— Во-о-от… Смотрите как я для вас настаралась. Несколько месяцев шила! В машинке не стирайте только, пух собьётся, лучше мне отдавайте, я сама. А так оно уже чистое, — с гордостью передала она невестке своё творение, ожидая, очевидно, похвалы или хоть какой-нибудь благодарности.
— Спасибо, мама, очень красиво, — с улыбкой сказал Слава, принимая от матери зимнюю шапку и перчатки, и помогая ей снять пальто.
Таня, так звали невестку, лишь промычала что-то распухшими губами и, не рассматривая одеяло, кинула его на тумбочку. Живот её уже был настолько огромен и высок, что на него без проблем можно было ставить целый поднос. Ежеминутно придерживая его то одной рукой, то другой, Таня вперевалку, как утка, ходила по квартире с кислым выражением лица, давая понять всем и каждому насколько ей тяжело и вообще лучше её не трогайте. Распухла она знатно, щёки стали круглыми, как наливные яблоки, а ноги напоминали две несокрушимые колонны. Врачи сказали — отёки. Лариса Дмитриевна старалась относиться с пониманием и терпением к невестке, всё у них было нормально, а тут период такой непростой, что гнать на поворотах надо бы полегче, с остановками… И Лариса Дмитриевна скукожила сочувственное лицо, давая понять Тане, что она всё понимает, сама женщина.
— Тяжело тебе, да? Поздняя беременность, Танечка, что же ты хотела. Сорок лет для родов уже возраст… Я последнего в тридцать пять родила, и то горя хлебнула. Весь первый месяц с температурой под сорок — воспаление почек пошло, белок нашли в моче. Катетером скорее всего занесли инфекцию. Ну я рассказывала тебе.
— Ага, раз десять уже, — довольно грубо отозвалась Таня.
— Тань! — предупредил её Слава и виновато зыркнул на мать.
Таня капризно расплющила губы и неповоротливо развернула курс в сторону комнаты:
— Пойду прилягу. Скорей бы родить уже, мочи нет.
— Ты, мам, не обращай внимания, нервы у неё, не спит почти, — оправдался Слава за жену.
— Нормально, нормально, я с пониманием, — отмахнулась Лариса Дмитриевна и вдруг просияла: — А вот и мой золотой мальчик! — обняла она старшего, пока единственного внука. — А что ты так долго не выходил встречать бабушку?
— Игру заканчивал, ба. Папа дал мне свой ноутбук, — отвечал мальчик и тёрся лицом о бабушкин живот.
Бабушка хохотала, потому что внук щекотал её.
— Ой, а что это у тебя на щеке за сыпь? — обеспокоилась Лариса Дмитриевна, рассмотрев внимательно внука.
— Да аллергия какая-то, — ответил Слава. — Жить будет — не умрёт.
— Мда уж, — поджала губы бабушка, — ответственность у вас так и зашкаливает.
Федя потащил бабушку за руку, она бросила на ходу:
— Там шоколадка в пальто, Слав, достань для Феденьки. Только теперь не знаю можно ли ему… Что вы тут? Живёте? В школе всё хорошо?
— Средне, — юльнул внук от неприятной темы.
— О! А что так? — допытывалась бабушка, проходя на кухню и усаживая подле себя внука.
— Скучно, вот что. Всё уроки, да уроки и ничего интересного. И мальчишки у нас дерутся.
— О как! — с иронией подняла брови Лариса Дмитриевна. — Но ведь и ты у нас, Феденька, в этом плане не промах.
— Ага, и не говори, — подтвердил отец, наливая воду в электрический чайник, — и месяца не проходит, чтобы нас в школу не вызвали.
— Ты чего дерёшься, Федь? — вновь, на сей раз серьёзно, поиграла бровями бабушка.
— Они первые, — упрямствовал мальчик.
Из комнаты заорала Татьяна:
— Он у нас в первом классе таким не был, а во втором как сглазил кто! Вот до чего доводит похвальба неискренняя, меньше надо его «золотым» называть!
«Ишь какая ушастая, — с досадой подумала Лариса Дмитриевна, — и на что намекает? Только я говорю на него «золотой»… Это я что ли неискренне люблю Федю?»
Слава спешно прикрыл кухонную дверь и снова виновато скосил глаза на мать. Ларису Дмитриевну не проведёшь — она сына знала как облупленного, с первого взгляда могла определить когда тот врёт, боится, переживает или банально хочет в туалет. Повздорили небось! Но это не её дело, пусть разбираются сами. Она решила сменить тему.
— Слав, а куда ты ту картину повесил, что я с моря привезла? Хочу глянуть как смотрится. Я думала вы на кухню её — она же с фруктами. Специально выбирала в оранжевых тонах, под цвет вашего уголка.
Слава завис с одноразовым пакетиком чая над кружками.
— Да мы это, ма… Не повесили ещё. Руки не дошли как-то.
— За четыре месяца не дошли?! Во даёшь! У тебя ведь и гвоздь, вот он, вбит уже, торчит бесхозный. Тащи её сюда, сейчас примеряемся, — потребовала Лариса Дмитриевна, — картина хорошая, маслом написана, она вам свежести добавит.
— Мы сами! — резко, как ужаленный, вскричал Слава. Лариса Дмитриевна чётко уловила в его голосе ложь и растерянность. Она с недоумением воззрилась на сына.
— Мы потом, мам, — примирительно объяснил Слава. — Я её засунул куда-то, а куда — забыл. Искать надо. Тебе в чай холодной воды добавить, чтобы не горячим был?
Лариса Дмитриевна кивнула и в этот момент к двери рванул Федя.
— Меня мама зовёт!
Лариса Дмитриевна обеспокоенно посмотрела на спину сына.
— Слава… — тихо спросила она, пользуясь отсутствием внука, — у вас всё нормально?
— Да, да, мам, всё хорошо.
Слава выставил перед матерью чай и открыл упаковку печенья, потом вспомнил, что у них завалялись на верхней полке «рафаэлки», подальше от глаз сына, и достал их тоже.
— Я попросить тебя хотел — мне в командировку через неделю, на три дня всего. Если Таня в это время начнёт рожать — поможешь?
— Да в чём вопрос! Возьму за свой счёт! Без проблем. И за Федей присмотрю. А вот и он!
Вернулся понурый Федя. Он безрадостно взял печенье. На столе оставалась лежать нетронутая бабушкина шоколадка. Федя почему-то глянул на неё с обидой. Лариса Дмитриевна принялась её распаковывать.
— Ба, я не буду. Мама сказала… — тут он на отца глянул по-странному, — мама сказала, что сладкое только после нормальной еды.
— Так давайте я приготовлю, помогу вашей маме! — вскочила Лариса Дмитриевна, обрадовавшись, что может быть по-настоящему полезной.
— Я сама! Не надо ничего готовить! — истошно заорала на всю квартиру Татьяна и закашлялась от усердия, — там, кхэ-кхэ, картошка фри замороженная, разогрею да и всё, будет с него.
— Ох, Господи… — вырвалось у Ларисы Дмитриевны и она закончила уже мысленно: «Не оттуда ли аллергия, что кормят ребёнка всякой дрянью?»
Чувствовала Лариса Дмитриевна, что молодые что-то от неё скрывают и интуиция подсказывала ей собственную причастность к происходящему. Она поделилась мыслями с мужем.
— Да не бери в голову, — посоветовал муж, — беременная баба мозгам не хозяйка. Родит — и успокоится.
— Нет, ну я-то им ничего плохого не сделала, правда, Саш? А то может я за собой не замечаю?
— Вы видитесь два раза в месяц, когда бы ты успела.
— А может Таня обижается, что мы мало помогаем? Она мне, когда Федя ещё маленький был, невзначай говорила, что вот, мол, у других бабушки с детьми помогают, а она всё сама, нет у них таких бабушек. И что мне? Преподавание из-за этого бросать? Что мне делать на пенсии? Я люблю Федю и внучку будущую люблю, но считаю, что пока есть запал, имею право и поработать, не каждому работа в радость. Я своё уже отнянчила, двоих подняла и тоже без чьей-либо помощи. Вот радости-то опять сидеть по шею в пелёнках…
— Ой, ну всё! Растарахтелась! Не хочешь — не нянчи, кто тебя заставляет! Работай в своей музыкальной школе и не заморачивайся.
— Чувство вины у меня есть, понимаешь.
— Нет.
— Это потому что у тебя диапазон эмоций как у чайного блюдца, — съязвила Лариса Дмитриевна. — Ладно.
В ту же ночь, когда Слава отправился в командировку, Татьяне припёрло рожать. Прямо с работы Лариса Дмитриевна помчалась к Феде, чтобы мальчик не остался один. Она заранее договорилась, что её на три дня подменят. И решила Лариса Дмитриевна за эти три дня наверстать всё упущенное, расположить к себе, так сказать невестку, чтобы та не думала чего, не обижалась.
Дело было в декабре и как раз бабахнули морозы под минус 35 градусов. Татьяна родила не очень благополучно — ребёнок глотнул околоплодных вод и вскоре попал в реанимацию. Морозы не остановили Ларису Дмитриевну перед необходимостью подвига — сразу после родов потащилась она к Татьяне с сумкой полезных продуктов и между йогуртом без добавок и зефиром вклинила записку: «Танечка, крепись! Самое тяжёлое время в больнице — это первая ночь. Напиши, что тебе принести завтра? Может курицу с овощами пожарить?»
Таня ответила, что ничего готовить не нужно, их в роддоме кормят достаточно.
Лариса Дмитриевна взяла отпуск на две недели, чтобы поухаживать за мальчиками — Федей и Славой, — и про Таню тоже не забывала, каждый день звонила, приезжала тоже каждый день, несмотря на мороз, даже если Татьяна просила одни прокладки.
— Как ты себя чувствуешь, моя хорошая? Спасибо за внучку!
Перед выпиской вылизала Лариса Дмитриевна всю квартиру сына, при этом деликатно не заглядывая в шкафы и ящики, чтобы не обвинили её, не дай Бог, в том, что она где-то рыскала. После работы, делая круг по городу на автобусе, иногда заезжала к ним, чтобы помочь Тане с ребёнком:
— Иди поешь, — говорит, — ты кормящая мама, тебе надо хорошо питаться, а я понянькаюсь.
Старалась Лариса Дмитриевна не замечать, что Таня не очень-то рада её визитам. Похозяйничает маленько на кухне — и домой. В один день, в свой выходной, пришла она, а Таня с ребёнком вся уморенная. Лариса Дмитриевна, квохча, выставила на кухонный стол большие контейнеры: с картофельным пюре и тефтелями.
— Тепленькие ещё! Поешь?
Татьяна кинула на неё враждебный взгляд и постучала ногтем по баночке с мёдом.
— Знаете, а в мой мёд кто-то соли насыпал.
И смотрит проницательно на свекровь. Лариса Дмитриевна непонимающе похлопала ресницами.
— Может он как-нибудь окислился? Чудеса!
— Вы хотите сказать, что мёд соль вырабатывает?
— Так а мне почём знать что у вас с мёдом?
Татьяна открыла баночку и засунула туда чайную ложку.
— Хотите попробовать?
— Нет.
— Ну конечно! Сами свою отраву есть не станете.
Лариса Дмитриевна отшатнулась всем телом:
— Ты что говоришь такое? По-твоему я туда соли насыпала? Зачем мне это делать?!
— Ну я точно не могу знать зачем люди колдуют, может от ненависти или со свету сжить пытаются. Это по вашей части больше.
— Таня, ты что мелешь?! — вытаращила глаза Лариса Дмитриевна.
Таня закричала, перекрикивая новорожденную:
— Я как этот мёд съела, так к вечеру у меня в одной груди застой молока пошёл! Еле сцедила! Хватит колдовать на нашу семью!
— Я?!! Колдую?!!..
На сей раз Лариса Дмитриевна вытаращила глаза так сильно, что стала похожа на старый добрый УАЗик.
— Да, вы! — уверенно заявила Татьяна ошарашенной свекрови. — Три месяца назад, ещё перед родами, я ходила к гадалке и она сказала, что вы наводите на нас всякую гадость через еду и предметы! Я всегда знала, что не нравлюсь вам! После каждого вашего визита или я заболеваю, или Федя!
— Таня, ты сошла с ума… — схватилась за сердце Лариса Дмитриевна.
— Да неужели?! А я вам сейчас докажу! Не хотела, конечно, но раз уж…
Татьяна полетела на балкон и достала из кучи барахла, которое месяцами накидывалось друг на друга так, что к окну было не подойти… она достала то самое стёганое одеялко, которое сшила для внучки Лариса Дмитриевна. Одеялко было смятым, в пятнах от велосипедной смазки (велик тоже стоял на балконе) и распоротым в нескольких местах. Пока Таня его несла, из него продолжил вылетать пух. Этот пух стелился по полу, как первый робкий снег. Татьяна рывком засунула руку в одну из дыр, выудила оттуда скомканные перья и сунула под нос ошарашенной Ларисе Дмитриевне.
— Вот, смотрите! Что это? Специально для вас сохранила, чтобы вывести на чистую воду! Перья сплетены между собой!
Лариса Дмитриевна пребывала в таком шоке, что даже не находилась с ответом.
— И хватило же у вас совести колдовать на новорожденного ребёнка!
— Таня, я ничего не делала, это случайно…
— Ага, ага! Знаем мы, как вы, ведьмы, притворяться умеете! Только я тоже не д*ра, и все ваши якобы от чистого сердца подношения выбрасываю в мусор! И в роддоме я тоже ничего из вашего не ела, и игрушки все выбросила, и всё, что вы Феде за последние четыре месяца дарили, разбивала и относила на свалку!
Татьяна уже совсем потеряла над собой контроль. Красная, как кирпич, и такая же твёрдолобая, она перекрикивала и плачущего ребёнка, и саму Ларису Дмитриевну, оттесняя её к двери, крича беспрестанно:
— Ведьма! Нечистая сила! Дьявольское отродье! Вон из моего дома!
Вытащив из холодильника бутылочку со святой водой, Татьяна до того разошлась, что обрызгала этой водой Ларису Дмитриевну…
В какой-то момент Лариса Дмитриевна пришла в себя и посоветовала Тане записаться к психиатру.
— И ещё, дорогая Таня! Была бы я ведьмой, то обязательно наколдовала бы тебе мозгов, но так как ничего подобного за тобой не замечается, то и говорить не о чем!
Мужу Ларисы Дмитриевны очень понравилось предположение о том, что его жена ведьма. Он начал фантазировать на эту тему, предлагая Ларисе Дмитриевне войти в роль и шептать что-нибудь в сторону при виде невестки или приходить к ним с метлой и, оставляя на пороге, говорить: «как быстро я сегодня до вас долетела! Хорошо что не надо больше прятаться!».
— Или, хи-хи, — не успокаивался муж, — подними опять тему с мёдом и скажи: «Соль в мёд? За кого ты меня принимаешь, Таня?! Я потомственная колдунья! Я сделала куклу и назвала твоим именем, и тыкаю в неё иголки каждый день! И как ты думаешь, почему у тебя зуб мудрости то и дело побаливает? Потому что я, каждый раз приходя к вам, смачно плюю на твою зубную щётку!»
Но Ларисе Дмитриевне было не до смеха. Поговорив с сыном, она выяснила, что всё, сказанное Татьяной правда: сладости и игрушки, подаренные внуку, выбрасывались, картину с моря Таня порубила на куски, всю еду, которую готовила Лариса Дмитриевна, жертвуя своим отдыхом, Татьяна вываливала под окнами уличным котам… И бедный Слава не знал что делать с Татьяной. В остальном-то она адекватная, нормальная женщина… Но вот такой заскок.
— Ты просто, мам, не приходи пока к нам и ничего не дари. Она поймёт, что хоть с тобой, хоть без тебя, всё равно случаются неприятности — и успокоится.
Но прошло уже два года с той поры. Слава с детьми приходит в гости к родителям без Татьяны. А Лариса Дмитриевна больше совсем-совсем не лезет в их семью, и подарки внукам тоже не дарит: на дни рождения и праздники переведёт энную сумму сыну на карточку и всё на этом. С чудиками лучше не связываться! Тем более Таня продолжает свято верить в свой бред. А за стёганное одеялко Ларисе Дмитриевне до сих пор очень обидно.
Сложный выбор