Алена молча переложила ложку из одной руки в другую. Варёная гречка в тарелке уже остыла, и, честно говоря, ела она больше из чувства привычки, чем от голода. За последние два дня у неё внутри всё обвалилось — как старая хрущёвка под ковшом.
— Жлобиха? — спокойно, но с дрожью в голосе переспросила она. — А ты не перепутал? Я, вообще-то, твоя жена, а не казначей братской помощи.
Дмитрий встал из-за стола, хлопнув стулом так, что он съехал на бок.
— Николай с тремя детьми в двухкомнатной давится! Ты хоть понимаешь, как они живут? Его жена на декрете уже третий год, помощи никакой! Мы можем купить им нормальную трёшку — и всё, вопрос закрыт!
— Вопрос закрыт, — передразнила она, поднимаясь. — А мне, значит, дальше по углам прятать бельё, потому что у нас ванная и кухня в одном кармане?
Он отвернулся, как всегда — когда понимал, что уже сказал лишнего.
Наследство упало внезапно — как соседи сверху, которые в три ночи решили перетаскивать шкаф. Тётка из Калуги, с которой Алена не общалась с детства, завещала ей десять миллионов. Никто из родственников тётки не жил — не осталось. Ни детей, ни племянников, кроме Алены. Да и она вспоминала ту даму разве что по запаху её одеколона и резиновой шапочке для бассейна.
— Поздравляю, — буркнул Дмитрий, когда узнал. — Вот теперь-то заживём…
Зажили. Сначала. Два дня. Пока Валентина Николаевна не пришла с кексом (несъедобным, как бетон, но для визитов он годился) и своей вечной фразой:
— Ну что, девочка, поделимся?
Алена даже сначала подумала, что шутка. Но шутка, как выяснилось, имела имя — Николай, и фамилию — «три ребёнка и ипотека в Подрезково».
— Мы с Колей посчитали, — говорила свекровь, шумно размешивая сахар в чаю. — На трёшку хватит. А вы пока подождёте. Молодые, потерпите. Тем более ты всё равно пока не рожаешь.
— А вы всё равно пока не перестаёте лезть, — тихо бросила Алена и встала из-за стола.
Николай позвонил вечером.
— Ну ты извини, что так получилось, — с натянутой вежливостью начал он. — Просто мама решила, что вы как бы семья…
— Как бы — это ключевое, — ответила Алена. — А семья — это когда все вместе строят, а не один тащит, а остальные кричат: «Быстрее, давай ещё мешок!»
— Да никто не кричит, — обиженно сказал Николай. — Но я не понимаю, что тебе жалко?
Жалко… Вот оно, слово, которое обрезает всё. Как будто у неё эти миллионы не потому что жизнь била через раз по почкам, а просто так — упали с неба, и делиться должна по умолчанию.
Вечером Дмитрий не пришёл ночевать. Отправил смс: «Поживу пока у мамы. Нам нужно подумать.»
Алена смотрела на эту фразу с таким выражением лица, будто ей предложили жить в контейнере с тараканами. Не потому что он ушёл — а потому что снова, снова, снова… предпочёл не её.
Она открыла ноутбук, зашла в онлайн-банк, долго смотрела на баланс. Сердце колотилось.
Потом медленно нажала: перевод на вклад — накопительный счёт. Назначение: квартира.
Для себя. Только для себя.
Утром раздался звонок.
— Ну ты и сволочь, — сказала Валентина Николаевна с ледяным спокойствием. — Надеюсь, ты довольна. Семью разрушила. Брата под откос пустила. Надеюсь, квартира тебе заменит совесть.
— Очень надеюсь, — тихо ответила Алена и повесила трубку.
Она дрожала. От страха, от злости, от усталости. Села на подоконник, где вчера ещё стояла сушка с бельём, и впервые за долгое время — заплакала.
Но не от бессилия. А от освобождения.
— Дим, ну а если бы это тебе оставили? — Алена сидела на кухне, уставившись в кружку с кофе, как в хрустальный шар. — Ты бы тоже пошёл квартиру брату покупать?
— Ну конечно, Алена! — раздражённо ответил он, влетая в квартиру с пакетом молока. — Это ж мой брат! Он всю жизнь с родителями мотался, потом с детьми — впритык, впритык! Им тяжело! А у нас что, крыша не течёт, тараканы не ходят?
— У нас, если ты не заметил, даже своя комната — уже праздник, — сквозь зубы ответила она. — Может, ещё и дачу им подарим? А нам, так и быть, старую сковородку оставят, по доброте.
Он молчал. Виновато. Но видно было — под кожей всё шевелится, давит. Не своим живёт, не своими мыслями.
— Слушай, ну ты же понимаешь, — начал он, подвинув кружку. — Это ненадолго. Мы поможем им — и всё. А потом я получу повышение, мы возьмём ипотеку, добавим оставшиеся деньги и…
— А если ты не получишь? — перебила она. — А если Николай потом снова попросит? А если твоя мама решит, что ей теперь по заслугам — «хоть на старости-то лет нормально пожить»? Ты всем будешь объяснять, что «мы просто помогаем»?
— Алена, хватит. Ты ведёшь себя, как жадная… — Он осёкся.
Она медленно поднялась. Медленно поставила кружку в раковину. Медленно вытерла руки.
— Скажи это ещё раз. Полным. Предложением.
— Я не хотел… — начал он. — Просто ты сейчас вся какая-то… не моя.
— Вот в этом, Димочка, ты прав на сто процентов.
Свекровь перешла в наступление. По расписанию — утром звонок, вечером визит. Алена уже шутила про неё: «Хуже только курьер, который всё время с чужим заказом».
— У вас же всё равно пока детей нет, — вбросила Валентина Николаевна, снимая пальто и заодно моральные тормоза. — Что вам эта квартира? У них же трое! Один младший только родился!
— Давайте сразу, — вздохнула Алена, разливая чай. — Я плохая. Бессердечная. Эгоистка. Карьера важнее семьи. Подумаешь, дети где-то живут без люстры — страшная трагедия. Можно я в туалет схожу до допроса с обвинением?
— Я всё понимаю, — сказала та, криво улыбаясь. — Но, знаешь, в семье так не делают. У нас, например, всегда друг за друга. А ты…
— А я — не из «у вас». Я — из себя, — спокойно ответила Алена. — И жертвовать десятью миллионами ради того, чтобы все на мне ездили — не входит в мои планы. Я не мать Тереза. У той, кстати, даже детей не было.
— Димка из-за тебя спать не может! Сидит, мается! — вскинулась свекровь. — В семье надо быть гибкой. Уметь уступать! Ты ж как камень! Стоишь и не сдвинешь!
— А вы бы хотели, чтобы я была пластилином? — с иронией сказала Алена. — Только вот беда: даже если я согнусь, вы всё равно скажете, что я стою неправильно.
Вечером Дмитрий снова не вернулся. Но наутро он пришёл. С серьёзным лицом и бумагами в руках.
— Это договор, — бросил он на стол. — На часть суммы. На два миллиона. Мы оформим как займ брату. Он будет платить. Не дар, а просто помощь.
— А если не будет платить? — она подняла глаза. — Ты будешь с него судиться?
— Ну… он же не дурак, — замялся Дмитрий. — Это просто… компромисс.
— Это не компромисс, Дима. Это ты мне ультиматум суёшь в красивой обёртке.
— Да я пытаюсь всё спасти! — взорвался он. — Ты ведёшь себя, как будто у тебя пульт управления, а мы тут все на батарейках!
— А ты ведёшь себя, как будто моя жизнь — это жертвенный фонд твоей родни!
Он замолчал. Повернулся к двери. Долго стоял, не открывая.
— Если ты не подпишешь… я не знаю, как мы дальше.
— А если я подпишу, — спокойно ответила Алена, — я точно знаю, как мы дальше. И знаешь, Дим… почему-то совсем не хочется так жить.
Он ушёл. На этот раз — не хлопая дверью.
Алена села за стол. Посмотрела на договор. Рядом лежал банковский документ на вклад. Над ним — записка, небрежно оставленная матерью Дмитрия:
«Ты сама всё портишь. Умная была бы — поняла бы, где твоя семья».
Она взяла ручку. Перевернула бумажку. И на обратной стороне написала:
«Я поняла. Уже давно. Просто всё время надеялась, что ошибаюсь».
Через два дня она подала заявление на развод. Без скандала. Без драк. Без проклятий. Только короткое смс:
«Не жду. Не звони. Отдельный счёт — отдельная жизнь».
Он не ответил.
— Ты сама всё испортила! — визжала Валентина Николаевна прямо у порога, будто и не прошло недели с развода. — Сама! Своими руками! Мужа от себя оттолкнула, семью развалила! Ума нет — считай, покойник в доме!
— А у вас, Валентина Николаевна, чувство меры умерло задолго до меня, — спокойно ответила Алена, удерживая входную дверь. — Мы с вами теперь чужие. Как в аптеке. Я — просто бывшая. Без рецепта — не пробовать.
Свекровь, с перекошенным лицом, попыталась проскользнуть внутрь. Алена прижала дверь ногой:
— Не надо. Я вас не звала. Мы ж теперь «не семья».
— Ты предательница! Уродина! Тебе деньги дороже любви! — захлебывалась Валентина Николаевна от злости. — Думаешь, теперь счастлива будешь?! Да таких, как ты, жизнь по асфальту катает!
— А вы что, асфальтоукладчик? — усмехнулась Алена. — Очень в тему, кстати. Вы же всегда любили ровнять людей под себя. Особенно тех, кто не прогибается.
Через месяц она сняла новую квартиру — просторную двушку. Без пафоса, но с окнами на парк, не на чужие спины. На работе ей добавили проект — она не вылетела, не пропала, не впала в депрессию, как предрекала свекровь.
А Дмитрий… написал. В воскресенье. Простое сообщение:
«Ты была права. Мама… перегнула. Но я всё ещё хочу, чтобы ты была рядом».
Она смотрела на экран, как будто там был не его текст, а диагноз.
Ответ пришёл быстро:
«А я больше не хочу быть рядом. Я хочу быть собой».
— А ты всё-таки молодец, — сказала Марина, подруга, в тот же вечер, когда Алена рассказала всё от и до. — Я б, наверное, сдалась. Серьёзно. Муж, мама, давление со всех сторон…
— А я уже сдалась. Себе, — усмехнулась Алена. — Я просто поняла: жить ради чьей-то схемы — это не жизнь. Даже если эта схема называется «семья».
— Ну ты даёшь, конечно. А если встретишь кого-то? Он же тоже со своими родственниками будет?
— Если будет — пусть держит их подальше. Я за своё окружение теперь несу полную ответственность.
— Прям как в рекламе новой жизни, — засмеялась подруга. — Без мужа, но с десятью миллионами.
— Нет, не так, — поправила Алена. — Без паразитов, но с уважением к себе.
Она стояла вечером у окна, с бокалом красного. Не по празднику — просто так.
На телефоне было ещё одно сообщение от Дмитрия. Уже с сожалением. С обещаниями. С признаниями.
Она нажала «удалить». Потом открыла вклад с недвижимостью.
Своя квартира — не ради статуса. А ради того, чтобы никто больше не пришёл и не сказал:
«Ты должна. Это ведь семья».
Теперь у неё была другая семья. Из одного, но очень упрямого и решительного человека. Себя.
— Родня едет из деревни! Чтоб стол ломился и мяса было побольше, ясно?! А не как в прошлый раз! — заявил муж