ней пальто цвета слоновой кости, подарок Максима на прощание. Алексей пришёл через пятнадцать минут — как всегда: в последний момент, с видом «может, всё ещё можно откатить».
— Привет, — он остановился, будто боялся подойти ближе.
— Привет.
Молчание. Машина где-то посигналила — раздражённо. Ветром шевелило деревья. Классика.
— Как Питер? — неловко начал он.
— Как и я. Выжил. А ты?
Он опустил глаза. Улыбнулся горько.
— Было пусто. Очень.
— А потом появилась Виктория. Дина Альбертовна рада, да?
Он вздрогнул.
— Откуда ты…
— У меня в бухгалтерии Игорь работает. Мы с ним пересекались. Ох, Лёша. Ну хоть не Кристина, и на том спасибо.
Он сделал шаг вперёд. Медленно. Как в минном поле.
— Ксю… это… я был в тупике. Мама… она давит. Она всегда… И я…
— Ты не сопротивлялся. Никогда. Ни разу. А я устала быть в одиночку в этом «мы».
Она отвернулась. Потом посмотрела прямо в глаза:
— Скажи честно, Лёша. Ты бы ушёл от мамы ради меня?
— Не знаю.
— Вот и всё.
Они расстались молча. Без криков. Без «верни кольцо» и «я тебя люблю». Просто — как ставят точку в предложении, когда всё остальное уже написано.
Через месяц Ксения оформила покупку. Та самая бабушкина квартира, с долгим наследственным спором и годовыми судебными тяжбами, наконец стала её. Дина Альбертовна пыталась надавить, припугнуть, шантажировать, но юрист оказался крепким.
На последней встрече та стояла перед ней в подъезде, в пальто, купленном на тот самый кредит.
— Вот только без этой надменности, Ксения. Всё равно ты одна осталась. Никто тебя не любит. Мой Лёша тебя жалел, а не любил.
Ксения кивнула. Улыбнулась. Но не злорадно, а устало.
— Да, может быть, одна. Но честно. А вы — с магнитолой. Поздравляю.
И закрыла дверь.
Прошёл год. У Ксении теперь был свой небольшой туристический проект, онлайн-платформа с турами по России, партнёры в Петербурге, офис в Мытищах и кошка по имени Вера. Она сделала ремонт в квартире — снесла всё старое, вынесла бабушкин сервант, перекрасила стены. В спальне теперь стоял удобный светлый шкаф, не «антик», а из «Икеи». Символ нового времени.
Однажды, проходя мимо зеркала, она посмотрела на себя и сказала:
— Ну что, Ксю? Выстояла. Выдержала. Теперь — живи.
И наутро впервые за долгое время проснулась с ощущением, что всё правильно.
Конец рассказа.
Ты слишком мало зарабатываешь, чтобы спорить со мной! – заявила мать жены, уверенная, что я должен подчиняться