— Лена, только давай без этого, — процедил Игорь, ввалившись в квартиру и небрежно закинув куртку на спинку кресла. На кресло, которое она умоляла не трогать.
— А я и не планировала, — отозвалась Лена ледяным тоном, даже не удостоив его взглядом. — И что на сей раз? Очередное пополнение жилплощади? Планируем сдавать спальню посуточно?
Он выдохнул с таким видом, будто перед ним не жена, а суровая надзирательница из ЖЭКа, и, избегая ее взгляда, прошествовал на кухню. Лена стояла у раковины, отмывая тарелки после ужина на двоих, съеденного в одиночку.
— Мама приедет пожить. Временно. Недельки на две, — выпалил он, словно сообщал о необходимости заменить перегоревшую лампочку.
Лена перекрыла кран, аккуратно водрузила тарелку в сушилку и медленно повернулась к нему, в ее взгляде плескалось предчувствие бури.
— Две недели? Как в прошлый раз, когда эти «две недели» растянулись на три месяца? Или как позапрошлый, когда ты напрочь забыл о моем существовании?
— У нее ремонт, Лен. Пыль, хаос… рабочие. В конце концов, ты же понимаешь…
— Понимаю. Но не понимаю, почему я должна это выносить. У меня была своя жизнь. Своя квартира, в которой я была хозяйкой. А теперь я делю ее с комендантом в цветастом халате.
Он пожал плечами, достал свою любимую кружку и налил чай, всем своим видом демонстрируя, что вопрос решен.
— Она поживет в комнате. Мы там немного переставим мебель, чтобы ей было комфортнее.
В груди у Лены болезненно кольнуло. Комната… Ее комната. Письменный стол, привезенный на видавшей виды «Газели», любовно отшлифованный ее руками и покрашенный в тот самый оттенок серо-зеленого, который она так долго искала. Ее книги, ее коллекция керамики, привезенная из путешествий, ее фотографии, запечатлевшие счастливые моменты. Ее личное пространство, ее тихая гавань, где можно было вдохнуть полной грудью.
— Это моя комната, Игорь. Моя. Ты мне обещал, что там никто не поселится. Что ты понимаешь, насколько это для меня важно.
Он сделал шаг вперед, положил ладонь на потрескавшуюся столешницу.
— Лен, ну что ты как маленькая, право слово. Не веди себя так… капризно. Это всего лишь на время. Потом все вернется на круги своя.
Она тихо рассмеялась, но в этом смехе не было ни капли веселья.
— Возвращается лишь то, что не успели до конца уничтожить. А ты уничтожаешь, Игорь. Медленно, методично, не оставляя следов, чтобы я не сразу заметила. И всегда — исподтишка.
Он отпрянул, словно от огня.
— Да это же просто комната. Просто старье. Не раздувай из мухи слона.
Лена подошла вплотную, глядя ему прямо в глаза.
— Это не «просто комната». Это моя территория. И ты снова на нее вторгся. Без спроса.
Через два дня Ольга Сергеевна прибыла — с двумя неподъемными чемоданами, ворохом цветастых шалей, кастрюлей наваристого супа и выражением лица человека, который заранее знает, что легкой жизни здесь не будет, но он готов принять бой. Игорь, как всегда, суетился, помогая выгружать вещи, а Лена молча наблюдала из кухни, как ее личное пространство стремительно превращается в захламленный склад чужих вещей.
— Ой, ну и пылища у вас тут, Леночка, — елейным голосом произнесла свекровь спустя четверть часа, демонстративно стряхивая невидимые пылинки с подоконника. — А я-то думала, у вас тут стерильная чистота.
— А я-то наивно полагала, что вы еще не успели распаковать вещи, — сухо парировала Лена.
Слово за слово, и вот уже вещи Ольги Сергеевны нагло расположились прямо поверх аккуратных стопок книг и альбомов Лены.
— Можно было хотя бы предупредить меня, — тихо заметила Лена вечером Игорю, когда они наконец остались наедине. — Хотя бы словом обмолвиться.
Он, не отрываясь от экрана телефона, небрежно бросил:
— Да ладно тебе. Ты же знала. Все нормально. Переживем.
— «Мы» — это я и ты. А не ты и твоя мамочка. Хочешь жить с ней под одной крышей — пожалуйста. Но только не в моей квартире.
Он резко вскинул голову, словно его ужалили.
— О, началось! «Моя квартира»! Значит, я здесь никто и звать меня никак?
— Нет. Но ты ведешь себя так, будто я здесь никто.
Последующие дни превратились для Лены в настоящую пытку. Утром — придирки по поводу чая («Ой, Леночка, а что это у вас за кипяток? Мне бы чего-нибудь чуть тепленькое!»), днем — бесцеремонная перестановка ее вещей («Да я просто освободила тебе местечко. Все равно же этим не пользуешься!»), вечером — бесконечные посиделки Игоря с мамой, во время которых они обсуждали достоинства и недостатки Лены так, словно она — недоделанный проект, нуждающийся в срочной доработке.
На третий день Лена не выдержала.
— Ольга Сергеевна, — произнесла она, решительно войдя в свою бывшую комнату, теперь больше напоминающую музей советского быта, увешанный коврами и заставленный тяжеловесной мебелью из прошлого века, — вы случайно не забыли, что это — не ваш дом?
Свекровь окинула Лену взглядом, словно та осквернила древний алтарь неписаных правил, веками скрепляющих жизнь под одной крышей.
— Леночка, неужели ты и вправду считаешь, что семья должна разбежаться по углам? Или тебе просто хочется забиться одной, как затравленной кошке на чердаке?
Лена, закусив губу, с трудом удержалась от колких слов.
— Я хочу жить там, где меня не касаются чужие руки. Где мои вещи не меняют дислокацию по чьей-то прихоти, а книги не путешествуют по дому, словно перекати-поле. Я хочу жить в доме, а не в зале ожидания для пассажиров из прошлого века.
Ольга Сергеевна вскинула подбородок и сложила руки на груди, принимая позу ментора, готового изречь истину.
— Тяжело с тобой, Леночка. У тебя язык – острее бритвы. Мужа – от семьи, семью – от дома. Что потом? Когда останешься одна, чем пустоту заполнять будешь?
— Лучше одной, чем рядом с теми, кто считает, что любовь – это бесконечный экзамен на прочность.
Лена резко развернулась. На кухне Игорь, приклеившись к экрану телефона, казался чужим. Она посмотрела на него и с внезапной ясностью поняла – не чувствует ничего. Ни злости, ни обиды, ни даже привычной, угасающей надежды.
— Скажи честно, – прошептала она, – если бы я просто исчезла, ты бы заметил?
Он молчал. И этот вакуум красноречивее любых слов говорил о зияющей пропасти между ними.
В пятницу вечером Лена вошла домой, уставшая и обремененная тяжелой сумкой. Первое, что поразило – гора огромных мешков, нагроможденных возле двери. Второе – Ольга Сергеевна, вальяжно расположившаяся в её любимом кресле, колдующая над вязаньем унылого, мышиного цвета.
— Что это? – Лена кивнула на мешки, борясь с накатывающей волной раздражения.
— Завтра вывезем, – небрежно бросила свекровь. – Ты ж вечно допоздна на работе, я решила тебя не беспокоить.
Лена скинула туфли, прислушалась к тишине, оглушающей пустоте квартиры.
— А Игорь где?
— С друзьями. В баню поехал. Ты не против?
— Я-то нет. Но почему этот вопрос адресуется вам, а не мне? Или вы теперь главный семейный диспетчер?
— Леночка, – вздохнула свекровь, поднимая усталые глаза от вязания. – Да я ж только добра хотела. У вас тут такой хаос был! Я и в шкафчиках навела порядок, и ковры выбила, и какие-то твои старые книги выбросила – только пыль собирали. И вот эти твои… как их… безделушки, что ты коллекционируешь.
Острая боль пронзила висок.
— Вы выкинули мои книги?!
— Ну что ты сразу в крик… Не все! Только те, что уже совсем рассыпались. И вот эти… иностранные. Ну зачем они тебе? Пылесборники одни.
Лена прошла в свою бывшую комнату. Там теперь все было кричаще чужим – пестрое покрывало, оборки на шторах, ковры, водруженные на стены, словно трофеи. На её столе – банка с пуговицами. Символ окончательного и бесповоротного захвата территории.
— А где мои тетради?
— Какие ещё тетради?
— Там, где мои эскизы, чертежи, планы, фотографии… Я пять лет их собирала!
— Может, в мешках. Я ж не разбирала. Там, кстати, твои старые коробки. Завтра хотела на помойку отнести. Посмотри, если хочешь…
Лена вышла на лестничную площадку. Присела на корточки возле мешков. Вскрыла один. Внутри – смятые страницы, сломанные фотографии, разорванные тетради, безнадежно расплющенные коробкой с чем-то неподъемно тяжелым.
Она сидела так, казалось, целую вечность. Мимо шли люди, бросали сочувствующие взгляды. Одна соседка пробормотала: «Опять у них что-то… Бедная девочка» – и поспешно скрылась в лифте.
Когда Лена вернулась в квартиру, свекровь уже хлопотала у плиты. Аромат крепкого бульона щекотал ноздри.
— Я тебе суп сварила. С языком. Игорь его обожает. С утра по магазинам бегала, мясо выбирала…
Лена подошла к ней спокойно. Слишком спокойно. За этим штилем крылась невидимая буря.
— Ольга Сергеевна. Завтра вас здесь не будет. И послезавтра. И вообще – никогда больше.
— Что ты мелешь?
— Собирайте вещи сегодня. Я закажу вам такси. Если хотите – грузовик.
— Да ты что! Я – мать твоего мужа!
— А я – хозяйка этой квартиры. И документы – у меня. Игорь здесь прописан временно. Так что – до свидания.
Ольга Сергеевна театрально всплеснула руками:
— Ты с ума сошла! Я ему все расскажу!
— Вот и прекрасно. Пусть приезжает. С чемоданами. И заберет вас. Навсегда.
— Ты семью рушишь, Елена!
— Нет. Семью рушат те, кто считают, что я – пустое место. А я – не пустое место. Я – человек. У которого есть право на свою жизнь.
Она ушла в спальню. В настоящую спальню, где еще стояла её кровать и висела её одежда. Опустилась на кровать в темноте. Поплакала тихо, без истерик. Но недолго – она знала, что впереди, возможно, будет ещё труднее, но зато – чище.
В тот же вечер она оформила заявление на развод. С холодной отстранённостью хирурга: разрез, зажим, шов — бумаги, сканы, отправка.
Утром свекровь отбыла, извергая потоки угроз и проклятий. Игорь даже не удостоил своим присутствием. Лишь сухое сообщение: «Ты перегнула. Нам нужно поговорить».
Но говорить было больше не о чем.
В тот день, когда Лена возвращалась домой, её внутренний мир застыл в тревожном ожидании, словно перед грозой. Город, казалось, дышал как обычно, автобус ворчал привычным гулом, аромат кофе с перекрестка манил в уют знакомой кофейни. Но в груди поселился ледяной комок зловещего предчувствия: дома ее ждало нечто недоброе.
Ключ в замке упрямился, словно и он противился вторжению. Но отступать было некуда — это был ее дом, выстраданный и любимый. Дом, который она создавала годами: сама красила стены весенним утром, меняла окна под шум осеннего ветра, выбирала мебель, вкладывая в каждую деталь частичку себя.
Она переступила порог… и замерла в оцепенении.
В гостиной царил хаос. Осколки вазы, той самой, что красовалась на журнальном столике, усыпали пол. Книги и журналы перемешались в беспорядочной куче, некоторые безвозвратно исчезли. На полке с фотографиями чернели пустые провалы: снимок, где они с Игорем смеются на морском берегу, пропал. Коробки с ее вещами, собранные для дачи, были разбросаны, словно их содержимое готовилось к изгнанию.
На кухне плита зияла свежими царапинами, некогда белоснежный холодильник, купленный на ее кровные сбережения, был обесточен. Шторы сорваны с окна и скомканы в углу.
В ее комнате, где она находила утешение с книгой и чашкой ароматного чая, теперь громоздились обшарпанные кресла с вытертой обивкой, чужие коробки. Полки были наполовину опустошены, наполовину забиты хламом.
Лена опустилась на пол в коридоре, обхватив голову руками. Внутри пульсировала лишь одна мысль: «Как? Как можно было ворваться в чужую жизнь, вытоптать ее и назвать это помощью? Это не помощь. Это война».
Зазвонил телефон. Игорь.
Она дрожащей рукой поднесла трубку к уху.
— Лена, я знаю, ты злишься. Мама хотела как лучше. Она же старалась…
— Старалась?! Она уничтожила все, что я создавала! Ты видел, во что превратили квартиру?
— Мы все исправим, милая. Мы же вместе. Я тебя люблю.
Она молчала, оглушенная. Любовь? Разве можно говорить о любви, когда позволяешь чужому человеку безнаказанно попирать твою жизнь?
— Игорь, если ты не на моей стороне, значит, ты мне не муж. Ты просто сын, боящийся перечить матери.
В трубке повисла тишина.
Наутро Лена позвонила юристу. Говорила спокойно, без надрыва, но с уверенностью в голосе. Обсудили документы, ответственность, возможные пути защиты. Записала каждое слово, словно заклинание.
Дома царила звенящая тишина. Игорь исчез, свекровь словно растворилась в воздухе. Лена осознала: она одна. И от этого ей было страшно до дрожи, но в то же время парадоксально легко.
Она взяла тряпку и принялась за уборку. Стена за стеной, полка за полкой — возвращала себе свой дом, крупица за крупицей. Соседи заглядывали, предлагали свою помощь. Кто-то делился советами, кто-то просто приносил чашку горячего чая. Эти простые знаки внимания поддерживали ее на плаву.
По вечерам, когда на город опускалась синяя дымка, она вспоминала детство. Как мать надрывалась, таская тяжелые сумки. Как отец ушел и не вернулся, оставив в их жизни зияющую пустоту. Тогда она пообещала себе, что ее дом будет крепостью, надежной и защищенной гаванью. И вот, теперь ей приходилось отвоевывать его заново.
С каждой вымытой вещью внутри росла новая сила. Она понимала, что можно восстановить не только стены, но и себя.
Через неделю Игорь все-таки появился на пороге.
— Ты передумал? — спросила она ровным голосом.
— Лена, я…
— Нет, Игорь. Я не могу жить с людьми, которые рушат мою жизнь и не считают меня за человека.
Он опустил глаза, избегая ее взгляда.
— Я подала на развод.
Тишина застыла в воздухе, словно после бури.
Прошло несколько месяцев. Квартира вновь сияла свежестью: стены дышали новой краской, вещи обрели свои места, пропитанные ее энергией и вкусом. Но самое главное — Лена научилась защищать себя и то, что ей дорого.
И пусть финал этой истории оказался не таким, о котором она мечтала в юности, зато он был честным и справедливым. Это была ее новая жизнь — спокойная, своя, без лишних людей и чужих рук, хозяйничающих в ее шкафах.
Конец.
Приведя любоvniцу на корпоратив, муж объявил о разводе, тут же жена перешла к плану «А», затем плану «Б» и «В»