Послышался звонок. Марина вытерла руки о фартук и пошла к двери. За порогом стояли муж, Игорь, и его мать. Та с порога смерила невестку взглядом и, не поздоровавшись, прошаркала вглубь квартиры.
— Что, уже празднуем без нас? — язвительно бросила Алла Дмитриевна, кивнув на сервированный стол. — Уж не с твоими родителями?
— Мама, хватит, — Игорь устало потер висок.
Марина промолчала. Она давно поняла, что любые попытки диалога со свекровью — как дуть на костер бензином.
Они сели за стол. Алла Дмитриевна ковырялась в тарелке, сокрушенно качая головой:
— В наше время борщ был на мясе, а не на этой водичке.
— Там говядина, между прочим, — не выдержала Марина.
— Ага. Может, вон та жилка, что плавала, и есть мясо? — язвительно парировала старуха.
Игорь промолчал, спрятав лицо в тарелке. Как обычно. Тишина повисла плотная, как густой кисель.
После ужина они перешли в гостиную. Алла Дмитриевна открыла свою сумку и достала тонкую папку.
— Вот, — торжественно заявила она. — Документы на дом.
— Какой дом? — Марина насторожилась.
— Мой родной, в деревне. 120 километров отсюда. Полтора этажа, банька, сарай. Ты его видела.
Марина вспомнила: гнилой пол, печка, от которой воняло мышами, и холод, пробирающий до костей.
— И что? — она скрестила руки на груди.
— Я переписываю его на Игоря. На всякий случай. Пока жива, хочу, чтобы все по закону было. А то потом начнете судиться.
Марина иронично хмыкнула.
— Да уж. Кому еще такое богатство достанется?
— Не тебе. Ты тут вообще никто, поняла? — вдруг зло бросила свекровь.
— Мама! — Игорь вскочил.
— Пусть знает свое место! Она вон уже как хозяйка себя чувствует — и ремонты делает, и мебель без согласования меняет! А квартира-то — моя!
Марина вскинула брови:
— Ваша? Простите, квартира оформлена на Игоря и меня. Поровну.
— Только потому, что ты его к этому подбила! Если бы не ты, мы бы оформили на него одного. А теперь и половина твоя, да? — свекровь прищурилась. — Хитрая. Родителей нет, нищета, зато квартиру отхватила.
Марина чувствовала, как у нее горят щеки. Ноги подкашивались. Это уже даже не издевка — это оскорбление.
— Ты всегда была чужая, — прошипела свекровь. — В мою семью впихнулась, как сорняк.
Марина поднялась, дрожащими руками сняла салфетку со стола и аккуратно положила на подлокотник кресла.
— Значит так. Раз уж вы заговорили о документах — я тоже покажу один.
Она достала из ящика папку с нотариальной бумагой.
— Это завещание моего отца. Той самой дачи в Подушкино, где мы с Игорем каждое лето. Оформлена она на меня. И ни вы, ни ваш сын — не имеете к ней никакого отношения.
Алла Дмитриевна вспыхнула:
— Да пошла ты со своей дачей! Я знала, что ты охотишься за недвижимостью! Как почувствовала: бедная, одинокая — и сразу к нам в дом! Да ты расчетливая до мозга костей!
Игорь прижал ладонь ко лбу:
— Мам, ну что ты несешь?
— А ты молчи! — гаркнула она. — Уже совсем под каблуком, сынок. А ведь был нормальным мужчиной!
Марина выдохнула. Встала. Медленно, уверенно:
— Я не позволю вам вытирать об меня ноги. Если вы еще раз позволите себе в мой адрес хоть одно слово в подобном тоне — я запрещу вам появляться в этой квартире. Игорь, если ты не в состоянии поставить мать на место — поставлю я.
Тот не ответил. Только смотрел в пол, как провинившийся школьник.
Алла Дмитриевна вскочила:
— Да кто ты вообще такая?! Без рода, без племени! Ты думаешь, за счет Игоря жить будешь?
— Нет, — холодно ответила Марина. — За счет вашей помощи выживать приходится вам. Или ты забыла, кто платил за операцию твоей дочке два года назад?
Свекровь застыла.
— Вот как… — прошептала она. — Так ты еще и припоминаешь…
— Да, — кивнула Марина. — Потому что с тех пор я только и делаю, что плачу — за всех. И хватит.
Молчание было звенящим.
— Всё, я ухожу, — сказала Алла Дмитриевна. — А ты, Игорь, подумай хорошенько: семья — это мать. А не баба, которая смотрит на тебя, как на банкомат.
Дверь хлопнула.
Марина, не оборачиваясь, тихо спросила:
— Ну?
Игорь медленно подошел, сел на диван.
— Зачем ты ей про дачу сказала?
— Потому что она должна знать: мне тоже есть, что терять. И я не позволю никому отбирать у меня ни имущество, ни достоинство.
Он посмотрел на нее с болью в глазах.
— Ты теперь против моей семьи?
Марина покачала головой.
— Я — за свою. За себя. И за ту семью, которую мы с тобой строим. Если, конечно, ты ещё со мной.
Тишина.
На этот раз — глухая, как бетонная стена.
Прошло две недели. После злополучного вечера Марина старалась не поднимать тему свекрови — и без того атмосфера в квартире была как в заминированной зоне. Игорь отмалчивался, поздно приходил, молча ужинал и уходил в кабинет. Улыбки исчезли. Даже утреннее «привет» теперь звучало как служебная необходимость.
Но Марина знала: затишье — не мир. Это просто передышка перед бурей.
В понедельник в квартиру позвонили. Раннее утро, она как раз собиралась на работу, в одной руке сумка, в другой ключи от машины. Открыла дверь — на пороге стояла нотариус. Молодая женщина с папкой в руках и извиняющейся улыбкой.
— Извините, вы Марина Сергеевна Николаева?
— Да, — настороженно ответила Марина.
— Я пришла по поводу наследственного дела. Можем поговорить пару минут?
Марина отступила, пропуская её в прихожую.
— Что за наследство?
— В пятницу скончался Николай Дмитриевич Волков — двоюродный брат Аллы Дмитриевны. У него не было детей. Всё имущество — дом и участок под Солнечногорском — по завещанию переходит вашей свекрови. Но есть нюанс…
— Какой ещё нюанс?
Нотариус раскрыла папку.
— В прошлом году он составил дополнительное распоряжение. В случае, если Алла Дмитриевна не сможет вступить в наследство — квартира и участок переходят Игорю Волкову. Вашему мужу.
Марина подняла брови.
— Почему она может не вступить?
— В завещании есть пункт: «Если потенциальный наследник находится под следствием или привлекается к гражданскому иску, автоматически лишается права на имущество». Мы получили уведомление, что на Аллу Дмитриевну подан гражданский иск от ТСЖ её дома — якобы она более года не платит за коммуналку и нарушает условия проживания. Под угрозой принудительного выселения.
Марина машинально села на край стула.
— Так… выходит, дом уже перешёл к Игорю?
— Да. Мы уведомили его по почте, но, насколько я поняла, он пока не читал письмо.
Нотариус протянула распечатку.
— Вот опись имущества: двухэтажный дом, гараж, участок в 12 соток. Рыночная стоимость — около 16 миллионов рублей.
Марина молчала.
— Вам нужно будет подписать согласие на оформление. Поскольку вы с мужем владеете совместно нажитым имуществом, эта процедура обязательна.
Нотариус ушла, оставив кипу бумаг. Марина стояла у окна с чашкой остывшего кофе и смотрела, как на парковке кто-то медленно чистит стекло от инея. Дом за 16 миллионов. И Алла Дмитриевна могла бы стать его хозяйкой, если бы… не свои же долги. И теперь — по иронии судьбы — наследство досталось не ей, а человеку, которого она считала «пришлой» и «чужой».
Она услышала, как хлопнула дверь. Игорь.
— Тебе письмо от нотариуса приходило?
Он удивленно кивнул.
— Я думал, ерунда. Какая-то странная фамилия — Волков…
— Это твой родственник. Родственник твоей мамы. Ты — единственный законный наследник его дома.
Игорь застыл.
— Подожди. Дом?
Марина разложила бумаги на столе:
— Дом и участок. Почти на 16 миллионов. Но есть одно «но»: в наследство ты вступишь, только если мама не оспорит решение суда по ТСЖ. Если проиграет — ты получаешь всё.
Муж сел. Молчал. Потом хрипло спросил:
— А ты чего хочешь?
Марина медленно вдохнула:
— Я хочу, чтобы ты сам решил, кто тебе ближе. Мать, которая годами тянет из нас деньги. Или семья, которую ты создавал со мной.
— Не говори так. Это же моя мать…
— А я кто? Твоя жена. Твоя поддержка. Или просто рента с квадратными метрами?
Он отшатнулся:
— Ты специально радуешься. Хотела, чтобы ей ничего не досталось?
— Нет. Я просто больше не хочу быть той, у кого всё берут. Не давая ничего взамен.
Игорь молчал. Бумаги остались на столе.
На следующий день Марина вышла из офиса позже обычного. Её задержали с отчётом. Уже у машины она заметила знакомую фигуру на скамейке у подъезда. Алла Дмитриевна. В пуховике, с сумкой и пакетом, как будто приехала не в гости, а жить.
— А, явилась, — кивнула она.
— Что вы здесь делаете?
— У меня дом отобрали. Эти шакалы из ТСЖ выиграли суд. Официально — я без прописки. Ты, наверное, счастлива?
Марина обошла её молча.
— Я к сыну, — бросила та и проследовала следом в подъезд.
В квартире Алла встала в прихожей и сбросила сапоги:
— Вот сюда и поселюсь. На диванчике в зале. Мне много не надо. Всё равно теперь это — дом моего сына. Или ты думаешь, он тебя одну здесь оставит?
Марина смотрела на неё, не мигая.
— Вы живёте за счёт чужих. Даже крышу находите за чужой счёт. Но сейчас не 80-е, Алла Дмитриевна. Квартира оформлена официально — пополам. Без моего согласия вы здесь не останетесь.
— Что?! — свекровь побледнела. — Ты что, выгонишь старую женщину на улицу?
— А вы меня — на моральное дно. Годы. Не спрашивая. Не извиняясь.
В этот момент появился Игорь. Уставший, мрачный.
— Мам, что ты здесь делаешь?
— Где же мне быть, сынок? Ты же мой единственный! У меня больше нет дома… Ты ж не оставишь мать умирать на скамейке?
Игорь сжал челюсть.
— Мы поговорим.
Они ушли в комнату. Дверь закрылась. Минут через пятнадцать он вышел. И глаза у него были… чужие. Усталые. Как у того, кто проиграл, не начав сражения.
— Мариночка… — тихо сказал он. — Ты не могла бы на время съездить к себе на дачу? Пока мы с мамой всё не уладим?
Марина почувствовала, как внутри что-то оборвалось.
— Ты просишь меня уехать? Из моей же квартиры?
— Ну, ты же сама говорила: у тебя есть дача… А тут мама… в таком состоянии…
— Ты всерьёз это говоришь?
Он кивнул. Избегая взгляда.
Марина подошла к шкафу, достала документы и резко развернулась:
— Вот бумага. Квартира разделена пополам. Твоя мать может жить на твоей половине. В кухне. Но если она сунется в мою комнату или в ванную — я вызову полицию.
— Мари…
— Нет, Игорь. Молчать больше не выйдет. Ты выбрал. И теперь живи с этим выбором.
Она ушла в спальню и закрыла за собой дверь. А за стенкой затих шепот. Потом громкий голос свекрови:
— Вот видишь? Я же говорила. Она чужая. Всегда была чужая. Теперь — выживай её.
Марина стояла на кухне, медленно помешивая кофе. С того самого вечера, когда Игорь предложил ей «переехать на дачу», она спала с включенным светом. В доме стало тесно, хоть площадь и оставалась прежней. В воздухе висел холодный запах чужого присутствия — смеси дешевых духов, ворчания и обиды, что хлынули в квартиру вместе с чемоданом Аллы Дмитриевны.
Поначалу свекровь молчала. Перекидывала фразы через Игоря, хлопала дверцами, смотрела с укором. Но через три дня начала действовать открыто: перетасовала продукты в холодильнике, переставила кресло в гостиной и — вершина всего — приколотила иконы к стене в спальне.
— Алла Дмитриевна, вы в своём уме? — Марина стояла в дверях комнаты с молотком в руках. — Это моя половина квартиры.
— Пока мой сын тут живёт — вся квартира НАША! — свекровь вздернула подбородок. — А ты — никто. Просто прописка с претензиями!
Марина взяла себя в руки.
— Хорошо. Устроим это по-другому.
На следующий день она записалась к адвокату. Выбор пал на Надежду Борисовну — ту самую, что когда-то вела дело коллеги Марины по разводу. Жесткая, профессиональная, с твердой рукой и доброжелательным голосом.
— Ситуация стандартная, — кивнула она, пролистав бумаги. — Нажитое имущество. Попытка несанкционированного проживания. Давление. У нас есть варианты.
— Я не хочу делать больно Игорю, — пробормотала Марина. — Но я устала от этого кошмара. Я больше не чувствую себя в безопасности в собственном доме.
— Тогда подавайте иск о разделе пользования квартирой с ограничением доступа. Пусть Алла Дмитриевна живет на кухне. И только на кухне. Мы можем оформить её часть — шесть квадратных метров. Все остальное — ваша территория. Санузел — по графику, если надо.
— По графику? — Марина невольно усмехнулась.
— Да. У нас такие дела были. Вы удивитесь, насколько формальным может стать жильё, когда в него вмешиваются непрошеные родственники.
Через две недели повестка пришла к Игорю. Он пришёл в тот вечер мрачный, бледный.
— Ты что, в суд подала?
— Да. И подам ещё. На нарушение личных границ. На психологическое давление. И если ваша мама продолжит — на клевету.
— Мама просто устала. Ей некуда идти!
— А мне есть куда? У меня есть работа, друзья, память, привычки — всё, что вы с ней решили снести, как бульдозер.
Он отвернулся. Молчал.
— Ты хотел, чтобы я уехала. А теперь я хочу, чтобы уехала она. Ты всё ещё можешь выбрать.
Суд затянулся. Алла Дмитриевна пришла с адвокатом из жилищной конторы, заявила, что «невестка ведёт себя как собственница замка, а не как женщина». Судья хмыкнул. Адвокат Марины разложила квитанции, фото следов от гвоздей, переписку.
— Игорь, — спросила судья, — а вы на чьей стороне?
Он поднял глаза.
— Я… между ними. Я устал.
— Хорошо. Тогда суд решит за вас.
Решение было жестким: ограниченное право пользования квартирой для Аллы Дмитриевны — не более 5 кв.м., строгое определение времени нахождения в кухне, ванной, гостиной. В случае нарушения — немедленное выселение.
Марина сидела на лавке у суда и смотрела на Игоря, который курил, не поднимая глаз.
— Всё. Конец, да? — спросил он.
— Нет, — тихо сказала она. — Это только начало. Без тебя.
Он обернулся.
— Ты правда не простишь?
— Не за что прощать. Ты всё видел. Всё знал. И промолчал. Считай, это тоже был выбор.
Алла Дмитриевна съехала через два дня. Подписала бумагу об отказе от своей доли наследства в пользу сына. Сделала это демонстративно — «чтобы не быть обузой». Правда, перед отъездом прошлась по квартире с фразами вроде:
— Всё равно долго не удержишь. Жена без поддержки — как замок из песка.
Марина не ответила. Просто закрыла за ней дверь.
Прошло два месяца. Марина оформила раздел имущества. Квартира — теперь полностью её. Дачу она продала, купила студию в центре. Начала жить сначала. С лёгкостью в груди.
Однажды ей пришло письмо от адвоката семьи Волковых. В нем — копия нового завещания. Оказывается, Игорь, не выдержав давления, переписал деревенский дом на свою мать. А та — на фонд помощи вдовам ветеранов.
Марина рассмеялась. И впервые за полгода — искренне.
Финал.
Как же устала быть приsлуг0й. Рассказ