Аромат жареной курицы и маринада для шашлыка густо висел в воздухе маленькой, но уютной кухни. Марина, повязанная новым фартуком, который ей подарила мама, лихорадочно нарезала овощи для салата. Ее движения были резкими, отточенными. В углу на табуретке, словно теневое правительство, восседала Людмила Петровна. Она медленно пила чай, ее зоркие глаза подмечали каждую мелочь.
— Ну вот, почти все готово, — Марина смахнула со лба прядь волос. — Игорь с Катей должны вот-вот подъехать.
— Да уж, постаралась ты на славу, — протянула Людмила Петровна, окидывая взглядом стол, ломившийся от яств. — И салаты, и мясо, и дорогой коньяк… Небось, ползарплаты оставила в магазине?
— Ну, мам, гости же… Хочется создать атмосферу.
— Атмосферу создают не салаты, дочка, а люди. Вот Игорь молодец, небось, Кате пол-Турции привезет в подарок. А твой Алексей… — свекровь сделала паузу, давая словам повиснуть в воздухе. — На своей развалюхе до сих пор ездит. Ремонт ей дороже самой машины обошелся, я слышала?
Марина вздохнула, продолжая резать огурцы. Нож отбивал нервный ритм.
— Ну, что поделать… Машина как машина. Возит.
— Возит-то он возит, а кто за нее платит? Кто ипотеку тянет? Кому каждый раз за коммуналку квитанции на телефон приходят? — Людмила Петровна поставила чашку с грохотом. — Ты у него, Мариш, и золотой гусь, и домработница. Устаешь же на двух работах, а он… Он что? Опять сверхурочные?
— Проект сдают, — тихо сказала Марина, и в ее голосе прозвучала слабая, почти угасшая нота защиты.
— Вечно они у него projects эти сдают, — с пренебрежением скривила губы мать. — А толку? Зарплата копеечная. Посмотри на него и посмотри на Игоря. Брат твой вон бизнесом занят, человеком стал. А твой Алексей…
Дверь в прихожей скрипнула. Послышались тяжелые, усталые шаги. Марина встрепенулась, словно пойманная на чем-то.
В дверном проеме появился Алексей. Лицо его было серым от усталости, под глазами залегли темные тени. Он попытался улыбнуться.
— Привет, девочки. Пахнет обалденно.
— Здравствуй, Алексей, — холодно кивнула Людмила Петровна, окидывая его с ног до головы оценивающим взглядом.
Марина мельком взглянула на мужа — на его помятую рубашку, на усталые плечи — и ее лицо остыло. Вместо приветствия она сухо бросила:
— Руки помой. И переоденься, пожалуйста. Скоро гости. Ты же не в этом ходить будешь?
Алексей помолчал, его улыбка растаяла. Он молча кивнул и прошел в ванную. Сквозь приоткрытую дверь доносился звук льющейся воды. На кухне воцарилось неловкое молчание.
Людмила Петровна одобрительно посмотрела на дочь.
— Правильно. Нечего расслабляться. Мужика держать в тонусе надо.
Марина не ответила. Она подошла к раковине и с силой принялась оттирать чашку, которую Алексей оставил утром. Ее пальцы сжали губку так, что побелели костяшки. Она смотрела в окно, на темнеющее небо, но видела не его. Она вспоминала другого Алексея — того, молодого, с горящими глазами, который десять лет назад обещал ей звезды с неба. Который говорил, что она его вдохновение. А теперь… Теперь он был просто усталым мужчиной, который приносил домой слишком маленькие деньги.
Алексей вышел из ванной, уже в чистой футболке. Он подошел к Марине, хотел обнять ее сзади, заглянуть в глаза, спросить, что случилось. Но она резко отстранилась, делая вид, что проверяет духовку.
— Не мешайся под ногами, Леш. Садись, отдохни. Скоро начнется.
Она произнесла это без злобы, даже с некоторой усталой заботой, но в этих словах прозвучал такой холодный, непреодолимый барьер, что Алексей опустил руки. Он молча прошел в гостиную и опустился на диван, включив телевизор. Звук рекламы заполнил комнату, но не смог заглушить тягостное напряжение, которое сгущалось с каждой минутой.
Людмила Петровна одобрительно хмыкнула и, довольная ходом мыслей дочери, закончила свою мысль, брошенную словно бы между прочим, но прозвучавшую как приговор:
— Запомни, дочка. Сегодня при гостях надо все расставить по местам. Чтобы он наконец понял, кто в этом доме кормилец. Пора взрослеть.
Звонок в дверь прозвучал как выстрел, нарушив тягостное молчание в квартире. Марина вздрогнула, поправила фартук и бросила быстрый взгляд на свое отражение в стекле кухонного шкафа. Алексей поднялся с дивана, но Людмила Петровна уже шла к двери, опережая его, принимая роль хозяйки.
— Игорушка, Катюша, заходите, родные! — ее голос зазвенел неестественной, слащавой радостью.
На пороге стоял Игорь, брат Марины, в дорогой куртке, с уверенной ухмылкой на холеном лице. Рядом с ним — его жена Катя, вся сияющая новым меховым палантином и золотыми украшениями. В руках Игорь держал огромный, в яркой упаковке торт из известной кондитерской, где цены были предметом отдельного разговора.
— Мама, принимай гостей! — обнял он мать, с порога заполняя прихожую своей энергией. — Катя, проходи, не стесняйся. О, Леха! Приветик! — кивнул он через плечо Алексею, уже протягивая ему торт. — Держи, это тебе. С дорогими гостями не грех и культурно отдохнуть.
Алексей молча взял тяжелую коробку, чувствуя себя на подхвате. Его рубашка, в которой он бежал на работу утром, вдруг показалась ему убогой по сравнению с идеально сидящим пиджаком Игоря.
— Спасибо, — коротко бросил он.
Гости разделась, и компания переместилась в гостиную, к накрытому столу. Первые тосты прошли за встречу, за здоровье. Но очень быстро, как Алексей и предполагал, разговор пошел по накатанной колее.
Игорь, отхлебнув коньяк, смачно вздохнул и откинулся на спинку стула.
— Ну что, Леха, как там твои бесконечные проекты? — спросил он, растягивая слова. — Все еще тот самый, за который ты полгода назад брался? Что-то долго вы их сдаете.
— Сложный объект, — стараясь сохранить спокойный тон, ответил Алексей. — Чертежи постоянно согласовывают, технические условия меняют.
— Понимаю, понимаю, — с деланным сочувствием кивнул Игорь. — Бюрократия. А у меня вот на прошлой неделе новый контракт подписал. Поставка оборудования. Дело на пару месяцев, но прибыль… — он многозначительно посмотрел на Катю, — очень даже приличная. Сразу на море поеду, в Турцию, отдохнуть надо после таких напрягов.
Людмила Петровна всплеснула руками.
— Игорушка, да ты просто герой! Не то что некоторые, — она бросила выразительный взгляд в сторону Алексея. — Кто на даче клубнику полоть будет, а кто — на море загорать. Чувствуешь разницу, Марин?
Марина, сидевшая с напряженным лицом, потупила взгляд. Она играла вилкой в салате, не в силах ничего сказать.
— Ну, мам, не всем же бизнесменами быть, — вступилась Катя, но в ее голосе слышалось скорее снисхождение. — Кому-то и на государственной службе работать. Стабильно, хоть и небогато.
— Стабильная бедность — это не стабильность, Катюш, это застой, — философски изрек Игорь. — Вот возьми ипотеку. Ты ее еще на сколько лет брала, Леха? Лет двадцать, кажется?
Алексей почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Он посмотрел на Марину, надеясь на поддержку, но та упорно смотрела в тарелку.
— На пятнадцать, — тихо поправил он.
— На пятнадцать! — с притворным ужасом повторил Игорь. — Ну, ничего, к пенсии как раз расчитаешься. Главное, чтобы работу не потерял. А то с такими-то темпами…
Он не договорил, но все поняли. Алексей сжал под столом кулаки. Ему хотелось врезать этому самодовольному лицу, крикнуть, что он строит реальные вещи, а не перепродает чужое железо с накруткой. Но он молчал. Молчал, потому что знал — любой его протест выльется в еще больший скандал, а Марина снова будет на стороне родных.
Людмила Петровна, видя его молчание, решила добить.
— Да, Алексей, тебе бы поучиться у Игоря целеустремленности. Мужик должен семью обеспечивать, а не на жену надеяться. Марина-то у меня золото, две работы тягает, а ты… Ты что?
В комнате повисла тяжелая, гнетущая пауза. Было слышно, как за стеной включился лифт. Алексей видел, как плечи Марины напряглись еще сильнее. Он понимал, что это лишь начало. И самое страшное было еще впереди.
Алексей сидел, отрезанный от общего разговора, будто стеклянной стеной. Он механически перекладывал еду на тарелке, чувствуя, как жар от унижения медленно поднимается от шеи к лицу. Он поймал себя на мысли, что считает узоры на скатерти, лишь бы не встречаться ни с чьим взглядом.
Игорь, тем временем, разошёлся не на шутку. Он достал телефон и начал показывать фотографии с новой машины.
— Салон, понимаешь, кожаный, полный комплект дополнительных функций. Каждую мелочь можно настроить под себя, — он с гордостью водил пальцем по экрану, поднося его то к Кате, то к матери.
Людмила Петровна ахала, как будто видела космический корабль.
— Красота-то какая! Игорушка, ты просто царь! Совсем другая жизнь.
— Жизнь другая у тех, кто не сидит сложа руки, мам, — самодовольно бросил Игорь, краем глаза наблюдая за Алексеем.
Марина молчала. Она видела, как муж сжимает и разжимает пальцы, лежащие на столе. Видела, как он старается дышать глубже. Раньше это зрелище вызывало в ней жалость, даже желание защитить. Сейчас — лишь раздражение. Словно она наблюдала за взрослым человеком, который не умеет за себя постоять.
И тут Людмила Петровна, как опытный дирижер, решила вывести симфонию унижения на финальный аккорд. Она сладко вздохнула и обвела взглядом стол.
— Ну что, дети, скоро лето. Отпуска планировать пора. Мы с Игорушкой уже подумываем может, куда-нибудь на юга. А вы куда, Мариш? Опять на дачу, к родителям Алексея? Картошку окучивать?
Это была последняя капля. Фраза «картошка», произнесенная с таким ядовитым пренебрежением, обожгла Марину сильнее, чем все предыдущие уколы. Она вспомнила свой прошлый отпуск — прополка грядок, душный домик, вечные разговоры о деньгах. И взгляд матери, полный жалости. Она посмотрела на Игоря и Катю — ухоженных, довольных, пахнущих дорогим парфюмом. Потом на Алексея — ссутулившегося, в своей старой рубашке.
И что-то в ней надломилось.
Она медленно поднялась. Лицо ее было бледным и каменным. Разговор резко оборвался. Все уставились на нее.
— Марин? — тихо, с тревогой спросил Алексей.
Но она уже не слышала. Она вышла из-за стола и направилась в спальню. Через мгновение она вернулась. В одной руке она держала несколько бумаг, в другой — свой кошелек.
Сердце Алексея бешено заколотилось. Он узнал эти листы.
Марина подошла к столу и положила перед собой первую квитанцию.
— Это за коммуналку. Одиннадцать тысяч четыреста рублей. Я заплатила вчера.
Она положила вторую.
— А это счёт из автосервиса. За ремонт твоей машины. Восемнадцать тысяч. Тоже с моей карты.
В комнате стояла гробовая тишина. Было слышно, как на кухне капает вода из крана. Игорь перестал ухмыляться. Катя смотрела на Марину с широко раскрытыми глазами. Людмила Петровна с трудом скрывала торжествующую улыбку.
Алексей смотрел на жену, не веря происходящему. Он пытался поймать ее взгляд, найти в нем хоть каплю сомнения, жалости, что-то знакомое. Но ее глаза были пусты.
— Марина, что ты делаешь? — его голос прозвучал хрипло и чужим. — Мы же дома поговорим…
— Дома? — она перебила его, и ее голос, тихий и ледяной, резанул слух. — Дома ты опять промолчишь. Или опять пообещаешь, что все изменится. Прошло десять лет, Алексей. Ничего не изменилось.
Она сделала паузу, вдохнула полной грудью и произнесла ту самую фразу, которая висела в воздухе весь вечер. Фразу, которую она, видимо, репетировала с матерью.
— Алексей, с этого дня ты платишь за себя сам. Хватит с меня тянуть твое ярмо. Я устала быть твоим кошельком!
Последнее слово повисло в воздухе, тяжелое и безобразное. Катя ахнула. Игорь откашлялся, отводя взгляд. Людмила Петровна удовлетворенно кивнула.
Алексей не шевелился. Он смотрел на жену, и в его голове пронеслась вся их совместная жизнь — встречи, смех, первые радости, общие мечты. И он видел, как все это в одно мгновение рассыпалось в прах под тяжестью этих расчетливых, жестоких слов. Он чувствовал на себе взгляды — любопытные, осуждающие, торжествующие. Он был приговорен, и приговор огласил самый близкий человек.
Он медленно поднялся. Его движения были неестественно спокойными.
— Хорошо, — тихо сказал он. — Я понял. Спасибо за честность.
И, не глядя ни на кого, он развернулся и вышел из комнаты. Его шаги затихли в прихожей. Через секунду хлопнула дверь в спальню.
За столом воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием Марины. Она стояла, опершись о стол, и смотрела в пустоту, сама не веря в то, что только что произошло.
Ошеломляющая тишина, наступившая после ухода Алексея, длилась недолго. Первой пришла в себя Людмила Петровна. Она встала и быстрыми шагами подошла к дочери, которая все еще стояла, опершись о стол, словно боялась упасть.
— Молодец, дочка! — прошептала она, обнимая Марину за плечи. — Сильно! По-взрослому! Он теперь нос по ветру повернет, увидишь.
Марина молча отстранилась. Ее руки дрожали. Она не чувствовала торжества, лишь ледяную пустоту внутри.
Игорь откашлялся, явно смущенный.
— Ну, Марин, ты даешь… Жестко, конечно. Может, хватит? Пойди помирись.
— Что значит «помирись»? — тут же набросилась на него Людмила Петровна. — Она все правильно сделала! Ты видел, как он на все это дело смотрел? Никакой реакции! Каменный! Ему хоть кол на голове теши.
— Мам, он просто в шоке был, — тихо вставила Катя. — Любой бы в шоке был.
— Шок — это ему на пользу! — отрезала свекровь. — Пора уже спуститься с небес на землю.
В это время дверь в спальню приоткрылась. Все замолчали, ожидая, что сейчас выйдет Алексей — может быть, с извинениями, может, со скандалом. Но из комнаты никто не вышел. Послышались негромкие, но четкие звуки: скрип дверцы шкафа, шуршание ткани.
Марину будто током ударило. Она резко рванулась в коридор и застыла на пороге спальни.
Алексей стоял спиной к ней. На кровати лежала старая, некогда спортивная сумка, которую он не использовал годами. Он методично, без суеты, складывал в нее свои вещи. Не все, а самое необходимое — нижнее белье, пару рубашек, носки, зубную щетку. Каждое движение было выверенным, лишенным каких-либо эмоций. Это было страшнее любой истерики.
— Леша… — выдохнула Марина. Ее голос дрогнул. — Что ты делаешь?
Алексей обернулся. Его лицо было спокойным, почти отрешенным. Ни тени злости, ни обиды. Лишь усталая пустота.
— Собираюсь. Ты же все ясно сказала.
— Я… я не это имела в виду! — Марина сделала шаг вперед, чувствуя, как почва уходит из-под ног. — Я просто… мама довела меня! Я сгоряча!
— Нет, Марина, — он перебил ее, и в его голосе впервые за вечер прозвучала твердость. — Не мама. Это были твои слова. Ты показала мне мое место. Спасибо за честность. Теперь я его знаю.
Он повернулся к шкафу и достал свой паспорт и трудовую книжку.
Марину охватила паника. Она представляла себе ссору, крики, может, даже слезы. После которых они, измученные, помирятся. Она не представляла себе этого леденящего душу спокойствия.
— Подожди, пожалуйста! Давай поговорим! — она почти умоляла.
В дверях появились Людмила Петровна, Игорь и Катя. Они молча наблюдали за разворачивающейся драмой.
— Нам уже не о чем говорить, — Алексей замкнул молнию на сумке. — Все, что нужно было сказать, прозвучало за столом. При гостях. Очень показательно.
Он взглянул на родственников жены, стоявших в дверях. Его взгляд скользнул по ним, не задерживаясь, словно они были частью обстановки.
— Извините, что испортили ваш вечер, — произнес он абсолютно ровным тоном, от которого у Марины похолодело внутри.
Он надел куртку, перекинул сумку через плечо и направился к выходу. Он шел мимо них, не оборачиваясь.
— Алексей, остановись! — крикнула Марина, но ее голос сорвался на шепот.
Он уже был в прихожей. Щелчок замка на входной двери прозвучал негромко, но отдался в полной тишине квартиры оглушительным эхом.
Марина осталась стоять посреди комнаты, не в силах пошевелиться. Людмила Петровна первая нарушила молчание.
— Ну и пусть походит, одумается. Не пропадет. Теперь будет знать, как с тобой разговаривать.
Но Марина уже не слышала. Она смотрела на пустую вешалку в прихожей, где только что висела его куртка. Она смотрела на дверь, за которой растворился ее муж. И впервые за долгие годы она поняла, что совершила ошибку, которую уже не исправить. Тихий, предательский звук захлопнувшейся двери навсегда разделил ее жизнь на «до» и «после».
Прошла неделя. Семь долгих, неестественно тихих дней. Марина возвращалась с работы в пустую квартиру. Звук ключа в замке больше не предвещал ни ужина, ни привычного шума телевизора из гостиной. Только гулкая тишина, которая встречала ее, как незваный гость.
Она пыталась звонить Алексею. Сначала на второй день — трубку не взяли. На третий день он ответил коротким сообщением: «Все в порядке. Мне нужно время». Больше она не писала. Гордость, обида и страх сплелись в тугой клубок под сердцем.
Она жила как во сне, механически выполняя привычные действия. Пока не пришло время платить за квартиру.
Конверт с квитанцией лежал на столе, как обвинение. Марина взяла его в руки. Цифры не изменились — те самые одиннадцать тысяч четыреста рублей. Но сейчас они казались ей неподъемными. Она открыла приложение банка на телефоне, собираясь, как всегда, перевести деньги. Палец замер над экраном.
Внезапно ее осенило. Половина этой суммы — его. Теперь он должен платить за себя сам.
Внутри все перевернулось. Это была не просьба, не попытка наладить контакт. Это был ультиматум. Исполнение ее же приговора.
Она набрала номер. Сердце бешено колотилось. Алексей ответил почти сразу. В трубке было тихо, слышался лишь отдаленный гул города.
— Алло, — его голос был ровным, спокойным.
— Привет, это я, — Марина с трудом выдавила из себя. — Пришла квитанция за коммуналку.
— Ясно, — последовал короткий ответ.
— Так что… Присылай свою половину. Пять тысяч семьсот. Как мы и договорились.
Она произнесла это с вызовом, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Последовала пауза. Ей показалось, что слышно, как он дышит.
— Хорошо, — наконец сказал Алексей. — Свою половину за коммуналку я переведу. А ипотеку плати сама. Это твоя квартира, твое решение. Ты же хотела независимость. Вот она.
Марину будто облили ледяной водой.
— Как это? Мы же вместе ее брали! Это наша общая квартира!
— Нет, Марина, — его голос оставался стальным. — Это квартира, которую ты выбрала, потому что она была «престижнее». Это квартира, за которую ты платила больше, потому что моя зарплата была «недостаточной». Ты всегда подчеркивала, что это твой вклад. Теперь он полностью твой.
— Но я одна не потяну! — почти крикнула она, чувствуя, как по щекам ползут предательские слезы. — Это же тысячи!
— Знаешь, — в его голосе вдруг прозвучала усталая усмешка, — я сейчас тоже считаю тысячи. И понимаю, как это тяжело. Осознаешь цену вещей. Особенно цены слов, сказанных при гостях.
— Ты меня наказываешь? — прошептала она.
— Нет. Я просто исполняю твои условия. Ты сказала: «С этого дня ты платишь за себя сам». Я плачу. За себя. А ты плати за себя. И за свою независимость. Все честно.
Он положил трубку.
Марина сидела, сжимая в руке телефон, и смотрела на квитанцию. Кричащие цифры плясали перед глазами. Она вспомнила слова матери: «Молодец, поставила на место!». Теперь это «место» оказалось краем финансовой пропасти, в которую она летела с огромной скоростью.
Она поняла, что ее «победа» оказалась ловушкой.
Марина провела уикэнд в состоянии, близком к параличу. Она не отвечала на звонки матери, игнорировала сообщения. Мысли о предстоящем платеже по ипотеке вызывали физическую тошноту. В понедельник утром, едва она переступила порог офиса, зазвонил телефон. На экране светилось имя «Мама».
Марина сглотнула комок в горле и взяла трубку.
— Ну что, он прислал деньги? — без предисловий спросила Людмила Петровна. В ее голосе слышалось привычное ожидание победы.
— Прислал, — солгала Марина. — Только за коммуналку.
— Как только за коммуналку? А остальное? Ипотека? Он что, с жиру бесится?
— Он сказал, что ипотека — это мое решение, и платить за нее мне.
— Ах вот как! — голос свекрови зазвенел от ярости. — Нет, это надо же, какая наглость! Так его, Марин, нельзя оставлять! Он вообще забыл, кто он такой! Игоря надо подключать! Мужской разговор нужен!
— Мам, не надо! — испуганно воскликнула Марина, но было уже поздно. — Только не это…
— Молчи! Все уже решено! Мы с Игорем сегодня же к нему на работу наведаемся. Посмотрим, как он там перед начальством краснеть будет!
Марина пыталась возражать, умолять, но мама уже положила трубку. Чувство надвигающейся катастрофы сжало ей грудь. Она понимала, что эта «помощь» добьет последнее, что могло остаться между ней и Алексеем.
В это время Алексей был на строительном объекте. Он стоял у свежего котлована, проверяя чертежи. Работа, всегда бывшая для него рутиной, сейчас стала отдушиной. Здесь царила ясность: цифры, схемы, физический труд. Здесь не было унизительных взглядов и ядовитых фраз.
К нему подошел прораб, молодой парень в каске.
— Алексей Викторович, вас там какие-то люди спрашивают. Мужчина и женщина, постарше.
Алексей поднял голову. Сердце упало. Он обо что-то предчувствовал. Поднявшись в бытовку, он увидел их. Людмила Петровна, напыщенная и грозная, в дорогом пальто, которое выглядело нелепо на фоне бетона и пыли. И Игорь рядом, в своей идеальной куртке, с выражением презрительной брезгливости на лице.
— Ну наконец-то ты появился, — начала Людмила Петровна, не дав ему открыть рот. — Мы тут к тебе по-хорошему пришли. По-семейному.
Рабочие в бытовке замерли, с любопытством наблюдая за сценой.
— Людмила Петровна, Игорь, — Алексей кивнул, стараясь сохранять спокойствие. — Я на работе. Давайте поговорим в другом месте.
— А что, стыдно стало? — вступил Игорь, широко расставив ноги. — Перед своими товарищами? Так и надо. Мужиком будь, Алексей! Бросил жену, денег не платишь! Ты вообще понимаешь, что творишь?
Алексей почувствовал, как по телу разливается знакомая волна жара. Но на смену ей пришла холодная, кристальная ясность. Он устал. Устал от этого театра.
— Игорь, я тебя не бросал. И с Мариной мы разберемся сами. Без зрителей.
— Как это без зрителей? — взвизгнула Людмила Петровна. — Ты при всех ее унизил, ушел из дома! А теперь еще и денег на содержание не даешь! Ты кто после этого?
— Я человек, которого публично объявили нахлебником, — тихо, но очень четко сказал Алексей. Он посмотрел прямо на свекровь. — Вы помните свои слова, Людмила Петровна? «Золотой гусь», «тянуть ярмо»? Я просто последовал вашим рекомендациям. Перестал быть обузой.
Игорь сделал шаг вперед, пытаясь нависнуть над Алексеем.
— Ты что, умничаешь? Я тебе не по-хорошему говорю! Вернись к жене и выполняй свои обязанности! Иначе мы с тобой по-плохому разберемся! По-мужски!
Раньше такая угроза заставила бы Алексея сжаться. Сейчас он лишь устало улыбнулся.
— По-мужски? Ты имеешь в виду драку, Игорь? — он окинул взглядом его дорогой пиджак. — Ты испортишь костюм. А я — смену на работе. И что это даст? Марина полюбит меня сильнее, когда ты мне глаз подберешь?
Он повернулся к Людмиле Петровне.
— И вам не советую устраивать сцены на моей работе. У нас, в отличие от некоторых видов деятельности, строгая трудовая дисциплина. И начальство не любит скандалов.
Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание.
— Все финансовые вопросы с Мариной мы будем решать цивилизованно. Через суд, если понадобится. В нашем государстве, слава богу, есть законы. А теперь, извините, у меня работа.
Он развернулся и вышел из бытовки, оставив их в гробовом молчании. Рабочие потупили взгляды, стараясь не смотреть на разъяренных гостей.
Алексей вышел на свежий воздух. Руки у него слегка дрожали, но на душе было непривычно спокойно. Впервые за много лет он не убежал, не промолчал. Он дал отпор. Он защитил свое достоинство. И это чувство было слаще любой победы.
Спустя полчаса ему пришло сообщение от Марины: «Прости за маму и Игоря. Я не знала».
Алексей прочитал и отложил телефон. Он не стал отвечать. Граница была установлена. Теперь ее предстояло охранять.
Жизнь Марины превратилась в бесконечный забег по кругу. Работа с девяти до шести, а потом — подработка: вечерние сверхурочные, составление отчетов для мелких предпринимателей, которые она находила через знакомых. Она возвращалась домой за полночь, валилась с ног от усталости и засыпала, не раздеваясь, на диване в гостиной. Спальню она не посещала — та стояла нетронутой, как музей их рухнувшей жизни.
Первая же попытка внести платеж по ипотеке оказалась унизительной. Ее карту отклонили. Не хватало нескольких тысяч. Пришлось снять все накопления с «подушки безопасности», которая таяла на глазах. После оплаты на счету осталось три тысячи рублей до зарплаты, которая была через две недели.
Однажды вечером, когда она в очередной раз считала копейки в кошельке, раздался звонок. Марина вздрогнула, надеясь, что это Алексей. Но на экране светилось имя «Игорь». В сердце шевельнулась надежда — брат, может быть, предложит помощь.
— Марин, привет! — голос Игоря звучал бодро. — Как дела? Тот гад деньги шлет?
— Присылает только за коммуналку, — устало ответила Марина.
— Ну ты держись там! — весело бросил Игорь. — Кстати, мы с Катей на выходных в тот новый ресторан идем, что в центре открылся. Говорят, кухня — просто сказка! Цены, конечно, кусаются, но можно себе позволить!
Марина молчала, сжимая телефон. У нее на ужин была вареная картошка и котлета, оставшаяся с воскресенья.
— Марин, ты тут? Ну ладно, не грусти! Все наладится! Позвони, если что!
Он положил трубку, даже не дождавшись ответа. «Позвони, если что». Эти слова прозвучали как насмешка. Она поняла, что его «поддержка» ограничивается советами «быть сильной», пока он сам наслаждается жизнью.
Отчаяние накатывало волнами. Она вспомнила слова матери: «Ты у нас независимая!». Эта независимость пахла пылью пустой квартиры, дешевой едой и страхом перед каждым новым числом месяца.
В один из таких вечеров, когда сил не осталось совсем, она набрала номер подруги Ольги. Та была единственным человеком, кто не осуждал и не читал нотаций.
— Маринка, родная, как ты? — в трубке послышался теплый, беспокойный голос.
Услышав родной голос, Марина расплакалась. Она рассказала все — про пустоту, про деньги, про звонок Игоря.
— Марин, да ты с ума сошла! — воскликнула Ольга, когда та закончила. — Какую такую независимость ты нашла? Мужика нормального потеряла! Алексей-то золотой был! Не пил, не бил, домой приходил, тебя любил! Да, денег не миллионы, но ведь не бомжевал же вы!
— Но мама говорила… — начала Марина.
— А мама твоя тебе мужа или врага нашла? — перебила подруга. — Она тебе всю жизнь вбивала, что ты принцесса, а он тебе не пара! И где теперь эта мама? Рестораны посещает с твоим братцем, а ты тут одна на картошке сидишь! Ты очнись!
Слова Ольги были как удар хлыстом. Они не оставляли места для иллюзий. Марина сидела в тишине, и до нее наконец-то стало доходить. Она променяла тихое, но надежное плечо мужа на призрачное одобрение матери, которое в трудную минуту оказалось пустым звуком.
На следующий день ей нужно было отнести документы в банк, чтобы запросить отсрочку по платежу. Подходя к зданию, она замерла. У входа, разговаривая по телефону, стоял Алексей.
Он выглядел… по-другому. Не помолодевшим, нет. Но собранным. Плечи были расправлены, взгляд уверенным. На нем была та же старая куртка, но она висела на нем как-то иначе. Он что-то спокойно говорил в трубку, улыбнулся, кивнул и положил телефон в карман.
Их взгляды встретились. Марина увидела в его глазах не злость, не обиду. Лишь легкое удивление и ту самую ледяную вежливость, которая разделяла их теперь пропастью.
— Марина, — кивнул он.
— Леша… — ее голос сорвался. — Ты тут?
— Да, по делу. В соседнем отделении.
Он посмотрел на нее, на ее осунувшееся лицо, на потухшие глаза. В его взгляде на секунду мелькнуло что-то похожее на жалость, но он тут же отвел глаза.
— Ну, удачи.
И он прошел мимо. Не грубо, не зло. Просто как мимо незнакомого человека.
Марина осталась стоять на ветру, глядя ему вслед. Она вдруг с ужасом осознала, что он ушел не только из квартиры. Он ушел от нее. И в его новой жизни, судя по всему, не было места для той боли, которую она ему причинила. А ее новая «независимость» оказалась самой дорогой и одинокой ценой, которую она когда-либо платила.
Прошло два месяца. Два месяца тикающих часов в пустой квартире, подработок до полуночи и молчаливых ужинов на одного. Марина научилась экономить на еде, отключила кабельное телевидение и перестала покупать новую одежду. Ее «независимость» пахла лапшой быстрого приготовления и пылью на полках в спальне.
Однажды, просматривая почту, она нашла конверт без обратного адреса. Внутри лежало официальное письмо. «Уведомление о явке в суд для рассмотрения заявления о расторжении брака». Сердце упало и замерло. Она знала, что это произойдет, но вид официальной бумаги вызвал физическую боль.
Это был последний толчок. Гордость, обида, страх — все смешалось и уступило место одному простому и ясному чувству: она не может позволить всему закончиться вот так, на листе казенной бумаги.
Она набрала его номер. Руки дрожали.
— Алло, — его голос был спокойным, как всегда в последнее время.
— Леша, это я. Получила твое письмо.
— Ясно.
— Мы можем встретиться? Поговорить? Без… без гостей.
Он помолчал.
— Хорошо. Где?
Они встретились в маленьком сквере недалеко от их дома. Раньше они часто гуляли здесь по вечерам. Алексей пришел вовремя. Он выглядел подтянутым, даже немного загоревшим.
Они сели на скамейку. Между ними лежала невидимая преграда.
— Леша, я… — Марина с трудом подбирала слова, глядя на свои руки. — Я получила повестку. Я понимаю, что заслужила это. Все, что произошло… это была ужасная ошибка.
Алексей молчал, глядя перед собой.
— Я была глупа и слепа. Я позволила маме и Игорю влезть в нашу жизнь. Я позволила им себя убедить. Эти слова за столом… я не думала, что говорю. Я просто хотела… не знаю, доказать что-то им. А в итоге разрушила все.
Она замолчала, ожидая ответа. Но он все так же молчал. И это молчание было страшнее любых упреков.
— Я поняла, что значит платить за все самой, — голос ее дрогнул. — Я поняла цену тем словам. И я готова просить у тебя прощения. Каждый день. Я знаю, что ты не обязан меня прощать. Но я должна была это сказать.
Алексей медленно повернулся к ней. В его глазах не было ни злобы, ни торжества. Лишь глубокая, неизбывная усталость.
— Я тебя простил, Марина.
От этих слов у нее перехватило дыхание. В сердце блеснул лучик надежды.
— Правда?
— Да. Я перестал злиться. Я понял, что мы просто были разными людьми, которые хотели разной жизни. Ты хотела успеха, который измеряется деньгами и статусом. А мне… мне было достаточно нашего дома, нашей тихой жизни. Я не прав, ты не права — это уже не важно. Просто мы разные.
Луч надежды погас, не успев разгореться.
— Но… значит, мы можем попробовать все начать заново? — она смотрела на него умоляюще.
Алексей покачал головой. Тихо, но твердо.
— Нет. Не можем. Слишком много сломано. Та ночь… она разделила все на «до» и «после». Я не могу забыть, как ты смотрела на меня тогда. Как ты говорила со мной. Я не могу это забыть и вернуться. Я уже иду другой дорогой.
Он посмотрел на нее, и в его взгляде она наконец увидела не тень мужа, а взгляд постороннего, но не злого человека.
— Я подам на развод. Квартира твоя, я не претендую. Будем оформлять все цивилизованно. Я желаю тебе всего хорошего, Марина. Искренне.
Он встал, кивнул на прощание и пошел по аллее, не оборачиваясь. Он не уходил в гневе. Он просто уходил.
Марина сидела на скамейке одна. Вокруг кружились первые осенние листья. Она не плакала. Слез больше не было. Было только тихое, горькое осознание.
«С этого дня ты платишь за себя сам».
Ее слова, сказанные когда-то сгоряча, обернулись пророчеством. Теперь она платила за все сама. За свою гордость, за свое легковерие, за свое молчание. И эта цена оказалась самой высокой в ее жизни. Ценой потери человека, который любил ее просто за то, что она есть. И этого уже ничем нельзя было вернуть.
— Мама, ещё хоть слово пloхое от тебя услышу в адрес моей жены, я не посмотрю, что ты моя мaмa! Так по фiзiоnомii дviну, что мало тебе не