Мать моргнула, нахмурилась, покосилась на Павла Серафимовича, который сидел с видом человека, которому вообще всё происходящее помешало спокойно посмотреть политическое ток-шоу.
— Узнала, — сухо выдала Алла Николаевна. — Просто не сразу поняла, кто это с таким пафосом входит в кафе. Как актриса в сериале.
— Ну, правильно. Я же всегда «слишком много на себя брала», — усмехнулась Вика. — Даже когда просила купить краски на День Рождения.
Официантка принесла меню. Отец не глядя ткнул в «бизнес-ланч», мать вздохнула и аккуратно сложила очки на стол. Виктория заказала лосось на пару. Кусочек иронии для тех, кто помнит, как её в детстве кормили манкой и называли это «здоровым рационом».
— Значит, ты теперь замужем за этим… Макаровым? — начала Алла Николаевна. — Говорят, у него три квартиры в центре. В Москве?
— Да. А ещё у него сердце. Представляешь? Вот прям в груди. И оно даже бьётся, — с фальшивым восторгом выдохнула Виктория.
Отец фыркнул.
— Сарказм — не признак ума, Вика. Ты лучше расскажи, как ты вообще с ним познакомилась? Случайно на улице подобрал?
— Почти. Только вместо улицы была дизайн-студия, а вместо подбора — я спасала его проект. Он — инвестор, а я — тогда ещё просто помощница.
— Помощница… — протянула мать, и лицо её скривилось. — А могла бы быть юристом. Мы с отцом мечтали, что ты в нотариальную пойдёшь. Там стабильность, пенсионка, график.
— А ещё нервный срыв, седина в тридцать и вечные папки с делами чужих людей. Спасибо, не надо. Я выбрала другое.
— Конечно выбрала, — подала голос Алла Николаевна. — Потому что у тебя с детства дух противоречия. Вот Артём — другое дело. Спокойный, уравновешенный…
— И до сих пор живёт с вами в трёшке в Мытищах, — перебила Вика, скрестив руки. — С женой, с детьми, с молью в кладовке и новой машиной в кредит.
Мать напряглась, отец кашлянул. За соседним столиком кто-то хихикнул. Но Виктория уже не могла остановиться.
— А знаете, что самое смешное? Вы даже не пытались меня понять. Ни разу. Всегда — Артём, Артём, Артём… А я? С вами был один диалог: «Ты неправильно живёшь, Виктория! Ты не знаешь, чего хочешь! Ты всё портишь!»
Алла Николаевна медленно достала из сумки платок. Видимо, на случай «внезапных слёз». Только слёзы не у неё были — у Вики внутри всё кипело, но наружу не лилось ничего. Только стальной голос и чёткие слова.
— Я работала в три смены, чтобы снять комнату. Мыла чужие туалеты. Вы об этом знаете?
— Зачем ты это говоришь? — тихо проговорил Павел Серафимович. — Зачем ворошить прошлое?
— Потому что вы не знали, как я жила. И не интересовались. Пока не узнали, что мой муж богат. Только тогда вспомнили, что у вас есть дочь. И решили — а что, может, и помочь может?
— Помочь? — Алла Николаевна сделала вид, что оскорблена. — Мы просто хотели наладить отношения.
— После пятнадцати лет молчания? — рассмеялась Вика. — Ну да, конечно. Просто вспомнили про своего ребёнка. Аж прослезилась от умиления.
— Да что ты несёшь, Вика?! — повысил голос отец. — Мы тебе ничего не должны! Ты сама ушла!
— Да, ушла. Потому что жить в доме, где любят только того, кто удобен — невозможно. Потому что меня никогда не спрашивали, хочу ли я жить так, как вы мне указывали. Потому что в семнадцать мне сказали: «Хочешь свободы — иди и живи, как хочешь». Вот я и пошла. И жила.
— Мы волновались! — выкрикнула мать, не в силах больше сдерживаться. — Мы просто не знали, где ты! И когда Артём сказал, что видел тебя на телевидении, я подумала…
— Подумала, что удобно притвориться заботливой? — Виктория сжала губы. — Я тебе сейчас честно скажу, мам. Если вы пришли просить денег — так и скажите. Хватит театра.
Алла Николаевна побледнела. Губы задрожали. Отец встал.
— Пошли, Алла. Видишь, она изменилась. Деньги портят.
— Нет, — холодно ответила Вика. — Деньги не портят. Они просто дают возможность не терпеть.
Они ушли, не расплатившись. Конечно, зачем? У богатой дочери же муж-бизнесмен. Она всё покроет.
Виктория сидела за столиком ещё минут десять. Потом достала телефон, набрала Сергея.
— Всё прошло, как я и думала, — вздохнула она. — Не прощения они хотели. А контакта с деньгами.
— Возвращайся, — мягко сказал он. — Я заказал суши и открыл вино. Твое любимое. Ты сильная, Вика. Но ты не одна. Никогда больше.
Она улыбнулась.
И вдруг стало легко.
Без боли. Без обиды. Без родителей.
Просто легко.
— Ну что, поздравляю, — голос Артёма раздался из-за спины. — Ты теперь звезда у нас. Вся семья только про тебя и говорит.
Виктория обернулась. Брат стоял в проёме её квартиры, в куртке, из которой уже явно вырос, с той самой полуулыбкой, которой когда-то сводил с ума учительницу химии.
— Кто тебя пустил? — спросила она, не скрывая раздражения.
— Сергей. Он вышел в магазин, а я как раз подошёл. Сказал: «Я брат Вики», он и открыл.
— Ну, логично. Теперь ты ещё и семейный пропуск.
— Не ерничай, Вик. Я не враг тебе.
— Нет, ты просто молчал все эти годы. Сидел тихо, когда меня дома унижали. Когда мать называла «позором семьи», ты делал вид, что не слышал.
— Я не знал, что ты всё так воспринимаешь, — развёл руками Артём. — Ты же всегда была… ну, другая.
— Ага. «Другая». Та, которую проще не замечать. Не защищать. Не звать на дни рождения. Не спрашивать, как она выживает в городе одна.
Он присел на край дивана, посмотрел в окно.
— Слушай, ну ты же живая. И, как видно, не просто выжила, а ещё и неплохо пристроилась. У тебя тут… — он оглядел просторную гостиную — …всё очень даже.
— Ты пришёл любоваться интерьером или что-то сказать?
— Мам с папой переживают.
— Переживают, что у меня муж не дурак и не даст им копейку?
— Не в этом дело.
— Конечно. У них же всегда «не в этом дело». Только почему-то всегда всё крутится вокруг денег, внешнего успеха и хороших фотографий для родственников из Рязани. Они бы и на мои похороны не пришли, если бы не узнали, что у меня фамилия теперь Макарова.
— Ты несправедлива, — выдохнул он. — У мамы характер такой. Она просто не умеет по-другому.
— А я не умею быть их удобной дочкой. И не хочу учиться.
Он встал, пошёл по комнате, как будто примеряя себя к её жизни.
— Я подумал… раз уж ты теперь в столице, может, получится помочь и мне. Жена хочет открыть студию маникюра, я кредит взять не могу, а ты могла бы…
— А-а-а… Вот мы и подошли к сути визита, — усмехнулась Виктория. — Не к «помириться», не к «прости, что был трусом», а к «дай денег».
Артём замер. Потом вздохнул и поднял руки, как на допросе.
— Да! Я пришёл попросить. Ну а как ещё? Родители мне ничего не дадут, у нас ипотека, двое детей, работы толком нет. Ты в шоколаде, Вик. У тебя муж с деньгами. Ты могла бы помочь. Ради семьи.
— Ты хоть понял, что сказал? Ради семьи… той, которая отреклась от меня. Семьи, которой я была чужой.
— Люди меняются.
— Нет. Люди просто начинают нуждаться. Это не перемена, это стратегия выживания.
Он подошёл ближе, заглянул ей в глаза.
— А ты изменилась. Стала жёсткой.
— Нет, я просто больше не дура. А это, как показывает практика, лечится деньгами и одиночеством. Спасибо, вы меня вылечили.
Он ушёл молча. Без крика. Без сцены. Просто захлопнул дверь. Наверное, надеялся, что она позвонит. Скажет: «Аркаш, я всё обдумала, держи двести тысяч на бизнес твоей Ксюши».
Нет. Не дождётся.
Через десять минут вернулся Сергей. В пакете была любимая паста и вино.
— У тебя лицо как у человека, который только что вынес родственника, — усмехнулся он, снимая куртку.
— Почти, — кивнула она. — Артём приходил. Тоже «переживает».
— Попросил денег?
— Да. По-братски. Наверное, думал, что у меня в кармане деньги вырастают, как в теплице.
— Ты в порядке?
— Более чем. Понимаешь, я вдруг поняла одну важную вещь.
— Какую?
— Что я им больше ничего не должна. Ни денег, ни прощения, ни ласковых слов. Всё, что я могла — я пережила. Всё, что им надо — у них никогда не будет. Это называется «жить своей жизнью».
— Горжусь тобой, — сказал Сергей. — Правда.
— А я собой — наконец-то тоже.
Она достала бокалы.
Наливала вино — и чувствовала, как в груди расцветает тишина. Настоящая. Без пафоса. Без требований. Без чужих ожиданий.
Просто её жизнь.
И больше — никого.
– Какой ужин? – с укором спросила жена. – Ты денег дал? Нет? Тогда и не спрашивай!