— Уже двадцатое число! Где деньги? — голос матери в телефоне звучал так, будто она разговаривала с нерадивым заёмщиком, который пропустил очередной платёж по кредиту.
Я прикрыла глаза и сосчитала до пяти. Глубоко вдохнула. Снова двадцатое. Снова этот разговор.
Каждый месяц одно и то же, словно по расписанию.
— Мам, я же говорила, что сегодня переведу. У меня зарплата только вчера пришла, — терпеливо объяснила я, ковыряя ногтем деревянный подлокотник кресла.
— Вот именно! Пришла вчера, а ты до сих пор не отправила мне! Я что, по-твоему, должна на хлебе с водой сидеть? У меня счета за квартиру не оплачены! — мамин голос взлетел до пронзительных ноток, которые я знала с детства.
В кухню заглянул муж, Антон, вопросительно приподнял бровь.
Я показала ему трубку и закатила глаза. Он понимающе кивнул и тихонько исчез в коридоре — привык уже к этим ежемесячным словесным баталиям.
— Мам, я не кредит у тебя брала, чтобы ты мне как коллектор звонила, — выпалила я прежде, чем успела прикусить язык. Усталость брала своё — перед этим была тяжёлая рабочая неделя с бесконечными отчётами.
Пауза. Потом сухой треск в динамике — мама всегда так смеялась, когда злилась.
Короткий, отрывистый смешок, не предвещающий ничего хорошего.
— Ах вот как! Значит, содержать родную мать для тебя — это теперь как кредит возвращать? Выходит, я тебя растила, кормила просто так? Ночей не спала, на трёх работах горбатилась! А теперь ты мне будешь условия ставить? — каждое слово било, словно камешек, брошенный в стекло.
Я прислонилась лбом к холодному стеклу окна.
За ним серели панельные многоэтажки нашего района. Ноябрь. Тоска.
Голые деревья тянули к пасмурному небу чёрные ветки.
— Мама, мы уже обсуждали это. У меня ипотека, ребёнок, свои расходы. Я не могу каждый месяц тащить на себе ещё и вас с Димкой. Пойми, пожалуйста.
— А кто о Димочке позаботится, если не родная сестра? У мальчика трудности, ему помощь нужна! Он опять с работой не получилось. Ты же знаешь, как ему трудно.
— Мальчику тридцать два года, — тихо напомнила я, вглядываясь в серое небо за окном. — Может, пора бы уже научиться свои трудности самому решать? Или хотя бы попытаться.
— Знаешь что? — в голосе матери зазвенел металл. — Ты обязана помогать семье. Обязана! Это твой долг. Я для вас всё сделала, теперь ваша очередь. И не смей мне указывать, как воспитывать сына!
Разговор явно шёл по кругу. Замкнутый цикл, из которого нет выхода.
Я закончила его обещанием перевести деньги вечером и бросила телефон на кухонный стол. Вот тебе и субботнее утро.
Испорчено вдребезги.
***
В детстве мне казалось, что когда-нибудь мама поймёт, как со мной поступали. Извинится.
Признает, что была неправа. Ха. Наивная девочка с рыжими косичками и веснушками на носу.
Верила в справедливость, в сказки, в то, что добро всегда побеждает зло.
— Это Настя разбила вазу! — заявил Димка в семь лет.
С невинными глазами указывая на меня, когда мама вернулась с работы и обнаружила осколки бабушкиной вазы на полу в гостиной.
— Дима, это правда? — спросила мама, уже хмуря брови в мою сторону.
Её взгляд сразу стал тяжёлым, обвиняющим.
— Нет! Он сам опрокинул, когда мячом играл! Я даже дома не была, я с Ленкой гуляла!
Это была чистая правда — я только вернулась со двора, где мы с подружкой прыгали через резинку.
— Опять врёшь? — вздохнула мама, снимая плащ. — И когда ты только научишься ответственность на себя брать? Вся в отца! Такая же выдумщица.
Это было её средство — сравнивать меня с отцом. Особенно в те годы, когда они разводились.
Для неё я была живым напоминанием о неудачном браке. Ошибкой, которую нельзя исправить.
С каждым годом я всё больше походила на него — те же рыжие волосы, тот же упрямый взгляд.
А Димка — её утешение, её отрада. Младшенький. Любименький.
Золотой мальчик, который всегда умел вывернуться.
С круглыми щеками и ямочками, как у мамы. С её глазами и улыбкой.
— Насть, реши мне задачки по математике, — шептал он, дёргая меня за рукав школьной формы, когда мы сидели за кухонным столом вечером.
— Сам делай, лентяй, — огрызнулась я, закрывая тетрадь ладонью.
— Ну пожалуйста! Мне мама обещала новую приставку, если я исправлю двойку!
Он состроил щенячьи глазки, которые безотказно действовали на маму, но не на меня.
— А мне никто ничего не обещал, — я отодвинула от него учебник.
— Да потому что ты зубрилка! Тебе и так всё легко даётся! А мне трудно, у меня голова не такая умная!
Ничего мне не давалось легко. Просто я сидела ночами, зубрила, старалась.
А ему всё преподносилось на блюдечке. Включая моё внимание и помощь.
Мама всегда говорила:
«Настя, помоги брату. Ты же старшая, ты должна понимать».
***
Со временем Димка научился делать больно не только дома.
В школе оказалось, что у него талант придумывать обидные прозвища.
«Жирафа» — потому что я была выше всех в классе. «Пугало» — из-за веснушек и рыжих волос. «Зубрила» — хорошо училась.
Ребята подхватывали, хохотали, а я сжимала кулаки и глотала обиду. Но ни разу не пожаловалась маме.
Зачем? Чтобы услышать:
«Не выдумывай, Дима просто шутит. У него непростой возраст. Ты что, с братиком не можешь поладить?»
Когда мне исполнилось шестнадцать, отца не стало.
Мама замкнулась. А потом стала жёстче, резче. Будто решила: раз уж ей досталась такая судьба, то и детям её жизнь не должна казаться мёдом.
Она работала на износ, приходила домой вымотанная и раздражённая.
В восемнадцать лет я получила аттестат и напутствие:
— Всё, Настя. Теперь ты взрослая. Я в тебя душу вложила, образование дала. Пора учиться самостоятельности, — мама сказала это сухо, по-деловому, кладя мои вещи в чемодан.
Димке она сказала то же самое, но с такими нотками сожаления в голосе, будто отпускала в дальнее плавание.
И добавила:
«Не волнуйся, сынок, мама всегда тебе поможет».
***
Я сняла комнату в общежитии. Устроилась на работу в офис — сначала секретарём, потом менеджером.
Вечерами училась на экономиста. Каждый день был расписан по часам: работа, учёба, дом.
Никаких развлечений, только экономия на всём — от продуктов до проезда.
Там, в офисе, я и встретила Антона — он работал системным администратором.
Высокий, спокойный, с уверенными движениями и тихим голосом. Сначала мы просто обедали вместе, потом начали встречаться.
— Ты какая-то напряжённая всегда, — заметил он однажды, когда мы сидели на лавочке в парке. — Как будто всё время ждёшь подвоха.
Я пожала плечами.
— Привычка. Жизнь редко балует приятными сюрпризами.
— Попробуй расслабиться, — он улыбнулся и взял меня за руку. — Со мной тебе нечего бояться.
И действительно, рядом с ним я впервые почувствовала, что могу просто дышать. Просто быть.
Без оглядки, без вечного чувства вины.
Антон принимал меня такой, какая я есть — с моими страхами, с моей неуверенностью, с моей историей.
Через год мы поженились. Сняли небольшую квартиру. Копили на первый взнос по ипотеке.
А потом родился Миша — с папиными глазами и такими же рыжими волосами, как у меня.
Я думала, что с появлением внука мама смягчится.
Но она только мельком взглянула на фотографии новорожденного, которые я ей прислала.
— Хорошенький, — сказала она без особого энтузиазма. — Ты, кстати, знаешь, что бабушки больше нет?
Я не знала. От меня это скрыли.
— Почему ты мне не сказала?
— А зачем? Ты же теперь сама по себе. Своя семья, свои дела.
Это было несправедливо и больно. Я любила бабушку — именно её квартира в детстве была моим убежищем, когда дома становилось невыносимо.
Она никогда не сравнивала меня с Димкой, никогда не попрекала, просто любила.
— Так её квартира теперь…? — начала я.
— Мне отошла, — быстро сказала мама. — По наследству.
Через неделю позвонил Димка.
— Слушай, Насть, нам бы надо с мамой поговорить насчёт бабушкиной квартиры.
— В смысле?
— Ну, она же нам обоим должна достаться, разве нет? Ты же знаешь, как мне жильё нужно. В общаге жить уже сил нет, да и работу нормальную не найти никак.
Мысль была здравая. У нас с Антоном ипотека, лишнее не помешало бы. Да и по справедливости — я тоже внучка, тоже наследница.
— Давай попробуем, — согласилась я.
Разговор с мамой вышел коротким и неприятным.
— И не подумаю! — отрезала она. — Я скоро на пенсию выхожу, мне самой нужен будет дополнительный доход от этой квартиры. И вообще, я вас на ноги поставила, теперь моя очередь отдыхать и о себе подумать.
Мы с Димкой переглянулись. Он пожал плечами — мол, я же говорил, что бесполезно.
А через месяц мама позвонила мне с просьбой,
— Настя, мне бы денег немного. На квартплату не хватает, да и Диме помочь надо, у него опять сложности.
Я отказалась. Но звонки продолжались — каждую неделю, потом каждый день.
Мама плакала, давила на жалость, взывала к совести.
Димка тоже подключился — звонил, жаловался на жизнь, рассказывал, как ему тяжело.
В конце концов, посоветовавшись с Антоном, я сдалась,
— Хорошо, я буду помогать. Но только определённую сумму, раз в месяц.
И понеслось. Каждый месяц — звонки, требования, упрёки, если перевод задерживался хоть на день.
Ни благодарности, ни понимания — только вечное недовольство тем, что я даю слишком мало и слишком поздно.
— Нас же у мамы только двое детей, — лицемерно вздыхал Димка в трубку. — Если не мы, то кто ей поможет?
***
Однажды весной я оказалась в районе, где жила бабушка.
Просто так вышло — нужно было забрать документы в отделении банка, которое находилось неподалёку.
После встречи с менеджером я решила прогуляться.
День выдался на удивление тёплым, в парке цвели первые тюльпаны.
Я села на скамейку — ту самую, где мы с бабушкой часто сидели, когда я была маленькой.
Она приносила бутерброды с сыром и термос с чаем, а я рассказывала ей о школе, о друзьях, о книжках, которые читала.
Воспоминания нахлынули так остро, что я не сразу заметила знакомую фигуру.
Димка. Мой брат. С пакетами из супермаркета. Он шёл уверенно, как человек, который возвращается к себе домой.
Я поднялась со скамейки и пошла следом. Вошла в подъезд. Поднялась на третий этаж.
Дверь в бабушкину квартиру была приоткрыта. Димка разговаривал по телефону, не замечая меня.
— Да, красотка, приезжай вечером. Дома я один, никто не помешает. Адрес знаешь.
Я застыла на месте.
— Ты здесь живёшь? — спросила я, делая шаг вперёд.
Димка вздрогнул и обернулся. На мгновение в его глазах мелькнул испуг, но он быстро справился с собой.
— Настька? Ты как тут?
— Ты. Здесь. Живёшь, — повторила я.
— Ну да. А что такого? Мама разрешила. У меня же работы стабильной нет, где мне ещё жить?
— А квартплата? Те деньги, что я присылаю каждый месяц?
Он отвёл глаза.
— Ну, знаешь, жизнь дорогая. На всё нужны средства.
Я оглядела квартиру. Новый телевизор с большим экраном.
Игровая приставка последней модели. Модный спортивный костюм на брате.
— Мама говорила, что эта квартира — её страховка на старость.
— Ну, она и так как бы её, — неуверенно протянул Димка. — Просто я тут пока живу. Временно. А потом, знаешь, она обещала нам обоим оставить. По наследству. Тебе и мне.
Старая сказка. Старая ложь. «Потом», которое никогда не наступит.
— Всё ясно, — я развернулась и пошла к выходу.
— Настя, погоди! — крикнул Димка мне вслед. — Давай поговорим нормально!
Но я уже спускалась по лестнице. В голове звенело от обиды и злости.
Столько лет я верила их словам, их обещаниям. Столько лет позволяла себя использовать.
Через месяц мама позвонила, как обычно, двадцатого числа.
— Настенька, ты не забыла? Нам с Димой деньги нужны.
Я сбросила вызов.
Потом позвонил брат. Я снова нажала на красную кнопку.
Они звонили и писали ещё неделю. Потом я заблокировала их номера. Хватит.
Пусть теперь разбираются сами. А я буду жить своей жизнью — с мужем, с сыном, со своими планами и мечтами.
Без оглядки на прошлое. Без чувства вины. Без вечного «должна».
Целебная вода для ваших цветов, даже хилые оживают, зеленеют и пышно цветут очень долго