— Не понял?! — голос Миши прорезал тишину подъезда, эхом отдаваясь от бетонных стен. — Что здесь творится?!
Ключ не поворачивался. Замок… замок был другой. Совсем другой. Миша присел на корточки, вглядываясь в металлическую личину замка, будто она могла объяснить, что произошло с его квартирой за эти три недели командировки.
— Мишенька! — раздался знакомый голос соседки. Тётя Лиля, в застиранном халате и с бигуди на голове, выглянула из своей двери. — Ты приехал… Ох, милый мой, что же делается…
— Тётя Лиля, что за чертовщина? Почему замок поменян? Где Оля?
Женщина замялась, теребя пояс халата. Её лицо приняло выражение человека, который знает правду, но боится её произнести.
— Мать твоя приходила… — начала она осторожно. — Лидия Петровна. Такой скандал устроила… Всё управление слышало.
Сердце Миши провалилось куда-то в живот. Он знал этот тон. Знал, что сейчас услышит что-то страшное.
— Оленьку выгнала, — тётя Лиля говорила почти шёпотом, оглядываясь по сторонам. — Кричала на неё, что она… ну, знаешь, девица лёгкого поведения. Бедная девочка плакала, собирала вещи… А потом…
— А потом что?! — Миша сжал кулаки так сильно, что суставы хрустнули.
— Захар приехал. Брат твой. С баулом, с пьяными друзьями. Сказал, что теперь здесь будет жить. Замок поменяли на следующий день.
Мир вокруг Миши покачнулся. Он опёрся о стену, пытаясь осмыслить услышанное. Захар… Его младший брат, тридцатилетний неудачник, который не мог держать работу дольше месяца. Захар, который пил всё, что горело, и считал, что мир ему должен.
— Где… где Оля? — спросил Миша хрипло.
— Не знаю, милый. Уехала куда-то. Такая расстроенная была…
Миша достал телефон. Оля не отвечала уже неделю. Он думал, что она просто обиделась на его долгое отсутствие. А оказывается…
Звук поворачивающегося замка заставил его поднять голову. Дверь его квартиры медленно открылась, и на пороге показался Захар. Растрёпанный, в грязной майке, с опухшим лицом и красными глазами.
— О, братишка приехал, — протянул он, качаясь на пороге. — Добро пожаловать в свои пенаты.
Запах из квартиры ударил Мише в нос. Прокисшее пиво, табак, что-то гниющее… Это была его квартира? Та самая, в которой он оставил Олю три недели назад?
— Захар, — голос Миши прозвучал угрожающе тихо. — Что. Ты. Здесь. Делаешь?
— Живу, — братец пожал плечами. — Мамаша разрешила. Сказала, что пора тебя от этой… как её там… от этой дурочки твоей отучать.
— Дурочки?! — Миша сделал шаг вперёд, и Захар инстинктивно отступил. — Дурочки, говоришь?!
— Ну да, — Захар попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой. — Мамаша всё правильно сделала. Зачем тебе какая-то девка? У тебя семья есть, брат есть…
Миша протолкнулся мимо него в квартиру и замер. То, что он увидел, не укладывалось в голове. Его новенький паркет был залит какими-то пятнами. Стены, которые он сам красил прошлой осенью, были исписаны какими-то каракулями. На полу валялись бутылки, окурки, какие-то тряпки.
— Что вы наделали? — прошептал он, проходя в гостиную.
Диван, на котором он так любил обнимать Олю по вечерам, был порван. Из него торчали клочья поролона. Телевизор работал, но экран был треснут. На журнальном столике стояли грязные тарелки с засохшими остатками еды.
— Да ничего особенного, — Захар плюхнулся на диван, поднимая облако пыли. — Мужики приходили, отмечали мой переезд. Ты не жадничай, братишка.
— Не жадничай?! — Миша обернулся к нему, и Захар увидел в его глазах что-то такое, что заставило его сжаться. — Не жадничай?! Это моя квартира! Я за неё кредит плачу! Я здесь жил с человеком, которого люблю!
— Любишь, — Захар хмыкнул. — Мамаша говорит, что эта твоя Олька просто к деньгам присосалась. Работает где-то в салоне красоты, стрижёт бабок… Какая из неё жена? Тебе нормальную девушку найти надо, из приличной семьи…
— Захар, — голос Миши стал опасно спокойным. — Где мои вещи? Где вещи Оли?
— Какие вещи? — брат пожал плечами. — Мамаша сказала, всё в мешки сложить и выбросить. Зачем тебе старьё какое-то?
— Выбросить? — Миша почувствовал, как внутри что-то переворачивается. — Выбросить мои вещи? Вещи Оли?
— Да не кипятись ты, — Захар потянулся к бутылке пива, стоявшей на полу. — Купишь новые. Деньги у тебя есть, работаешь хорошо…
Миша медленно подошёл к окну. Внизу, возле мусорных баков, он увидел знакомые предметы. Олины платья, его книги, фотографии… Их общие фотографии валялись в грязи.
— Мама, — прошептал он, доставая телефон. — Мама сейчас же приедет сюда. И мы с ней поговорим.
— Зачем её беспокоить? — Захар допил пиво и отрыгнул. — Она всё правильно сделала. Ты только спасибо скажи…
— Спасибо? — Миша повернулся к нему. — Спасибо за что? За то, что вы разрушили мою жизнь? За то, что выгнали человека, которого я люблю? За то, что превратили мой дом в вертep?
— Да какая там любовь, — Захар махнул рукой. — Переживёшь. Мужик ты или кто? Баб много, а брат один…
— Брат, — Миша произнёс это слово так, будто оно обжигало язык. — Брат, который не может два дня подряд не пить. Брат, который живёт на шее у матери. Брат, который…
Звонок телефона прервал его. Лидия Петровна, как будто почувствовала, что сын приехал.
— Алло, мамаша, — Захар схватил трубку раньше Миши. — Да, он приехал. Кричит тут, возмущается… Да, я ему говорил, что ты правильно сделала…
Миша выхватил телефон из рук брата.
— Мама, — его голос звучал так холодно, что Захар поёжился. — Приезжай. Сейчас же. Нам нужно поговорить.
— Сынок, — голос Лидии Петровны звучал на удивление бодро. — Только не ругайся. Я всё для твоего блага сделала. Твою девицу выгнала, а Захару крышу над головой дала. Он же брат тебе, семья…
— Мама, — Миша закрыл глаза, пытаясь сдержаться. — Приезжай. Сейчас.
— Да что ты так кипятишься? — в голосе матери послышались нотки раздражения. — Я тебе добра хотела. Эта твоя Олька…
— Её зовут Оля, — прервал он. — И она не «моя девица». Она женщина, которую я люблю. Которую собирался… — он осёкся. — Неважно. Приезжай.
Он положил трубку и посмотрел на Захара, который сидел на диване, глупо улыбаясь.
— Братишка, — протянул тот. — Да не дуйся ты. Выпьем лучше, поговорим по-мужски…
— По-мужски? — Миша медленно подошёл к нему. — Ты знаешь, что такое «по-мужски»? Это когда ты отвечаешь за свои поступки. Это когда ты не прячешься за мамину юбку в тридцать лет. Это когда ты уважаешь чужую жизнь и чужие чувства.
— Да ладно тебе, — Захар попытался встать, но пошатнулся. — Подумаешь, девка какая-то. Их миллионы. А я… я же брат тебе. Кровь одна…
— Кровь? — Миша посмотрел на него с отвращением. — Ты хочешь говорить о крови? О семье? А где была эта семья, когда я работал на двух работах, чтобы купить эту квартиру? Где была эта семья, когда я делал здесь ремонт своими руками? Где была эта семья, когда я…
Он осёкся. Не стоило рассказывать Захару, как он мечтал сделать Оле предложение. Как выбирал кольцо. Как планировал их общее будущее.
— Где Оля? — спросил он тихо. — Где она сейчас?
— Откуда я знаю? — Захар пожал плечами. — Мамаша с ней разговаривала. Я в это время в магазин ходил…
— Что она ей сказала? — Миша сделал шаг ближе. — Что именно сказала наша мама моей девушке?
— Ну… — Захар замялся. — Обычное. Что она не подходит тебе. Что она… ну, знаешь… из простой семьи. Что тебе нужна жена с образованием, с положением…
— С положением, — повторил Миша. — А у Оли что, нет образования? Она закончила педагогический институт. Работает, кстати, не просто в салоне красоты, а администратором. Зарабатывает сама. Никого не просит…
— Да какая разница! — Захар махнул рукой. — Мамаша лучше знает, что тебе нужно. Она жизнь прожила, опыт имеет…
— Опыт? — Миша засмеялся, но смех этот был страшный. — Опыт воспитания двух сыновей? Одного трудоголика, который в тридцать пять лет боится признаться матери, что хочет жениться. И второго… — он посмотрел на Захара. — Второго алкоголика, который не может сам о себе позаботиться.
— Эй, — Захар попытался возмутиться. — Я не алкоголик. Я просто… переживаю трудный период…
— Десять лет переживаешь, — отрезал Миша. — Десять лет трудный период. И всё за счёт матери. А теперь и за мой счёт.
Лязг замка в двери прервал их разговор. Лидия Петровна всегда носила с собой ключи от квартир обоих сыновей. «На случай пожара», — говорила она. Теперь Миша понимал, на случай чего именно.
— Мишенька! — в дверях появилась полная женщина лет шестидесяти, в строгом тёмном пальто. — Сынок мой, приехал наконец!
Лидия Петровна была из тех женщин, которые умеют выглядеть торжественно даже в самых неприятных ситуациях. Её седые волосы были аккуратно уложены, губы накрашены, в руках — сумочка, которую она держала как щит.
— Мама, — Миша не сдвинулся с места. — Садись. Поговорим.
— О чём тут говорить? — она прошла в гостиную, окинула взглядом беспорядок и поморщилась. — Захар, ты бы прибрался немного. Всё-таки не хлев…
— Мам, я завтра приберу, — пробормотал Захар, избегая смотреть на Мишу.
— Мама, — голос Миши был опасно спокойным. — Объясни мне, пожалуйста, каким правом ты распоряжаешься моей квартирой?
— Каким правом? — Лидия Петровна выпрямилась. — Материнским правом! Я же мать тебе, а не чужая тётка какая-то!
— Материнское право не даёт тебе права выгонять из моего дома человека, которого я люблю.
— Любишь, — она фыркнула. — В твоём возрасте пора бы понимать разницу между любовью и увлечением. Эта твоя Олька…
— Оля, — поправил Миша. — Её зовут Оля.
— Мне всё равно, как её зовут, — Лидия Петровна махнула рукой. — Она тебе не подходит. Я это сразу поняла, когда увидела её в первый раз. Хитрая, расчётливая. Таких я за версту чую.
— Ты её даже не знаешь, — Миша чувствовал, как внутри закипает ярость. — Ты с ней толком не разговаривала ни разу!
— А мне и не нужно разговаривать, — мать села на диван рядом с Захаром. — Я всё по глазам вижу. Она к тебе не любовь испытывает, а интерес. Квартира, зарплата, положение… Вот что её интересует.
— Мама, — Миша подошёл ближе. — Оля работает. Она никогда не просила меня о деньгах. Она даже за продукты всегда пыталась платить пополам…
— Ну да, — Лидия Петровна усмехнулась. — Спектакль разыгрывает. Показывает, какая она самостоятельная. А на самом деле к твоей квартире присосалась и живёт как у Христа за пазухой.
— Она здесь жила, потому что я её просил! — голос Миши сорвался. — Потому что мне с ней хорошо! Потому что я не хочу проводить вечера в одиночестве!
— А что плохого в одиночестве? — мать пожала плечами. — Ты работаешь, деньги зарабатываешь, карьеру делаешь. Зачем тебе, чтобы какая-то девчонка под ногами крутилась?
— Какая-то девчонка, — повторил Миша. — Мама, а ты знаешь, что Оля каждый вечер готовила мне ужин? Что она гладила мои рубашки? Что она…
— Вот! — Лидия Петровна подняла палец. — Вот именно! Она себя незаменимой делает! Классический женский приём. Сначала услуги всякие, забота показная, а потом штамп в паспорт требовать будет. А там и наследство твоё захочет получить.
— Наследство? — Миша был потрясён. — Какое наследство? Мама, мне кредит платить ещё пять лет! Какое наследство?
— А эта квартира? — она обвела рукой гостиную. — А твоя работа? Ты инженер, зарплата хорошая…
— Мама, — Миша сел в кресло напротив дивана. — Мне тридцать пять лет. Я хочу семью. Я хочу детей. Я хочу просыпаться рядом с человеком, которого люблю, и засыпать рядом с ним. Это нормально!
— Нормально, — согласилась Лидия Петровна. — Но не с этой. Найди себе девушку из хорошей семьи. Учительницу, например. Или врача. Чтобы образование было, воспитание…
— У Оли есть образование! — Миша вскочил. — Она педагог! Она умнее многих твоих «хороших девушек»!
— Тогда почему она в салоне красоты работает, а не в школе? — ехидно спросила мать.
— Потому что в школе зарплата копеечная! Потому что она хочет нормально зарабатывать! В этом что-то плохое?
— Вот и я говорю, — Лидия Петровна торжествующе кивнула. — Деньги для неё главное. А любовь… любовь это когда женщина готова с мужчиной хоть в землянке жить, лишь бы вместе.
— Мама, — Миша посмотрел на неё с отчаянием. — Мы живём в двадцать первом веке. Женщины имеют право хотеть нормальной жизни. Имеют право работать там, где им нравится. Имеют право…
— Имеют, имеют, — перебила его мать. — Только не за счёт моих сыновей. У тебя и так одна забота — работа да карьера. А тут ещё эта… эта приставучка.
— Приставучка? — голос Миши стал тихим. — Мама, ты хоть понимаешь, что говоришь? Ты оскорбляешь женщину, которую я люблю.
— Люблю, люблю, — Лидия Петровна махнула рукой. — Сколько раз я это слышала! Помню, в институте ты тоже «любил» одну. Как её звали… Светка какая-то. Тоже умирал без неё. А где она теперь? Забыл уже, небось.
— Это было двадцать лет назад, — Миша потёр виски. — Мама, я был студентом. Это совсем другое.
— Ничего не другое, — она покачала головой. — Мужчины всегда думают, что каждая новая страсть — это любовь на всю жизнь. А потом оказывается, что это просто гормоны играют.
— А что ты сделала с её вещами? — вдруг спросил Миша. — Где платья Оли? Где её книги? Где…
— Выбросили, — коротко ответила мать. — Зачем хлам хранить?
— Выбросили, — повторил Миша. — Мама, там были её документы. Её фотографии. Её…
— Документы я отдала ей, — Лидия Петровна поправила сумочку на коленях. — Не зверь же я какой-то. А остальное… ну что остальное? Тряпки всякие. Купит новые.
— Тряпки, — Миша закрыл глаза. — Мама, там было платье, которое она надевала на наше первое свидание. Там была её любимая книга, которую она читала детям в садике. Там были фотографии её умершей бабушки…
— Ну и что? — Лидия Петровна пожала плечами. — Мёртвых не воскресить. А платье… подумаешь, платье. Женщина должна обновляться, а не носить одно и то же годами.
Миша открыл глаза и посмотрел на мать. Посмотрел так, как не смотрел никогда. Будто увидел её впервые.
— Мама, — сказал он медленно. — А ты помнишь, как папа дарил тебе цветы? Как он хранил твои письма в старой коробке? Как он…
— Это было другое время, — перебила его Лидия Петровна. — Тогда люди были другими. Более серьёзными. Более ответственными.
— Другими? — Миша встал. — Мама, а ты знаешь, что Оля каждый день звонила тебе в больницу, когда ты лежала с воспалением лёгких? Что она покупала тебе лекарства, которых не было в аптеке рядом с больницей?
— Покупала, — кивнула мать. — Само собой. Она же за твои деньги их покупала.
— На свои, — тихо сказал Миша. — На свои деньги. Я узнал об этом случайно. Она мне ничего не говорила.
— Не говорила, — Лидия Петровна усмехнулась. — Конечно, не говорила. Чтобы ты подумал, какая она добрая. Классический женский ход.
— Мама, — Миша подошёл к окну. — Скажи мне честно. Что бы ни сделала Оля, как бы она ни вела себя, ты всё равно была бы против неё. Так?
— Почему? — Лидия Петровна удивилась. — Если бы она была подходящей…
— Какой подходящей? — повернулся к ней Миша. — Опиши мне идеальную женщину для твоего сына.
— Ну… — мать задумалась. — Из хорошей семьи. Образованная. Работает в приличном месте. Не накрашенная, как клоун. Скромная. Знает своё место…
— Знает своё место, — повторил Миша. — И какое это место?
— Дом, семья, дети, — Лидия Петровна говорила с убеждением. — Муж на работе деньги зарабатывает, а жена дом ведёт. Порядок во всём.
— Мама, — Миша сел на подоконник. — А если эта идеальная женщина захочет работать? Если у неё будут свои интересы? Свои друзья?
— Зачем? — мать искренне удивилась. — Если муж хороший, семья крепкая, зачем ещё что-то?
— Затем, что она живой человек, — сказал Миша. — А не приложение к мужчине.
— Вот видишь, — Лидия Петровна кивнула. — Вот откуда у тебя эти идеи. Это твоя Олька тебя настраивает. Феминизм всякий в голову вбивает.
— Мама, — Миша почувствовал, как накатывает усталость. — Оля никогда не говорила со мной о феминизме. Она просто… она просто была собой. Работала, потому что ей нравилось работать. Встречалась с подругами, потому что ей нравилось с ними общаться. Читала книги, потому что ей нравилось читать. Это что, преступление?
— Преступление — это когда женщина забывает о своём предназначении, — назидательно произнесла Лидия Петровна. — Когда она думает только о себе.
— О себе? — Миша засмеялся. — Мама, она готовила мне завтрак каждое утро. Она встречала меня после работы. Она сидела со мной, когда я болел. Она…
— Она играла роль, — перебила его мать. — Хорошую жену изображала. А как только получила бы штамп в паспорт, сразу показала бы свою настоящую натуру.
— Какую настоящую натуру? — Миша встал и подошёл к матери. — Мама, ты вообще знаешь, какая она? Знаешь, что она читала детям в садике? Что она помогает бездомным кошкам? Что она…
— Знаю, знаю, — Лидия Петровна махнула рукой. — Святая, в общем. Все такие в начале отношений. А потом характер показывают.
— А может, дело не в характере? — голос Миши стал тише. — Может, дело в том, что ты просто не хочешь, чтобы у меня была семья?
— Что за глупости! — мать возмутилась. — Конечно, хочу! Я только и мечтаю о внуках!
— Правда? — Миша посмотрел на неё внимательно. — Тогда почему ты разрушила единственные серьёзные отношения, которые у меня были за последние пять лет?
— Потому что они были не серьёзными! — Лидия Петровна стукнула рукой по сумочке. — Потому что эта девица была неподходящей!
— Неподходящей для кого? — спросил Миша. — Для меня или для тебя?
— Для тебя, конечно, — но в голосе матери промелькнула неуверенность.
— Мама, — Миша сел на край дивана. — Скажи честно. Ты действительно хочешь, чтобы я женился? Чтобы у меня были дети?
— Конечно, хочу, — но она почему-то отвела взгляд.
— Тогда почему ты всегда находишь недостатки в каждой девушке, которую я привожу домой?
— Я не всегда…
— Света была слишком легкомысленной. Марина — слишком карьеристкой. Катя — слишком молодой. Оля — слишком простой. Мама, а кто-нибудь из них был подходящей?
Лидия Петровна замолчала. Захар, который всё это время сидел молча, вдруг подал голос:
— Мишка, да брось ты. Мамаша хочет для тебя лучшего. Она жизнь прожила, опыт имеет…
— Опыт? — Миша повернулся к нему. — Захар, а ты помнишь, сколько лет мама была одна после смерти папы?
— Ну… лет пятнадцать, — неуверенно ответил Захар.
— Пятнадцать лет, — повторил Миша. — И знаешь, почему она не вышла замуж? Потому что каждый раз находила в мужчинах недостатки. Этот пьёт, тот курит, третий не той национальности…
— Миша! — Лидия Петровна вскочила. — Как ты смеешь!
— Смею, мама, — он посмотрел на неё спокойно. — Потому что я понимаю, что происходит. Ты не хочешь, чтобы мы были счастливы. Ты хочешь, чтобы мы были твоими. Навсегда.
— Что за чушь! — но голос матери дрогнул.
— Не чушь, — Миша встал и подошёл к разбитому телевизору. — Посмотри на Захара. Ему тридцать лет, а он не может прожить без тебя и недели. Он не умеет готовить, стирать, убирать. Он не умеет зарабатывать деньги. Он не умеет строить отношения с женщинами. Что ты из него сделала?
— Я его любила! — вскричала Лидия Петровна. — Я его защищала!
— От чего защищала? — голос Миши стал жёстким. — От жизни? От ответственности? От взросления?
— Я… я хотела, чтобы ему было хорошо, — мать опустилась на диван.
— Хорошо? — Миша обернулся к Захару. — Скажи, брат, тебе хорошо? Тебе нравится жить в тридцать лет на мамины деньги? Тебе нравится не иметь своей семьи? Своих детей?
— Я… — Захар замялся. — Я ещё найду… когда-нибудь…
— Когда-нибудь, — кивнул Миша. — А пока что ты пьёшь и разрушаешь то, что строят другие. Как сейчас разрушил мою квартиру.
— Да ладно, квартира, — Захар махнул рукой. — Деньги есть — починишь.
— Не в квартире дело! — взорвался Миша. — Дело в том, что ты не понимаешь, что такое чужой труд! Что такое уважение! Что такое ответственность!
— Мишенька, — Лидия Петровна поднялась и подошла к нему. — Успокойся. Не кричи на брата. Он же не специально…
— Не специально? — Миша отстранился от неё. — Мама, он в тридцать лет «не специально» напивается каждый день. «Не специально» не может держать работу. «Не специально» живёт за чужой счёт.
— Он переживает трудный период, — слабо возразила мать.
— Десять лет переживает, — отрезал Миша. — И будет переживать ещё десять. Потому что ты не даёшь ему повзрослеть.
— А тебе-то что? — вдруг огрызнулся Захар. — Живёшь себе, работаешь, никого не трогаешь. Чего тебе не хватает?
— Мне не хватает брата, — тихо сказал Миша. — Настоящего брата. Который мог бы поддержать, с которым можно было бы посоветоваться. С которым можно было бы выпить пива и поговорить о жизни. А у меня есть только… — он посмотрел на Захара. — Только вечно пьяный ребёнок, который в тридцать лет не может завязать шнурки.
— Да пошёл ты! — Захар попытался встать, но покачнулся. — Мне твои советы не нужны! Я и так прекрасно живу!
— Прекрасно? — Миша засмеялся. — Захар, посмотри на себя. Когда ты последний раз мылся? Когда последний раз менял одежду? Когда последний раз трезвым был больше суток?
— Да какое тебе дело! — Захар махнул рукой и чуть не упал.
— Мне дело, потому что ты мой брат, — Миша подошёл к нему. — Потому что я помню, каким ты был в детстве. Умным, весёлым, талантливым. Ты рисовал, играл на гитаре, девчонки за тобой бегали…
— Это было давно, — пробормотал Захар.
— Да, давно, — согласился Миша. — А теперь посмотри, что от тебя осталось. Мама, — он повернулся к Лидии Петровне. — Посмотри на своего младшего сына. Это то, чего ты хотела?
— Я хотела, чтобы он был счастлив, — мать заплакала.
— Он выглядит счастливым? — Миша показал на Захара, который сидел на диване с отсутствующим видом. — Он выглядит как счастливый человек?
— Я не знаю, — всхлипнула Лидия Петровна. — Я не знаю, что делать…
— Поздно, — сказал Миша. — Поздно что-то делать. Ты уже сделала из него то, что сделала. А теперь хочешь то же самое сделать со мной.
— Нет! — мать вскинула голову. — Нет, с тобой всё по-другому! Ты сильный, самостоятельный…
— Я сильный, потому что вовремя от тебя убежал, — жёстко сказал Миша. — Потому что начал жить отдельно, работать, принимать решения. А теперь ты хочешь вернуть контроль.
— Какой контроль? — Лидия Петровна вытерла глаза. — Я просто хочу, чтобы ты был счастлив!
— Мама, — Миша сел рядом с ней. — Скажи честно. Когда ты видела меня счастливым? Когда я приходил домой к Оле? Когда рассказывал тебе о наших планах? Когда смеялся?
— Ты… ты казался довольным, — неуверенно ответила мать.
— Довольным? — Миша покачал головой. — Мама, я был счастлив. Впервые за много лет я был по-настоящему счастлив. Я просыпался с улыбкой. Я спешил домой после работы. Я строил планы на будущее…
— Но эта девушка…
— Оля, — поправил он. — Её зовут Оля. И она делала меня счастливым. А ты это разрушила.
— Я хотела защитить тебя, — прошептала Лидия Петровна.
— От счастья? — Миша встал. — Мама, от чего ты меня защищала? От любви? От семьи? От будущего?
— От ошибки, — она подняла на него глаза. — Я хотела защитить тебя от ошибки.
— А если это была не ошибка? — спросил Миша. — А если это была моя судьба? Моя любовь? Моя семья?
— Тогда… — Лидия Петровна замолчала.
— Тогда что, мама? — Миша присел перед ней на корточки. — Тогда ты разрушила мою жизнь. Понимаешь?
— Я не хотела, — зашептала она. — Я правда не хотела…
— Но ты сделала это, — Миша взял её руки в свои. — Ты выгнала женщину, которую я любил. Ты выбросила наши общие вещи. Ты поселила в мой дом человека, который всё разрушил.
— Захар… он же брат тебе…
— Захар больше не мой брат, — тихо сказал Миша. — Пока он не станет мужчиной, пока не начнёт отвечать за свои поступки, он мне не брат.
— Эй! — Захар попытался возмутиться. — Ты что несёшь?
— Я говорю правду, — Миша встал и посмотрел на него. — Ты можешь остаться в этой квартире. Но я оплачиваю её только до конца месяца. Дальше плати сам.
— Да как же я буду платить? — забормотал Захар. — У меня работы нет…
— Найди, — коротко ответил Миша. — Тридцать лет — самое время начать работать.
— Мишенька, — Лидия Петровна схватила его за руку. — Не надо так с братом. Он же не может…
— Может, — Миша освободил руку. — Просто не хочет. А ты ему позволяешь не хотеть.
— Что же теперь делать? — растерянно спросила мать.
— Ничего, — Миша подошёл к окну. — Поздно что-то делать. Ты сделала свой выбор. Теперь я сделаю свой.
— Какой выбор? — Лидия Петровна встала.
— Я найду Олю, — сказал Миша, не оборачиваясь. — Найду и попрошу прощения. За себя, за свою семью, за то, что не защитил её.
— А если она не простит? — тихо спросила мать.
— Тогда я буду знать, что потерял единственного человека, которого по-настоящему любил, — Миша повернулся к ней. — Из-за тебя.
— Миша, — Лидия Петровна сделала шаг к нему. — Сынок, может, мы что-то придумаем? Может, ещё не всё потеряно?
— Всё потеряно, мама, — он покачал головой. — В тот момент, когда ты пришла в мой дом и устроила скандал моей девушке, всё было потеряно.
— Но я же не знала, — заплакала она. — Я думала, что делаю правильно…
— Знала, — жёстко сказал Миша. — Ты прекрасно знала, что делаешь. Ты знала, что я её люблю. Ты знала, что мы живём вместе. Ты знала, что у нас серьёзные отношения. Но ты решила, что твоё мнение важнее моих чувств.
— Я мать, — прошептала Лидия Петровна. — Я имею право…
— Ты имела право на моё детство, — перебил её Миша. — Ты имела право воспитывать меня, учить, направлять. Пока мне не исполнилось восемнадцать. А дальше — всё. Дальше я сам отвечаю за свою жизнь.
— Но я же беспокоюсь о тебе, — она подошла к нему. — Я боюсь, что тебя обманут, используют…
— Мама, — Миша посмотрел на неё с болью. — А ты не подумала, что, может быть, меня действительно любят? Что, может быть, я способен внушить любовь? Что, может быть, я заслуживаю счастья?
— Заслуживаешь, — закивала Лидия Петровна. — Конечно, заслуживаешь. Поэтому я и хочу, чтобы ты нашёл хорошую девушку…
— Я нашёл, — тихо сказал Миша. — Я нашёл хорошую девушку. Добрую, умную, заботливую. Которая любила меня таким, какой я есть. Которая не пыталась меня переделать. Которая просто была рядом, когда мне было нужно.
— Тогда почему ты не женился на ней? — вдруг спросила мать.
Миша замолчал. Этот вопрос он задавал себе каждый день последние полгода. Почему он не сделал предложение? Кольцо лежало в тумбочке уже три месяца. Он репетировал слова, выбирал место, планировал…
— Потому что боялся, — сказал он наконец. — Боялся твоей реакции. Боялся, что ты устроишь сцену. Боялся, что мне придётся выбирать между тобой и ней.
— И что бы ты выбрал? — спросила Лидия Петровна.
— Её, — не колеблясь ответил Миша. — Я бы выбрал её. Потому что с ней у меня было будущее. А с тобой — только прошлое.
— Прошлое? — мать отшатнулась.
— Да, прошлое, — Миша подошёл к двери. — Детство, воспоминания, привычки. Но не жизнь. Жизнь — это движение вперёд. Это новые люди, новые отношения, новые цели.
— Куда ты идёшь? — спросила Лидия Петровна.
— Искать Олю, — Миша взял куртку. — Может быть, ещё не поздно всё исправить.
— А если поздно? — тихо спросила мать.
— Тогда я буду знать, что попытался, — он застегнул куртку. — И что больше никогда не позволю тебе вмешиваться в мою жизнь.
— Миша, — Лидия Петровна подошла к нему. — Сынок, может, мы поговорим? Может, я смогу с ней поговорить? Объяснить, что я ошиблась?
— Поздно, мама, — Миша открыл дверь. — Некоторые вещи нельзя исправить. Некоторые слова нельзя взять обратно. А некоторые поступки нельзя простить.
— Ты меня простишь? — спросила она.
Миша остановился на пороге. Обернулся. Посмотрел на мать долгим взглядом.
— Не знаю, — сказал он честно. — Пока не знаю.
И вышел, закрыв за собой дверь.
Лидия Петровна осталась стоять в прихожей, глядя на закрытую дверь. Захар сидел на диване в гостиной, бессмысленно уставившись в треснувший экран телевизора.
— Что же я наделала? — прошептала она. — Господи, что же я наделала?
Но ответа не было. Была только тишина разрушенного дома и осознание того, что иногда материнская любовь может быть страшнее материнской ненависти.
Шесть месяцев спустя
Солнечный луч пробивался сквозь белоснежные занавески, освещая кольцо на безымянном пальце Оли. Она стояла у окна кухни, помешивая кофе, и улыбалась, глядя на двор, где играли дети.
— Доброе утро, жена, — Миша обнял её сзади, утыкаясь лицом в её шею.
— Доброе утро, муж, — она повернулась в его объятиях. — Как спалось?
— Прекрасно, — он поцеловал её в губы. — Рядом с тобой всё прекрасно.
Три месяца назад они расписались. Тихо, без пышных торжеств, только свидетели и самые близкие друзья. Лидия Петровна на свадьбе не была. Захар — тем более.
— Кофе будешь? — Оля протянула ему чашку.
— Обязательно, — Миша сел за стол. — Слушай, вчера звонила тётя Лиля. Говорит, Захар съехал наконец из квартиры.
— Правда? — Оля подняла брови. — А куда делся?
— К матери вернулся, — Миша пожал плечами. — Кредит за квартиру он, естественно, платить не смог. Я предупреждал.
— И что теперь будет с квартирой?
— Продам, — решительно сказал Миша. — Куплю нам дом. Настоящий дом, где мы будем растить наших детей.
Оля улыбнулась и положила руку на живот. Они пока никому не говорили, но тест показал две полоски неделю назад.
— Миш, — она осторожно начала. — А может, всё-таки попробуем помириться с твоей мамой? Ребёнку нужна бабушка…
— Нет, — Миша покачал головой. — Пока она не изменится, пока не признает, что была неправа — нет. Я не хочу, чтобы наши дети росли в атмосфере токсичности.
— Но ведь она страдает…
— Страдает, — согласился Миша. — И пусть страдает. Может быть, страдания научат её тому, чего не смогла научить любовь.
Звонок в дверь прервал их разговор. Миша нахмурился — кто мог прийти так рано?
— Кто там? — крикнул он, подходя к двери.
— Миша, это я, — послышался знакомый голос. — Захар.
Миша замер. Оля подошла к нему, взяла за руку.
— Не открывай, — шепнула она. — Пусть уходит.
— Миша, пожалуйста, — голос Захара дрожал. — Мне нужно с тобой поговорить. Это важно.
— Иди домой, Захар, — сказал Миша через дверь. — Нам не о чем говорить.
— Мама умирает, — крикнул Захар. — Слышишь? Мама умирает!
Миша почувствовал, как у него подкашиваются ноги. Оля крепче сжала его руку.
— Что? — прошептал он.
— Инфаркт, — Захар говорил сквозь слёзы. — Вчера ночью. Она в реанимации. Врачи говорят… говорят, что может не выжить.
Миша медленно открыл дверь. Захар стоял на пороге, трезвый, но осунувшийся и постаревший. На нём был чистый костюм, волосы причёсаны, но глаза были красными от слёз.
— Как это случилось? — спросил Миша.
— Я не знаю, — Захар провёл рукой по лицу. — Проснулся утром, а она на полу лежит. Скорую вызвал. Они говорят, что тяжёлый инфаркт. Может, и не выкарабкается.
— Где она?
— В областной больнице. Кардиореанимация. Миша, — Захар схватил его за руку. — Она всё время тебя зовёт. Говорит твоё имя.
Миша посмотрел на Олю. Та кивнула.
— Иди, — сказала она тихо. — Иди к матери.
— А ты?
— Я подожду, — Оля поцеловала его в щёку. — Иди.
Больничные коридоры пахли хлоркой и болью. Миша шёл следом за Захаром, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. Шесть месяцев он не видел мать. Шесть месяцев злился, обижался, страдал. А теперь она умирала.
— Вот здесь, — Захар остановился у двери с табличкой «Реанимация». — Врач сказал, что можно на пять минут.
Лидия Петровна лежала на больничной койке, подключённая к множеству аппаратов. Она выглядела маленькой, хрупкой, совсем не похожей на ту властную женщину, которая полгода назад разрушила его жизнь.
— Мама, — тихо сказал Миша, подходя к кровати.
Она открыла глаза. Узнала его. Губы шевельнулись.
— Мишенька… — прошептала она. — Сынок…
— Я здесь, мама, — он взял её руку. — Я здесь.
— Прости меня, — она с трудом выговаривала слова. — Прости… старую дуру. Я всё… всё испортила.
— Мама, не надо, — Миша почувствовал, как наворачиваются слёзы. — Не говори об этом.
— Надо, — она сжала его руку. — Пока… пока не поздно. Я была неправа. Твоя Оля… она хорошая девочка. Я видела… как она за мной ухаживала, когда я болела. Видела, как она тебя любит.
— Мама…
— Я испугалась, — Лидия Петровна заплакала. — Испугалась, что ты меня оставишь. Что у тебя будет своя семья, и я стану не нужна. Поэтому я… я сделала всё, чтобы разрушить ваше счастье.
— Мама, не плачь, — Миша гладил её руку. — Всё хорошо. Всё в порядке.
— Нет, не в порядке, — она покачала головой. — Захар… посмотри, что я сделала с Захаром. Я его сломала. Из-за своей любви сломала.
Миша обернулся. Захар стоял у стены, плакал молча.
— Мама, — Миша наклонился к ней. — Мы с Олей поженились.
— Поженились? — глаза Лидии Петровны загорелись. — Правда?
— Правда. И скоро у нас будет ребёнок.
— Ребёнок, — она улыбнулась сквозь слёзы. — Внучок или внучка?
— Пока не знаем, — Миша тоже улыбнулся. — Рано ещё.
— Я… я хочу их увидеть, — прошептала она. — Хочу попросить прощения у Оли. Хочу стать нормальной бабушкой.
— Станешь, мама, — Миша поцеловал её в лоб. — Обязательно станешь.
— А Захар… — она посмотрела на младшего сына. — Захар, подойди.
Захар подошёл к кровати, опустился на колени рядом с братом.
— Захарушка, — мать погладила его по голове. — Прости меня. Я тебя не любовью любила, а эгоизмом. Не дала тебе вырасти.
— Мам, — Захар плакал. — Мам, я всё исправлю. Я работу найду, пить брошу…
— Найдёшь, — кивнула Лидия Петровна. — Найдёшь. Только не для меня. Для себя. Ты же мужчина, Захар. Настоящий мужчина должен сам о себе заботиться.
— Я постараюсь, мам. Честно.
— Вот и хорошо, — она закрыла глаза. — А теперь идите. Я устала.
— Мама, — Миша не хотел отпускать её руку. — Мама, ты поправишься. Обязательно поправишься.
— Поправлюсь, — она улыбнулась. — У меня теперь есть ради чего жить. Внуки будут.
Лидия Петровна выжила. Месяц провела в больнице, потом ещё два месяца восстанавливалась дома. Захар ухаживал за ней, и впервые за много лет между ними установились нормальные отношения. Он нашёл работу грузчика, начал зарабатывать свои деньги, бросил пить.
Оля навещала свекровь каждую неделю. Сначала разговоры были натянутыми, но постепенно женщины нашли общий язык. Лидия Петровна поняла, что потеряла бы замечательную невестку из-за собственных предрассудков.
— Я дура старая, — призналась она как-то Оле. — Думала, что знаю, что тебе нужно. А сама только всё портила.
— Не старая, — улыбнулась Оля. — И не дура. Просто любящая мать, которая хотела защитить сына.
— Хотела защитить, а чуть не погубила, — Лидия Петровна покачала головой. — Хорошо, что Миша оказался умнее матери.
— Он вас любит, — сказала Оля. — Очень любит. Просто не хочет, чтобы эта любовь была разрушительной.
— Теперь не будет, — пообещала Лидия Петровна. — Теперь я знаю, где кончается материнская любовь и начинается материнский эгоизм.
Маленькая Лидочка родилась в апреле, когда сирень цвела во всю силу. Бабушка Лидия Петровна приехала в роддом с огромным букетом сирени и заплакала, увидев внучку.
— Какая красивая, — шептала она, качая ребёнка. — Как на мамочку похожа.
— И на папочку тоже, — улыбалась Оля. — Посмотрите, какие у неё серьёзные глаза. Совсем как у Миши.
— Да, — Лидия Петровна осторожно коснулась крохотной ручки. — Да, совсем как у Миши в детстве.
Захар тоже приехал в роддом. Трезвый, в новом костюме, с игрушечным зайцем.
— Дядя Захар, — представился он племяннице. — Буду тебя баловать и защищать от всех мальчишек.
— Рано ещё от мальчишек защищать, — засмеялся Миша. — Ей неделя всего.
— Никогда не рано, — серьёзно сказал Захар. — Я же дядя. Это моя работа.
И действительно, Захар оказался прекрасным дядей. Он приходил каждые выходные, играл с племянницей, помогал по дому. Полностью бросил пить, устроился на хорошую работу, даже познакомился с девушкой.
— Марина её зовут, — рассказывал он за семейным ужином. — Работает в библиотеке. Очень умная, начитанная.
— Знакомь, — сказал Миша. — Пора тебе личную жизнь устраивать.
— Пора, — согласился Захар. — Только боюсь, что она меня не оценит. Я же… ну, знаешь, какой я был.
— Был, — подчеркнул Миша. — Прошедшее время. Сейчас ты другой человек.
— Правда? — Захар посмотрел на него с надеждой.
— Правда, — Миша обнял брата. — Я тобой горжусь.
Прошло два года
Лидочка научилась ходить и говорить. Захар женился на Марине, и они ждали ребёнка. Лидия Петровна помогала обеим парам, но не навязывалась, не лезла с советами.
— Знаешь, — сказал как-то Миша Оле, — я думаю, мама стала настоящей бабушкой. Той, которая любит, не требуя ничего взамен.
— Да, — согласилась Оля. — А Захар стал настоящим мужчиной. Посмотри, как он изменился.
— Люди могут меняться, — задумчиво сказал Миша. — Главное — захотеть.
— И знать ради чего, — добавила Оля. — У вашей мамы появилось ради чего жить. У Захара тоже.
— А у нас? — Миша обнял её. — У нас есть ради чего жить?
— Мы есть друг у друга, — Оля поцеловала его. — У нас есть Лидочка. У нас есть будущее.
— Будущее, — повторил Миша. — Знаешь, я долго думал, что будущее — это то, что должно случиться. А оказывается, будущее — это то, что мы сами строим.
— Мудрость приходит с возрастом, — засмеялась Оля.
— Нет, — Миша покачал головой. — Мудрость приходит с любовью. Настоящей любовью. Той, которая не разрушает, а созидает.
Вечером они сидели на террасе своего нового дома, наблюдая, как Лидочка играет в саду. Лидия Петровна помогала внучке строить башню из кубиков, Захар с Мариной обсуждали имя для будущего ребёнка.
— Как же хорошо, — сказала Оля. — Как же хорошо, что всё так сложилось.
— Да, — согласился Миша. — Хорошо, что иногда жизнь даёт второй шанс.
— И третий, — добавила Оля. — И четвёртый. Главное — не бояться их использовать.
— Знаешь, что самое главное? — Миша взял её руку. — Самое главное, что мы все поняли: семья — это не цепи, которые держат друг друга. Семья — это крылья, которые помогают летать.
— Красиво сказано, — улыбнулась Оля. — Очень красиво.
— И правдиво, — добавил Миша. — Самое главное — правдиво.
Солнце садилось за горизонт, окрашивая небо в розовые тона. В саду смеялся ребёнок, взрослые тихо разговаривали, и казалось, что наконец-то наступил мир. Тот самый мир, который можно построить только на основе настоящей любви — любви, которая не требует, а даёт; не удерживает, а освобождает; не разрушает, а созидает.
И Миша понял, что это и есть счастье. Не громкое, не яркое, не показное. Простое человеческое счастье, которое состоит из маленьких радостей, тихих вечеров и уверенности в том, что рядом есть люди, которые любят тебя не за что-то, а просто потому, что ты есть.
Горбатого могила исправит