— А я сколько раз просила: вытирай зеркало после душа, как человек, — спокойно ответила Елена, наливая воду в чашку. — У нас, если ты не забыл, квартира общая. Или ты уже решил, что хозяйка тут — твоя мама?
Она произнесла это буднично, без яда, но с отточенной точностью хирурга перед разрезом. Максим вышел из ванной в халате, с сырой башкой и полотенцем на шее, и глянул на неё так, будто она только что украла у него автомобиль.
— Ты что, опять начинаешь? — буркнул он. — Я всего лишь сказал — чайник и душ одновременно…
— Я всё слышала, не волнуйся, — перебила она. — И кстати, насчёт «опять начинаешь» — это, по-моему, твоя мама вчера начала, когда в девять вечера позвонила и попросила тринадцать тысяч «до пенсии». А потом поправилась: «Ну, можно и без возврата, я ж, как мать».
Максим вздохнул, отошёл к креслу, сел. Взъерошенный, с комичным выражением обиженного щенка.
— Лена, она пожилая женщина. Пенсия — копейки. А ты зарабатываешь нормально. Ну что тебе — жалко?
Елена подошла ближе. На ней был простой серый халат, волосы собраны в хвост. Никакого пафоса, но в её глазах — та самая взрослость, которой у Максима не было и в проекте.
— Мне жалко, когда меня доят. И знаешь, самое мерзкое — даже не в деньгах дело. А в том, что твоя мама, похоже, всерьёз решила, что я её банкомат. С кнопкой «выдача наличными». Только вместо пин-кода — «я мать».
— Ты перегибаешь.
— А ты молчишь. Всегда молчишь, когда она про меня гадости говорит. Помнишь, на Новый год?
— Она тогда выпила…
— Она тогда сказала, что я не женщина, а рабочая лошадь. Что ей стыдно, что у сына такая «немиловидная». И ты… ты жевал оливье.
Максим встал, нацепил показное равнодушие и пошёл на кухню.
— Ты сама всё раздуваешь, — кинул он через плечо. — Я не вмешиваюсь, потому что не хочу ссор. Мне спокойствие нужно. А ты как заведёшься — тебя не остановить. Всё у тебя через скандал.
Елена усмехнулась.
— А знаешь, как называется поведение, когда ты не защищаешь жену от хамства своей матери?
— Как?
— Предательство.
Он повернулся, прищурился.
— Слушай, ты же не вчера ко мне в ЗАГС шла. Моя мама всегда была такой. Тебя никто за волосы не тащил.
— Ошибаешься, тащил. Только не за волосы, а за уши — розовые, от любви. Не думала, что человек может быть одновременно взрослым и таким… мальчиком.
Она ушла в спальню. Он остался на кухне. Несколько минут стояла напряжённая тишина, пока не зазвонил телефон. Елена услышала знакомый голос из-за стены:
— Да, мам… ага… я говорил ей… ну конечно, психует… да не, не даёт, говорит, хватит…
Елена открыла ноутбук. Вкладка с сайтом Росреестра была всё ещё открыта. И там — её квартира. Куплена до брака. Один собственник — она.
Слава Богу, додумалась тогда всё оформить правильно. Без совместной собственности. Без долей. Без романтики.
— Значит, не даёт, — вслух сказала она. — Ну, сейчас будет шоу.
Через пару минут Максим вошёл в комнату, притворно спокойный.
— Лен, слушай. Мама… в общем, у неё действительно сложная ситуация. Там и лекарства, и квартплата. Может, ты дашь ей сейчас двадцать, а она потом с пенсии…
— Не дам, — коротко ответила она.
Он вспыхнул:
— Ты такая жадная стала! Что с тобой происходит?
— У меня просветление. Пришло в комплекте с двумя годами брака, — Елена встала, подошла ближе, глядя ему в глаза. — Слушай меня внимательно, Максим. Я устала от этих побирушек. Хватит. Или ты живёшь со мной, взрослый, самостоятельный и умеющий сказать «мама, хватит лезть в чужой карман», или… всё. Я подаю на развод.
Он отшатнулся, будто её слова ударили его по лицу.
— Ты что, из-за двадцати тысяч семью гробить собралась?
— Это не про деньги. Это про уважение. К себе. А его тут давно нет. Ни от тебя, ни от твоей матери.
Он помолчал. Потом вдруг сел на кровать, сжал голову руками.
— Ты знаешь, я… хотел тебе кое-что сказать. Только не злись. Это тебе на пользу, честно.
— Уже страшно, — тихо сказала она.
— Мы с мамой… ну, с юристом разговаривали. Он сказал, если бы мы квартиру оформляли в браке, то была бы возможность… ну… типа, совместное имущество. И тогда бы ты не парилась, мы могли бы прописать маму, чтобы она переехала.
У Елены потемнело в глазах.
— Ты серьёзно?
Он поднял на неё глаза. Виновато, но цепко.
— Ну да. Она одна. А ты всё равно на работе сутками. Мы бы с ней… ну, как семья. Я же муж твой.
— Ты уже не муж. Максим, ты паразит. И твоя мама — тоже. И если вы оба думали, что я стану терпеть это дальше… поздравляю. Я прозрела.
— Лен…
— Завтра подаю на развод. И сегодня же — ты ночуешь у мамы. Собери вещи. Пока я не перешла на визг.
Максим встал. Несколько секунд молча смотрел на неё, потом прошёл к шкафу. Молча собрал сумку. Молча вышел.
Она закрыла дверь, повернула ключ. Прислонилась к косяку. И зарыдала.
Но плакала не от жалости. От злости. На себя. За то, что не увидела раньше, что весь этот брак был не любовью, а проектом. По «освоению жилья».
А в голове уже вертелась мысль: а что, если они и вправду что-то готовили? С документами? С фальшивыми долговыми расписками?
Слишком всё вовремя всплыло. Слишком слаженно действуют.
Утром она откроет ноутбук. И запишется к юристу.
А пока — чай. Без электрических конфликтов.
Утро началось как обычно: звонок будильника, кофе на автопилоте, и странная пустота в квартире. Без топота Максима, без его нытья про «не тот творог», без утренних диалогов в духе «а где мои носки, Лена?»
Тишина в квартире — как музыка. Только с чуть заметным подвохом.
Елена включила ноутбук, зашла в личный кабинет на портале госуслуг. Проверила: квартира по-прежнему только на ней. Документы в порядке. Потом зашла в чат с юристкой — тёплой, толковой женщиной из той самой конторы, куда Лена обратилась после тревожного открытия.
— «Сегодня в 14:00 подойдёт? Всё расскажу. Захватите паспорт, договор купли-продажи квартиры и свидетельство о браке. Да, и ИНН, если есть».
Она кивнула, как будто кто-то мог её видеть, и пошла собираться.
А за окном, между тем, жизнь шла своим безразличным чередом.
В 13:45 она уже сидела на стуле в офисе с потрескавшимися обоями и каким-то подозрительно молчаливым кулером.
— Так, — начала юристка, Ирина Владимировна, сразу без лишней мимимишности. — Посмотрим. Квартира куплена вами до брака, верно?
— Да.
— Прописан в квартире кто-то, кроме вас?
— Нет. Он всё время «временно», у мамы. Даже когда жил у меня, не прописывался. Говорил, «мужская свобода».
— Ну и замечательно. А теперь слушайте внимательно.
Елена затаила дыхание.
— Ваш муж последние полгода активно интересуется вашей недвижимостью. Я связалась с коллегой, с которым он консультировался. Под предлогом «хочу защитить жену», он выяснял, как можно прописать родственника без согласия собственника. Понимаете, к чему всё шло?
— Он… — Елена покраснела. — Он хотел прописать свою мать в моей квартире?
— Верно. Через суд. Путём доказательства «фактического проживания». Но у него пока ничего нет. Ни договоров, ни доказательств. И это хорошо. Потому что вы теперь вооружены.
— А что мне делать?
— Первое — подавайте на развод. Второе — напишите у нотариуса заявление, что никаких доверенностей на управление квартирой никому не давали. Третье — заморозьте банковские счета. Чтобы не могли влезть с какими-то фальшивыми историями о «займах».
Елена кивала. Она чувствовала себя в какой-то детективной истории. Только детектив тут не она. Тут скорее — жертва, которая неожиданно проснулась.
— И ещё, — добавила юристка. — Максим зарегистрировал ИП на себя три месяца назад. Может, просто совпадение, но будь я вами — проверила бы, не оформлял ли он какие-нибудь долги. На ваше имя.
— Боже…
— Вы не первая, и не последняя. Главное — не паниковать. Вы всё правильно делаете. Вы вовремя всё поняли.
Возвращаясь домой, Елена поймала себя на том, что не чувствует боли. Ни тоски, ни страха. Только усталость. И злость. Причём та злость, которая даёт энергию — как будто внутри включился запасной генератор.
Телефон завибрировал.
Максим.
Она не брала. Через минуту — сообщение.
«Ты серьёзно? Развод? Даже поговорить не хочешь?»
Через десять минут — второе.
«Лен, я был неправ. Мамы не будет. Дай шанс. Я приеду поговорим».
Она смотрела на экран и вдруг почувствовала какое-то странное спокойствие. Как будто прошла через шторм — и вот оно, затишье.
Она ответила коротко:
«Нет. Всё уже решено».
Спустя пару часов она вышла в магазин. Возвращаясь с сумкой, увидела у подъезда знакомую машину. Максим. Он стоял, прислонившись к дверце. Сигарета, печальный вид.
Рядом с ним — женщина. Блондинка, в ярком пуховике, с ногтями как у маникюрного дракона.
— Лена, подожди! — крикнул он, увидев её.
Она остановилась. Сумка с продуктами потянула плечо, но она не обратила внимания.
— Что это за цирк? — холодно спросила она, глядя на парочку.
— Это… это Кира, — замялся Максим. — Мы… вместе работаем.
— Не скромничай, Максик, — вдруг звонко сказала блондинка и подошла ближе. — Мы не просто работаем. Мы живём. Ну, почти. До твоего «развода».
— Кира, пожалуйста, — пробормотал он.
— Неужели ты думал, что я тебя просто так отпущу? — голос Елены стал ледяным. — Вы с мамочкой, значит, решили подоить меня по полной? А потом — к новой жизни? С этой… силиконовой подушкой?
— Остынь, Лена. Это всё не так…
— Как? Ты хотел, чтобы я отдала твоей маме ключи? Чтобы она тут доживала свой век, а вы с этой… жили на мою зарплату? Или как?
— Да ты не понимаешь, — повысил голос Максим. — Я просто пытался устроить всё, как надо. Мы ведь семья.
— Нет, Максим. Мы — ошибка.
Она развернулась. И ушла, не оглядываясь.
— Лен! Подожди! Мы ещё можем всё исправить! — донёсся сзади его голос.
— Исправляй свою биографию, — бросила она, не поворачивая головы.
Дома она включила ноутбук, достала документы и начала собирать папку: копия свидетельства о браке, бумаги на квартиру, старые переписки, где он просит деньги «на мать».
Вечером она допоздна пила чай, глядя в окно. Завтра — в суд. Подаст заявление. Всё закончит. Навсегда.
А за спиной — шорох. Она обернулась.
Под дверью — конверт.
Открыла. Внутри — копия долговой расписки. С её фамилией. Подпись — будто её.
И приписка от руки: «Если не вернёшь — подам в суд. Максим».
Елена засмеялась. Долго, сухо, устало.
— Мальчик, ты в игрушки играешь, а я уже на войне, — шепнула она.
И в тот момент она поняла: третьей попытки у него не будет.
Суд был через неделю. За эти семь дней Максим успел:
— позвонить двадцать три раза (все игнорированы);
— прислать три жалобных голосовухи в духе «Лен, мы с мамой больше так не будем»;
— и дважды появиться у дома (один раз с розами, второй — с угрозами).
Последний визит был особенно «трогательный».
— Я всё равно получу своё, — сказал он, прижавшись к дверному косяку. — По закону, я имею право… на часть, если докажу…
— Если докажешь, что был моим иждивенцем, иди в ПФР, оформляй пенсию, — устало ответила она через дверь. — На здоровье.
— А вот это зря. У меня есть расписка. И юрист. Он сказал, что могу подать на признание долга. Ты не такая умная, как думаешь.
— А ты не такой юрист, как врёшь, — и она отключила домофон.
В день суда Елена была спокойна. Даже странно — не было дрожи, не было страха. Она впервые за долгое время чувствовала, что не оправдывается. Ни перед мужем. Ни перед его матерью. Ни перед собственными иллюзиями.
— У нас всё готово, — кивнула ей Ирина Владимировна, — но будь готова: он притащит ту… помощницу.
Так и случилось.
К судье вошли втроём: Максим в новом пиджаке, с лицом школьника, которого обидели в столовой, Зинаида Петровна — в чёрной кофте и со слезами, и… Кира. На шпильках, в белом костюме и с видом, как будто ей принадлежит этот зал.
— Уважаемый суд, — начал Максим, — мы хотим обратить внимание, что в браке были существенные материальные вложения с моей стороны и со стороны моей матери.
— Какие именно? — спокойно спросила судья.
— Мама покупала продукты… мебель… и даже переводила деньги. Вот, — он передал распечатку СБП-переводов — 1500, 2700, 3000 рублей.
Судья подняла бровь:
— Эти суммы не являются доказательством вложений в недвижимость. А вы, гражданин, где работали последние два года?
— Я… предприниматель. В сфере диджитала.
— Конкретнее?
— SMM и креативный консалтинг.
Елена с трудом сдержала смешок. Судья тоже выглядела как человек, который вот-вот взорвётся.
— У вас были совместные дети?
— Нет, — ответила Елена.
— Совместные кредиты?
— Только на его PlayStation.
— Серьёзно? — переспросила судья.
— Серьёзно, — кивнула Елена. — И даже на неё платил мой счёт. Есть выписка.
— Принято.
Максим нервно подёргивался, как карась на сковородке.
— А расписка?
— Подделка, — твёрдо сказала Елена. — Экспертиза назначена. А пока — прошу обеспечить меры: запрет на любые действия с моей квартирой, вплоть до окончания судебного разбирательства по факту мошенничества.
И тут случилось неожиданное.
Кира встала.
— Можно я скажу?
Судья удивлённо посмотрела.
— Только кратко.
— Я… не знала, что Максим пытался это провернуть через фиктивную расписку. Он говорил, что вы договорились. Что это — фиксация между мужем и женой. Я бы не ввязывалась в это, если бы знала, что он всё это время жил у неё за счёт и за её спиной собирался оставить её без квартиры.
— Кира! — рявкнул Максим. — Ты что несёшь?!
— Я несусь из твоей жизни. Всё. Ты мне врёшь и там, и здесь. Сама дура, что не поняла.
И ушла.
Судья долго смотрела в бумаги, потом произнесла:
— Стороны свободны. В иске о разделе квартиры отказано. Признать её личной собственностью. Господин супруг, вы имеете семь дней, чтобы освободить жилплощадь. Обязуюсь уведомить вас письменно.
Максим собрал вещи быстро. Молча. Зинаида Петровна в этот раз даже не пришла. Видимо, переваривала «предательство Кирашки».
Когда он в последний раз вошёл в квартиру, пахнущую лимонным освежителем и свободой, Елена стояла в коридоре. В руках — коробка с его тапками.
— Вот всё, что ты оставишь в этой квартире, Максим. Твои тапки. И воспоминания. Но второе — я переживу.
— Лен…
— Не говори. Просто иди. И учти: если хоть одна бумага ещё всплывёт — я подам в прокуратуру. Ты ведь хотел играть в большие схемы? Придётся поиграть до конца.
Он ничего не сказал. Взял коробку. Пошёл к выходу.
— А с Кирой ты… — начал он было.
— Тоже прощайся. Она тебя опередила.
Он ушёл.
Елена вышла на балкон. Села на табурет, достала телефон.
Открыла авиасайт. Вбила: «Бора-Бора».
Цена билета — страшная. Но свобода стоит дороже.
Она нажала «Забронировать».
— Ну что, Ленка, поздравляю. Ты опять живёшь, — шепнула она себе. — Без халявщиков, без липких «мама попросила», без расписок и без фальши.
И впервые за долгое время — улыбнулась. Настоящее. Без боли.
Финал.
Убеждения наглого мужа