— Катя, не ори, ребёнок же… — Артём выглянул в коридор. — Он же слышит.
— А ничего, что он тут тоже вообще не должен быть? — Катя ткнула пальцем в сторону комнаты, откуда доносились звуки мультиков. — Его сюда кто звал? Ты хотя бы меня поставил в известность перед тем как они к тебе перебирались?
Ольга стояла у раковины, спиной к ним. Протирала кружку. Не спеша. Не огрызаясь. Но и не уходила — стойкая, как будто вымеряла эффект каждого своего движения.
— Катя, я просто прошу нормально… — начал Артём.
— Нет! — перебила она. — Ты не просишь. Ты молчишь, пока тут всё переделывают, переставляют, вытаскивают мои вещи из шкафа, выбрасывают моё бельё! Это ты так решаешь конфликты, Тёма?
— Я же говорил, что они все равно останутся у нас, — пробубнил он. — Это не вчера началось.
— Ты сказал — «на пару дней», — Катя сжала руки в кулаки. — А теперь она тут распоряжается, как у себя дома. Это нормально, считаешь?
Ольга обернулась.
— Может, не будем устраивать истерику на кухне, а? Всё-таки взрослые люди. Не нравится — можно поговорить спокойно.
— Спокойно? — Катя хрипло рассмеялась. — Ты с самого начала решила, что можешь тут жить, как тебе удобно. А теперь я должна говорить спокойно?
— Я решила? — Ольга подняла брови. — По-моему, твой брат всё решил. Или ты думаешь, он сам ничего не может?
Катя бросила взгляд на Артёма — тот снова отвёл глаза, уставившись в линолеум, как будто там была разгадка всех их проблем.
— Ты просто прилипла к нему, потому что у него есть где жить, — произнесла Катя почти шепотом. — Вот и всё.
— Это уже оскорбление, — ровно сказала Ольга. — И если ты хочешь дальше жить здесь, тебе придётся научиться общаться без этого.
Повисло плотное, вязкое молчание.
— А может, тебе стоит уйти? — вдруг сказал Артём, не поднимая головы. — Тебе же всё не нравится.
Катя замерла.
— Что ты сейчас сказал?
— Ну… просто ты постоянно недовольна. И ты сама говоришь — тебе тяжело. Может, тебе легче будет жить отдельно…
Катя смотрела на него, не веря. Будто в один момент кто-то дёрнул за нитку — и весь их общий мир распался.
— То есть ты выгоняешь меня из моей квартиры, Тёма?
— Я не выгоняю… Я просто…
— Мама бы тебя не узнала, — сказала она.
— Не надо про маму, — буркнул он.
— А кто, если не я, с тобой возился? Когда ты месяцами сидел дома без копейки, кто еду покупал? Я? Или она вот?
— Я не просил…
— Нет, ты никогда ничего не просишь. Ты просто молчишь, пока всё делают за тебя. А теперь ты нашёл себе кого-то, кто будет делать это вместо меня, и считаешь, что я должна освободить вам место?
— Так, всё, — вмешалась Ольга. — Мы не обязаны выслушивать твои истерики. Поговорим, когда ты остынешь.
Катя вдруг резко схватила кружку со стола — свою любимую, с облупленным рисунком сирени — и швырнула её в мусорное ведро. Громко, с грохотом. Кружка разлетелась.
— Поговорим, когда я остыну? — повторила она. — Ты в моём доме. Но ничего. Поговорим.
Она вышла в коридор, схватила куртку, натянула ботинки, вылетела из квартиры.
На улице — серое небо, мелкий колючий снег. Катя стояла у подъезда, дрожала и дышала часто, будто после бега. В голове было пусто.
Катя посмотрела на окна своей квартиры. Точнее, не своей. Уже не своей.
Теперь та — главная.
Катя пришла домой однажды вечером и первым делом увидела на крючке чужую куртку. Синяя, пухлая, с ярко-розовым подкладом. Не Артёма. Не её. Катя посмотрела и ничего не сказала. Просто прошла мимо и закрылась в ванной.
Так всё и начиналось.
Раньше было иначе. Катя вставала в шесть, чтобы успеть к открытию поликлиники. Завтракала на кухне тихо, чтобы не разбудить Артёма. Он работал на складе, смены были разные, вставал позже. Она варила кашу, резала хлеб — строго по акции купленный, составляла список покупок на вечер. Её любимая часть утра — когда ещё темно, и кухня кажется единственным местом в городе, где кто-то бодрствует.
Катя не любила шум. Она любила предсказуемость. Всё должно быть на своих местах: полотенца, тарелки, пледы, даже пластиковые миски в шкафчиках.
Артём был мягкий. Всегда был таким. В школе его дразнили, и она защищала. Когда мама заболела, Катя взяла на себя всё: лекарства, очереди, справки. После смерти мамы — в тот год они оба будто провалились в вату — Катя сказала:
— Мы справимся. Главное — вместе.
Он кивнул. Но «вместе» почему-то значило, что она работает, готовит, платит. А он — просто живёт. Искал себя, «пробовал разные варианты», «думал о курсах», «временно подрабатывал». Это всё тянулось уже третий год.
Катя не жаловалась. Она просто жила.
Ольга появилась как-то буднично. Артём познакомился с ней у каких-то друзей. Сначала встречались у неё. Катя ничего не имела против. Но через пару недель Ольга стала «заскакивать». То у них «сломалась стиралка», то «сын заболел», то «на работе аврал — и к ним ехать далеко». Катя считала: ну ладно, временно.
Через месяц Катя вернулась домой и увидела, как Ольга переставляет баночки на кухне.
— Я просто не могу, когда соль рядом с мукой, — сказала она спокойно. — Мне неудобно.
Катя ответила:
— Это моя кухня.
Ольга лишь пожала плечами:
— Я просто привела её в порядок.
На следующий день исчезла миска, из которой Катя кормила уличного кота. Ещё через пару дней из морозилки пропал контейнер с Катиными голубцами — она их готовила на дежурства. Никто не объяснил, почему. Артём сказал:
— Наверное, случайно выкинули. Там же мало места.
Катя не умела ссориться. Она замыкалась. Становилась тише. Начинала стирать чаще, мыть полы по два раза в день, перекладывать вещи — будто в порядке был смысл.
***
У Артёма с Ольгой была своя жизнь. Он старался быть «мужиком» рядом с ней. Ходил, хлопая дверями. Кричал в коридоре по телефону. Раздражался, если Катя делала замечания. Говорил:
— Ну ты же взрослая. Ну и чего ты так зациклена на этих мелочах?
Он стал носить другую одежду — какую-то новую. Приносил пакеты с едой, которую Катя не покупала. В холодильнике появился острый кетчуп. Потом хлопья с шоколадом. Потом детский йогурт.
Однажды утром она вошла и увидела: на зеркале стоят четыре зубные щётки. Четыре. Одна — её. Вторая — Артёма. И ещё две — неизвестно чьи.
Это было как сигнал. Не спросили. Не обсудили. Просто поставили. Просто начали жить. А Катя — будто мешала.
На собрании в поликлинике главврач Светлана Викторовна спросила:
— Катя, с тобой всё нормально? Ты последнюю неделю будто в воду опушённая.
Катя кивнула.
— Всё нормально.
Но ей снились сны. Будто она — гость в чужом доме. Будто идёт по своей кухне, а там — чужие лица, чужие звуки, всё не так. И она всё время молчит. И никто не спрашивает её, что она думает.
Однажды вечером она попыталась поговорить с братом.
— Тёма, это ненормально. Это мой дом. Я не против гостей, но они должны жить как гости, а не как хозяева.
Он выдохнул.
— Катя, ну… Ты пойми. Мне с ней хорошо. Я с ней… ну как взрослый, что ли. И у неё ребёнок. Им тоже надо где-то жить. У тебя же сердце большое, я знаю. Ты добрая.
— Да при чем здесь доброта, — сказала она. — Речь про уважение. Она не уважает меня. А ты позволяешь.
Он отвернулся. Как всегда.
— Катя, это уже перебор, — сказал Артём, не поднимая головы от телефона.
Катя стояла у шкафа в коридоре, в руках — пакет с её вещами, вытащенными из нижнего ящика. Сложены кое-как, поверх брошен её халат. А в ящике теперь аккуратно разложены вещи Ольги.
— Это мои вещи, Тёма. Мои. Сколько можно?
— Ты же не носишь этот халат. Я не вижу проблемы, — голос у него был усталый. — Оля просто навела порядок. Чего ты так заводишься?
Катя бросила пакет на пол.
— Ты даже не спросил. Вы ничего не спрашиваете. Просто ставите меня перед фактом: теперь вот так. Я, по твоему, здесь кто? Квартирантка?
Из кухни вышла Ольга, вытирая руки о полотенце.
— Никто тебя не выгоняет, если ты про это, — сказала она спокойно. — Но ты, видимо, не хочешь понимать, что жизнь идёт вперёд. Вы тут теперь не вдвоём, как раньше.
— Я поняла, — Катя резко повернулась к ней. — Я поняла, когда ты выкинула мои чашки.
— Они были с трещинами, — пожала плечами Ольга. — Опасно пить из таких. Я просто подумала, что пора обновить кухню.
Катя засмеялась. Звук вышел жёсткий, короткий.
— Обновить кухню? А может, ты мне сразу напишешь список — что выкинуть, а что оставить?
Ольга посмотрела на Артёма.
— Ты будешь с ней разговаривать или опять делать вид, что ничего не происходит?
Артём поднял глаза, вдохнул и тихо сказал:
— Катя, может, ты правда пока где-нибудь поживёшь? Мы… просто сейчас все на нервах. А ты вроде как только больше раздуваешь.
Катя будто окаменела. Несколько секунд тишины.
— А ты, Тёма, вообще осознаёшь, что говоришь? «Пока где-нибудь поживёшь»? У меня есть своя квартира. Ты в ней жил, потому что ты мой младший брат. А теперь ты меня выгоняешь?
— Ну давай без пафоса, — вздохнул он. — Это всё мелочи. Ты всегда всё раздуваешь. Всё как-то… не по-людски.
— По-людски? — Катя шагнула ближе. — По-людски — это спрашивать. По-людски — это уважать. А вы просто захватили всё. Я в своей комнате как гость. Вы даже бельё развешиваете у меня.
— Хватит уже, — тихо сказала Ольга. — Мы с тобой не подружимся. Ты это поняла, я — тоже. Дальше — выбор за тобой. Хочешь жить в постоянном конфликте — живи. Но только не удивляйся, если однажды тебя вообще никто не будет спрашивать.
Катя вдруг вспомнила — буквально вспышкой — как она держала руку мамы в больничной палате. Как шептала, что будет рядом с Тёмой, всегда. Как обещала, что не даст ему упасть. Тогда ей было двадцать пять. Артёму — двадцать один.
Он так вырос. И стал чужим.
В ту ночь она долго не спала. Просто лежала и смотрела в потолок. Слышала, как где-то в соседней комнате включали и выключали свет, как ребенок кашлял, как Артём говорил вполголоса: «Да ладно тебе, она не навсегда…»
И тогда пришло решение. Спокойное. Странно ясное.
Она уйдёт. Не из-за Ольги. Не из-за Артёма. Ради себя.
Решение пришло быстро: утром она написала Никите — однокласснику, с которым давно не общалась, но который недавно вернулся из армии. Он выложил в чат класса, что ищет жильё. Катя написала:
— Хочешь — сдам квартиру. Точнее, комнату в трёшке. С условиями.
— С какими? — спросил он.
— Установишь там порядок. Чтоб прям суровая дисциплина. Холодильник — по графику.
Он ответил через минуту:
— Это по мне.
Вечером того же дня Катя собрала вещи. Три сумки. Одежду, пару книг, аптечку, чайник, постель. Всё. Артёма дома не было. Ольга молча наблюдала, стоя в дверях. На лице — ирония. Ни слова.
Катя остановилась у порога.
— Всё, Тёма, — написала она в мессенджере. — Свою комнату я сдала. Живите. Я выбираю себя.
Ответ пришёл через полчаса:
— Катя, ты серьёзно?..
Она не ответила.
Маленькая студия на окраине. Одинокий шкаф, плита, серый пол. Никакого коврика, никакой суеты. Окно выходит на лесопарк. Катя поставила сумки. Подошла к окну. Закрыла глаза. Вдохнула.
Тишина.
Через неделю в квартире на Шевченко, 12, окончательно установилась армейская дисциплина.
Никита оказался человеком слова. Принёс с собой табличку «График дежурств», организовал отдельные полки в холодильнике, убрал с подоконников всё лишнее.
Артём написал Кате на третий день:
— Он вещи мои выбросил в мусор. Ты что, с ума сошла, притащила его к нам?
Катя не ответила. Через пару часов брат прислал ещё:
— Он сказал твоими словами: «Ты просто жил, Артём. А теперь поживи по правилам».
Катя поставила телефон в беззвучный режим.
В студии было всё просто. Один стул. Один стол. Полка с книгами. Белая кружка, купленная в «Фиксе». Просто белая. Она стояла на подоконнике.
Однажды, проходя мимо магазина, Катя увидела вывеску «Прокат мебели на любой срок». Зашла, арендовала кресло. Привезли на следующий день. Большое, мягкое, почти абсурдное в маленькой комнате. Поставила его у окна. Села. Заснула прямо в нём вечером.
Впервые за долгое время крепко.
Ольга писала один раз.
— У тебя вообще совесть есть? Это ж твой брат.
Катя удалила сообщение. Не читая до конца.
Однажды, в субботу, зашла в «Магнит» у дома и увидела бывшую соседку, Галину Ивановну.
— Катя? Ты чего это тут? Ты же на Шевченко живешь?
— Переехала, — ответила Катя. — Решила жить отдельно.
— От брата? — прищурилась Галина Ивановна. — А он, говорят, теперь с какой-то… С характером баба.
Катя кивнула.
— Пусть будет с кем хочет. Главное — не со мной.
В старой квартире Артём пытался сопротивляться новому жильцу. Никита не ругался. Просто сказал спокойно:
— Правила одни. Или ты живёшь по ним, или не живёшь вообще.
Артём сначала пытался жаловаться Ольге. Ольга злилась. Сын скулил. Началась вторая волна конфликтов — теперь уже без Кати. Через пару недель Ольга предложила «переехать обратно к её маме». Артём не возражал.
Когда они ушли, Никита написал Кате:
— Жилье освободилось. Можешь забирать обратно.
Катя поблагодарила. Но не пришла.
В апреле она купила новый комплект постельного белья. Серо-зелёный. Без рисунков. В первый день, когда его застелила, открыла окно. Ветер чуть колыхал тюль. Было тихо. Так тихо, что слышно было, как гудит трансформатор где-то далеко.
Катя сварила гречку. Без соли. Просто так. Не потому что надо экономить, а потому что ей так было вкусно.
Села у окна, смотрела на вечерний свет. В телефоне замигало сообщение от Артёма.
«Ты вообще нормально спишь после всего?»
Она посмотрела. Подумала. И написала:
— Да. Сплю.
Выключила звук.
— Ты думал, что молодая будет лучше? А теперь обратно хочешь? — с насмешкой спросила жена