Елена крепче сжала телефон. Опять эти сравнения, опять попытка вызвать чувство вины. Сколько можно?
— Мама, я не предавала. Я просто…
— Молчи! — перебила Валентина Петровна. — Четыре года назад ты сбежала, бросила меня одну. А теперь, когда я сломала руку, ты даже приехать не хочешь. Какая же ты дочь после этого?
Елена посмотрела на свою уютную однушку. Здесь было тихо, здесь никто не кричал, не обвинял, не требовал отчета за каждый шаг. Здесь она могла просто дышать.
— Мам, я предложила нанять сиделку. Хорошую, проверенную. За мой счет.
— Чужого человека? В мой дом? — Валентина Петровна всхлипнула так театрально, что Елена поморщилась. — Нет, доченька. Либо ты приезжаешь сама, либо я всем расскажу, какая у меня неблагодарная дочь.
«Опять шантаж», — подумала Елена и почувствовала, как внутри поднимается знакомая волна раздражения. Почему каждый разговор с матерью превращается в поле битвы? Почему нельзя просто поговорить, как нормальные люди?
— Мама, ты же понимаешь, что у меня работа, обязательства…
— Работа? — Валентина Петровна рассмеялась злобно. — Твоя работенка подождет. А мать у тебя одна. Или ты уже и это забыла?
Елена закрыла глаза. Вот оно началось. Этот знакомый с детства прием: сначала обвинения, потом эмоциональное давление, потом угрозы. Раньше она поддавалась, бежала, извинялась, делала все, что требовала мать. Но теперь…
— Нет, мам. Я не приеду. Сиделка — это разумное решение.
В трубке повисла тишина. Елена знала: сейчас последует взрыв.
— Ах так? — голос матери стал ледяным. — Хорошо, доченька. Запомни этот день. Запомни, как ты отказалась помочь родной матери.
Гудки. Валентина Петровна бросила трубку, как всегда, оставив за собой последнее слово. Елена отложила телефон и подошла к окну. На улице светило осеннее солнце, люди шли по своим делам, никто не кричал, не обвинял, не требовал невозможного.
«Может, я действительно плохая дочь?» — мелькнула предательская мысль. Но Елена тут же ее прогнала. Нет. Она предложила помощь, реальную и адекватную. Если мать отказывается — это ее выбор.
Звонок раздался в семь утра. Елена еще спала, поэтому взяла трубку не глядя.
— Лена? Это тетя Зоя. Ты что творишь, девочка? Мать с рукой мучается, а ты…
— Доброе утро, тетя Зоя, — устало произнесла Елена. — Я предложила маме сиделку.
— Какую сиделку? — возмутилась тетя. — Ты должна сама за матерью ухаживать! Сама! Это твой долг!
— Тетя Зоя, у меня работа…
— У всех работа есть! Но когда мать болеет, все остальное отходит на второй план. Ты что, совсем бессердечная стала?
Елена отключила телефон и посмотрела на время. Семь утра. Значит, мать уже успела обзвонить всех родственников и настроить их против дочери. Классический прием.
К обеду позвонили еще трое: двоюродная сестра, соседка матери и подруга детства Валентины Петровны. Все говорили одно и то же: Елена бессердечная, неблагодарная, плохая дочь. Все требовали, чтобы она немедленно бросила все и помчалась к матери.
— Слушай, Лен, — сказала коллега Марина во время обеденного перерыва, — а может, действительно съездить? Ну хотя бы проведать.
— Я предложила сиделку, — устало повторила Елена. — Хорошую, с рекомендациями.
— Но ведь это твоя мать…
— Именно. Моя. И я лучше знаю, что с ней делать.
Марина пожала плечами, но Елена видела в ее глазах осуждение. Вот так и формируется общественное мнение: все считают, что дочь обязана жертвовать собой ради матери, даже если эта мать годами разрушала ее жизнь.
На следующий день Елену вызвали к руководителю.
— Лена, у нас проблема, — начала Анна Викторовна без предисловий. — На фирму поступил звонок. Анонимный. Женщина утверждает, что вы… воруете деньги из кассы взаимопомощи.
Елена оторопела.
— Что?
— Понимаю, звучит абсурдно. Но звонившая была очень настойчива. Требовала проверить вас. Говорила, что если человек способен бросить больную мать, то и украсть может.
Внутри у Елены все похолодело. Неужели мать дошла до такого?
— Анна Викторовна, это… это была пожилая женщина?
— Да. А вы знаете, кто это мог быть?
Елена кивнула. Конечно, знала. Кто еще мог так изощренно мстить?
— Это моя мать, — тихо сказала она. — У нас сейчас… сложные отношения.
Анна Викторовна вздохнула.
— Понятно. Лена, я вас знаю как честного сотрудника. Но решите эту проблему. Мне неприятно получать такие звонки.
Вечером Елена сидела дома и пыталась понять, как далеко готова зайти мать в своей мести. Воровство — это уже серьезное обвинение. Если слухи дойдут до других клиентов фирмы, карьере конец.
Телефон зазвонил снова.
— Лена, это Ирина Семеновна, ваша соседка по старой квартире. Ваша мама сказала, что вы… ну… что у вас проблемы с алкоголем. И что поэтому не можете за ней ухаживать. Это правда?
Елена отключила телефон и заплакала. Впервые за четыре года — заплакала от бессилия и обиды. Мать решила уничтожить ее репутацию полностью. И люди верили. Потому что кто же будет клеветать на собственную дочь?
— Валя, ты уверена, что хочешь довести дело до суда? — спросил адвокат, просматривая документы. — Это твоя дочь.
Валентина Петровна сидела в траурном платье, рука в гипсе лежала на столе.
— Уверена. Она меня опозорила, бросила больную. Пусть теперь отвечает.
Но адвокат качал головой.
— Валя, я изучил материалы. Елена предлагала тебе сиделку, оплачивала ее услуги. Это зафиксировано в агентстве. А вот твои звонки на ее работу с ложными обвинениями… Это уже клевета.
— Какая клевета? — вскинулась Валентина Петровна. — Я говорю правду! Она плохая дочь, значит, и человек плохой!
— Валя, ты обвинила ее в воровстве. Без доказательств. Это статья уголовного кодекса.
Валентина Петровна побледнела. Она не думала, что дочь решится подать на нее в суд. Не думала, что кто-то поверит Елене больше, чем ей, матери.
В зале суда было тихо. Елена сидела рядом со своим адвокатом и чувствовала, как дрожат руки. Напротив, в траурном платье и с рукой в гипсе, сидела мать. Она смотрела на дочь с таким презрением, что Елена невольно отвернулась.
— Ваша честь, — начал адвокат Валентины Петровны, — моя подзащитная — пожилая женщина, оставшаяся без помощи собственной дочери. В состоянии отчаяния она могла сказать лишнее, но это не злой умысел…
— Возражение, — встал адвокат Елены. — У нас есть записи телефонных звонков, показания свидетелей. Валентина Петровна систематически распространяла ложную информацию о дочери.
Судья кивнула.
— Предоставьте доказательства.
Елена включила диктофон. В зале зазвучал голос матери:
— Я всем расскажу, какая у меня дочь! Что она алкоголичка, что ворует, что от ребенка избавлялась! Пусть теперь живет с этим!
Валентина Петровна вздрогнула. Она не помнила, что говорила все это в одном разговоре, так откровенно.
— Это… это вы меня подставили! — крикнула она. — Родную мать записывали!
— Тишина в зале, — строго сказала судья. — Есть ли у стороны защиты комментарии по поводу данной записи?
Адвокат Валентины Петровны развел руками. Комментировать было нечего.
Суд длился недолго. Свидетели подтвердили, что Елена предлагала матери помощь. Сиделка дала показания, что Валентина Петровна отказалась открыть дверь и обругала ее нецензурной бранью. Руководитель Елены подтвердила звонки с ложными обвинениями.
— Суд признает Валентину Петровну виновной в клевете, — объявила судья. — Назначается штраф в размере пятидесяти тысяч рублей.
Елена не испытала торжества. Только усталость и облегчение. Наконец-то все закончилось.
Валентина Петровна встала и медленно направилась к выходу. У двери она обернулась и посмотрела на дочь.
— Ты думаешь, выиграла? — спросила она тихо. — Ты просто осталась одна. Совсем одна.
— Знаешь, мам, — ответила Елена, — одиночество лучше, чем жизнь в постоянном страхе.
Прошел год. Елена получила повышение, переехала в двухкомнатную квартиру, завела кота. Иногда она думала о матери, но без прежней боли. Просто как о человеке, который когда-то был частью ее жизни, но выбрал разрушение вместо любви.
Телефон молчал. Номер Валентины Петровны был заблокирован навсегда.
И впервые за много лет Елена чувствовала себя по-настоящему свободной.
Узнав, что ребёнок родился калекой, его мать одиннадцать лет назад подала заявление об отказе от него. Санька лично видел этот документ.