Мария стояла посреди гостиной и молча оглядывалась. Всё выглядело чужим — даже стены, на которые она когда-то с любовью вешала фотографии. Теперь — пусто. Остались только крючки да следы от рамок. В углу — несколько коробок. В них уместились её 20 лет жизни.
А теперь у её мужа новая жизнь. С Настей. Секретаршей. Молодой, длинноногой, красивой. Когда Дмитрий сообщил Маше о том, что разводится с ней, Настя улыбалась. Торжествующе. Будто победила. Хотя бороться Мария уже давно перестала.
За последние месяцы она похудела почти на восемь кило. Щёки впали, под глазами — синяки, которые не маскировались никаким консилером. Волосы давно не стригла и не красила. Руки дрожали, но уже не от страха, а просто от нервов.
Мария подошла к зеркалу в прихожей. Остановилась. Посмотрела на себя.
— Ну и кто ты теперь? — спросила она отражение.
Ответа, конечно, не было. В зеркале — уставшая женщина, которую она с трудом узнавала. Но в её глазах вдруг мелькнуло что-то новое. Не надежда — пока нет. Но что-то похожее на злость.
— Всё. Хватит, — сказала она себе почти шепотом.
Она выключила свет в прихожей и прошла на кухню.
***
На кухне было прохладно. Мария открыла холодильник и уставилась вглубь, будто ожидала найти там ответы на свои вопросы. На верхней полке лежала пачка слабосолёной семги — она когда-то купила её «на праздник», да только праздник так и не состоялся. Рядом с ним — баночка чёрной икры. Подарок от коллег на сорокалетие. Она тогда, помнится, даже всплакнула от неожиданности — не из-за икры, конечно, а потому что хоть кто-то вспомнил. Хоть кому-то не всё равно.
Ниже — бутылка игристого. Дмитрий терпеть не мог игристое. А она, наоборот, любила — лёгкое, с пузырьками.
Мария вытащила всё это на стол. Прищурилась, оценивая.
— В самый раз, — пробормотала себе под нос. — На прощание.
Она нарезала сыр, аккуратно разложила на деревянной дощечке. Семгу выложила веером на тёмную тарелку, сдобрив лимонным соком и капелькой оливкового масла. На глаза попалась зелень — подсохшая, но ещё живая — укроп и базилик. Добавила для красоты. Села. Шам панское налила в высокий бокал. Посмотрела на всё это — как будто не она готовила, а кто-то со стороны.
Затем потянулась к телефону и включила старый альбом Земфиры. Именно ту пластинку, что они слушали с Дмитрием в первую зиму в этом доме.
Она подняла бокал:
— За новую жизнь, — произнесла она негромко и выпила залпом.
Прошло, может, полчаса. Музыка продолжала играть. Вино в бутылке осталось чуть меньше половины. Мария сидела, глядя в пустую тарелку, и вдруг почувствовала — нет, не опьянение. Лёгкое, приятное безумие.
Мысль пришла внезапно. Дикая. Нелепая. Но почему-то показалась абсолютно логичной.
Она встала, подошла к раковине и взяла пластиковый контейнер, в котором остались рыбьи обрезки — кожица, хребет, пара кусочков семги, слишком солёных, чтобы есть. Что-то хищное скользнуло в её взгляде.
Потом пошла в зал. Подтащила стул к окну. Встала. Сняла одну из заглушек на карнизе. Металлическая трубка оказалась полой. Идеально.
— Ну что, Дмитрий, — шепнула она, засовывая туда рыбьи куски. — Тебе на память.
Она поставила заглушку обратно. Повторила то же самое со вторым карнизом.. Аккуратно, чисто. Без истерики. Всё проделала методично, будто так и надо.
— От всей души, любимый. — сказала она, когда спустилась со стула. Улыбнулась.
И впервые за долгое время улыбка получилась настоящей.
Первые дни в «обновлённом» доме были почти как медовый месяц. Дмитрий просыпался раньше обычного, с ощущением, что наконец живёт как хочет. Лёгкость. Простор. Тишина без упрёков и книжных цитат. Настя, в его рубашке и с растрёпанными волосами, разгуливала босиком по паркету и говорила:
— Здесь теперь дышать легче. Правда?
Он только кивал. Дышать действительно стало легче. Или так казалось.
Настя появилась в его жизни, как вспышка. Яркая, лёгкая, вечно в движении. После переезда она тут же взялась за обустройство. Сняла со стен полки с книгами, свернула в рулон старый ковёр из кабинета, сказала:
— Я не понимаю, как ты вообще тут жил. Всё будто пропитано тоской. Не дом, а библиотека в трауре.
На его попытку что-то возразить она скривилась:
— Да ладно, Дим, не делай вид, что тебе нравились эти её «литературные уголки». Тут всё как музей. Было.
Дмитрий не спорил. На самом деле, книги Марии раздражали его ещё до развода. Её привычка в каждой комнате вешать на стену цитаты и аффирмации вызывала у него нервный тик. «Кафка, блин, даже в туалете». Но тогда он молчал. А сейчас — нет.
С Настей всё было проще. Её не интересовали «смыслы» — ей хотелось ароматических свечей, музыки, и чтобы вино по вечерам. Они пили игристое, смотрели сериалы, строили планы. Она говорила о Бали, он — о новой линии плитки, которую скоро запустит. Всё казалось… правильным.
Они выкинули всё: коврики, чехлы, кресло, где Мария читала по вечерам. Настя заказала серо-бежевый диван и вазу в форме головы. Поставила аромадиффузор с запахом цитрусов. Дом будто выдохнул.
— Вот теперь это похоже на жизнь, — сказала она, закутанная в его рубашку, с бокалом шампанского. — Не то, что раньше.
А потом появился запах.
Сначала лёгкий, будто где-то рядом кто-то плохо помыл мусорное ведро.
— Ты чувствуешь? — Дмитрий остановился в прихожей и чуть сморщился.
Настя потянула носом, пожала плечами:
— Немного… странный запах. Может, мусор пора вынести. Или ты носки под диван кинул?
Он усмехнулся, но внутри кольнуло что-то неясное. На следующий день запах стал сильнее. Уже не просто неприятный — тревожный. Как будто что-то не то.
Настя провела ревизию холодильника. На выброс пошли банки с просроченными соусами, половина сыра, две пачки печенья с истекшим сроком. Но запах не уходил. Он был везде — будто впитался в стены. Сначала еле уловимый, почти абстрактный, как тонкий дым от тлеющей бумаги. Потом — навязчивый, тяжёлый, липкий.
Тогда Дмитрий вызвал сантехника. Приехал мужчина лет под шестьдесят, в заляпанной куртке и с чёрным чемоданом, похожим на советский чемодан с инструментами.
— Может, крыса сдо хла где-то в стене. Или фильтры в вентиляции забились. Сейчас глянем.
Ползал по всему дому часа два. Разобрал половину сифонов, снял решётки в ванной, проверил стоки, даже под кухонным гарнитуром искал.
— Всё у вас чисто. Ни крысы, ни засора.. —вздохнул он.
Сантехник уехал. Запах остался.
Вечером Дмитрий заказал генеральную уборку. Пришла целая бригада — в масках, с парогенераторами, химией, щётками.
Они работали почти весь день. Промыли каждый угол, даже фартук на кухне отпарили.
Запах исчез. Ненадолго.
На следующий вечер он вернулся. Только теперь — не просто запах. Это было зловоние. Густое, как разложившееся мясо, оставленное на жаре.
— Я так больше не могу, — заявила Настя, сжав виски ладонями, словно пыталась сдавить голову изнутри. — У меня от этой вони мигрень уже неделю. Реально тошнит.
Она стояла посреди спальни в спортивном костюме, с немытыми волосами и красными глазами. От бывшей игривой лёгкости не осталось и следа. Даже голос звучал раздражённо — плоско, без флирта, без её фирменной манерности. Она устала.
— Мы уезжаем. Хоть в гостиницу, хоть к чёрту на рога. Здесь невозможно спать. Пахнет, будто кто-то сдо х прямо в стене.
Они собрали вещи молча. Без ссор, без обсуждений. Просто больше никто не пытался ничего доказывать. В гостинице было тихо и стерильно. Белые простыни, кондиционер, вид на парковку. Скучно, но безопасно.
Дом же стоял пустой. Каждое утро Дмитрий заезжал, открывал окна, включал воздухоочиститель, ставил аромасвечи. Но всё бесполезно. Лаванда, ваниль, эвкалипт — все эти запахи только смешивались с основным, делая воздух ещё более мер зким.
Спустя месяц он сел на кухне в гостинице с ноутбуком и сказал, глядя в экран:
— Всё. Продаём. К чёр ту этот дом. Купим новый. Современный. Чистый.
Настя, лежа на кровати с маской на лице, не ответила сразу. Потом лениво бросила:
— И правильно. Слушай. А, может, твоя бывшая закопала тут кота? Я серьёзно, Дим.
— Не смешно, — отрезал он, хотя усмехнулся. Нервно.
Через три дня риэлтор назначил первую встречу. Молодая пара, на вид приличные: он — айтишник, она — визажист или что-то похожее. Дмитрий вымыл полы, поставил по освежителю в каждый угол, включил лёгкий джаз. Окна открыты настежь. Солнце лилось внутрь, будто пыталось осветить тёмные углы. Он даже постелил плед на диван — попытка создать «уют».
Они вошли, прошли два шага, остановились.
Парень дернулся назад, прикрыл нос. Девушка бледнела на глазах.
— Простите… — сказал он, почти кашляя. — Это… это у вас всегда так пахнет?
Дмитрий даже не успел открыть рот, как дверь уже захлопнулась.
Через час позвонил риэлтор:
— Я всё понимаю, но, честно, с таким запахом вам разве что землю продать. Дом никто не купит. Люди сюда заходят и сразу разворачиваются. Даже перекупщики не хотят брать. Разве что за копейки и сразу под снос.
— Может, это вентиляция, — начал Дмитрий.
— Это не вентиляция, — перебил риэлтор устало. — Это… что-то другое. Не знаю. Но пока не избавитесь от этого, смысла продолжать показы нет.
Настя уже не шутила. Она теперь почти не разговаривала. Только смотрела в одну точку, жуя жвачку. Вечерами пролистывала объявления о новостройках и репостила мемы про токсичных бывших.
Квартира, которую сняла Мария, была крошечной — двухкомнатная хрущёвка на третьем этаже, с облезлой входной дверью и видом на унылый сквер. Она расставила книги по углам — немного, только самые близкие: Ремарк, Мураками, старая поэзия с закладками. Купила уютные шторы — нежно-серые, с тонкой вышивкой. Принесла из супермаркета мяту, розмарин и три пакетика семян бархатцев. Посадила цветы на балконе. Поливала их по вечерам, в тапочках и с кружкой зелёного чая. Наблюдала за прохожими снизу. Несколько раз ловила взгляд соседского мальчишки, который всегда махал ей рукой. Это её немного радовало.
Жизнь наладилась не сразу, но постепенно. Без фанфар, без больших решений. Просто вдруг стало легче. После работы она ходила в бассейн — не из-за спорта, а просто чтобы почувствовать тело. По пятницам, встречалась с коллегами. Смеялись, обсуждали новых учеников, делились слухами. О разводе никто особенно не спрашивал — кроме Даши.
— Я, честно, не понимаю, как ты можешь быть такой… спокойной. После всего. Он же тебя просто вышвырнул.— Даша хлопнула рюмку те килы и хмуро посмотрела на Марию.
— Я бы, прости, но как минимум, поцарапала ему машину. Или хотя бы нагадила под дверь. По-человечески.
Мария только усмехнулась. Без злости, без обиды.
— Мне не нужно ничего царапать, Даш.
Та недоверчиво хмыкнула, но больше не лезла.
Прошёл месяц. Жизнь текла ровно: школа, бассейн дважды в неделю, пятничные посиделки, тёплые вечера с книгой и чаем на балконе. И вдруг, в один из таких вечеров, ей почему-то пришло в голову: А что с домом?
Решила позвонить. Без особого умысла. Просто — спросить.
Трубку взяли после третьего гудка.
— Алло. — Голос был сдавленный, раздражённый, как у человека, которого разбудили или поймали не в духе.
— Привет. Это я. Как дела? Как дом?
— Слушай… — он замялся, потом выдохнул. — С ним какая-то фигня. Там… запах. Постоянный. Жёсткий. Всё проверили, чистили. Никто не может понять, в чём дело. Люди заходят — и тут же уходят. Даже риэлтор нос затыкает.
— Запах? — Мария приподняла бровь, стараясь не усмехнуться. — Странно. Когда я жила, вроде всё нормально было… Подожди. Вы его продаёте?
— Пытаемся. Но, блин…запах…
Мария помолчала. Потом ровно, почти ласково сказала:
— А я так скучаю по нашему дому. Сколько там всего было…
Дмитрий оживился.
— Хочешь, я тебе свою долю продам? Я бы выкупил твою, но у меня сейчас кредит. Я в минусах. Я бы лучше отдал свою часть и забыл об этом вообще.
Мария выдержала паузу.
— Ну… если цена будет вменяемой.
— Будет. Всё, договариваемся. Я позвоню нотариусу.
Через неделю всё оформили. Сделка прошла быстро. Дмитрий даже не стал спорить на счет цены — согласился на первую сумму, которую предложила Мария. Юрист удивлённо поднял бровь:
— Уверены, что не опечатались в договоре? Тут цена — как за кладовку на окраине.
Дмитрий только махнул рукой.
— Мне не нужен этот дом. Просто оформите.
Мария расписалась и аккуратно убрала договор в папку. На лице у неё не было ни торжества, ни злости. Просто лёгкое, еле заметное удовлетворение.
Теперь дом снова был её. Целиком. И никто не мешал ей вернуться. Когда она посчитает нужным.
Дмитрий стоял у входа в дом, чуть прищурившись от яркого солнца. Грузчики, двое молодых пацанов в выгоревших футболках и с наушниками в ушах, выносили вещи и грузили в машину.
Он посмотрел на дом. Двадцать лет. Каждая ступенька, каждый скрип половиц — всё знал наизусть. И всё-таки — не жалко. Ни на грамм. Это место выжало из него всё. Последние месяцы он чувствовал себя, как будто живёт в каком-то зловонном аду: запах был везде — в одежде, в волосах, даже как будто в носу. Измученные ночи в гостинице, ссоры с Настей, клинеры, риэлторы, которые морщили нос, как только переступали порог.
Он вспомнил, как позвонила Маша. Такая спокойная, ровная, даже немного усталая — как будто ей не было интересно, как он. А потом, эта её фраза:
— Может, я бы и купила твою долю, если цена будет разумной…
Он чуть не расхохотался тогда. Что ж, пусть теперь сама с ним разбирается.
«Интересно, сколько ты там продержишься, — думал он, глядя на входную дверь. — День? Неделю? Удачи, любимая. Тебе она пригодится».
Грузчики выносили последние коробки.
— Эй, осторожно с этими, — крикнул грузчикам Дмитрий. — Карнизы. Итальянские. Дорогущие. Там механизм внутри, не гните.
Один из парней, тот, что постарше, кивнул и аккуратно подал металлическую трубу напарнику.
Дмитрий сел в машину. И на секунду, прежде чем завести двигатель, последний раз взглянул в зеркало заднего вида. Затем тряхнул головой.
— Всё. Пора ехать.
Нажал на газ и покатил прочь, не оборачиваясь больше.
Мария вошла в дом, не спеша закрыла за собой дверь и сняла обувь. Она оставила сумку в прихожей и замерла на пару секунд, просто прислушиваясь. Тишина. Ни шороха, ни скрипа. Прошла в гостиную, медленно, как в музейной зале. Всё было пусто, как будто только что прошёл сильный ливень и смыл остатки старой жизни. Ни пыли, ни запаха. Просто воздух.
Мария остановилась у окна, провела рукой по стене. Той самой, где раньше висели семейные фотографии в рамках.
Свет от окна падал полосами на пол. Пыль в воздухе едва заметно крутилась в лучах. Шторы исчезли. Вместе с ними — карнизы. Голые стены, гладкие, с едва заметными следами от дюбелей. Там раньше висели плотные серо-синие занавески, под цвет дивана, которого теперь тоже не было.
Карнизы.
Дмитрий всё-таки их забрал. Даже не поленился. Те самые, в которых она однажды — не в шутку — спрятала «сюрприз». Он уехал вместе с ними, не подозревая, что увозит с собой. Удивительно, насколько буквально он тащил на себе остатки прошлого, уверенный, что начинает новое.
Она ещё раз посмотрела на комнату. Дом был пустой — но не чужой. Больше не чужой.
Один разговор — и квартира свободна