Ипотеку на тебя оформим, — заявила мать. — Родным помогать надо, а не считать, сколько потом платить

Аня зашла, вытерла руки о штаны и молча села. Суп, пирог, салат — всё на месте. Отец уже налил себе чаю, отломил кусочек пирога.

— Ну, как у тебя дела? — спросил он, не поднимая глаз.

— Да нормально, как обычно, — сказала она, подвигая к себе тарелку. В комнате было тепло, пахло капустой и тестом.

Мать бросила взгляд на отца и села напротив.

— Мы тут подумали… — начала она, и голос стал осторожным. — В общем, хотим с тобой посоветоваться.

Аня замерла, ложка зависла в воздухе.

— Ну?

— Ваня поступил в университет в Ярославле. Сам знаешь. И… мы хотим ему квартиру купить. Там, в городе, где он будет учиться. Ну чтоб не по общагам, не по съёмным…

Отец кашлянул, подался вперёд:

— Банк отказал. Уже дважды. У нас одна ипотека на нас висит, помнишь? Мы же тогда оформили её — для тебя же, когда училась, купили тебе жильё. Сейчас банк на нас больше не даст. Мы думали… если ты оформишь на себя — банк точно одобрит. Зарплата у тебя стабильная, история хорошая. Мы платить будем, конечно же…

Аня отложила ложку.

— Вы это серьёзно сейчас? Ещё одну ипотеку? Для Вани? А та, «для меня» — вы помните, кто её платит последние шесть лет?

Мать всплеснула руками:

— Ну мы же тогда помогли! Первые месяцы тянули сами. А потом ты уже нормально зарабатывать стала.

— «Помогли»? Да я с двадцати двух по ночам работала! Первые два года в кафе, потом на складе. И до сих пор плачу. Это не была квартира в подарок, это была кабала, оформленная для меня. А теперь вы хотите ещё одну?!

Отец поднял глаза:

— Не кричи. Мы просто спросили. Мы ж не заставляем.

Аня встала так резко, что стул загремел.

— Нет, вы не спрашиваете. Вы опять решили за меня, а я — как всегда. Сижу, молчу, помогаю. А теперь хватит.

Она взяла куртку с вешалки, накинула прямо на домашнюю кофту и вышла, не оборачиваясь. На лестничной площадке пахло картошкой из соседней квартиры. Она села на ступеньку и набрала Дашу.

— Да? — подруга ответила быстро.

— Представляешь, они хотят, чтобы я взяла ещё одну ипотеку. Уже для Вани. А та, «для меня», до сих пор на мне. Они даже не считают, что это важно. Просто хотят — и всё.

Даша помолчала.

— Хочешь, я приеду?

— Нет. Просто скажи, что я не с ума сошла. Что я имею право сказать «нет».

— Конечно, имеешь. Более чем. Хочешь, тебе список причин напишу, почему ты не обязана этого делать?

Аня рассмеялась сквозь слёзы. Потом отключилась и пошла вниз. Вечерний воздух был влажным, пахло отоплением и уличной пылью.

Её студия встретила её тишиной. Маленький диван у окна, полка из икеевских досок, перекрашенных вручную. Столик, который она собирала сама. Всё своё, пусть и крохотное. Именно на это она положила столько лет — чтобы просто жить не на съёмном, без родителей, без постоянного чувства вины.

Села на табурет, провела ладонью по краю стола. Вспомнились первые месяцы, когда с зарплаты оставалось ровно две тысячи, и она всё равно платила. Тогда мать говорила: «Мы пока не можем, подожди немного». Потом просто перестали обсуждать. Как будто оно всё само собой.

Её телефон завибрировал. Сообщение от Даши: «Ты сильная. Не давай себя втянуть».

Аня выключила звук. Утром — снова работа.

Утром на работе всё казалось таким же, как всегда. Аня перебирала отчёты, злилась на криво сверстанные таблицы, пила чай из грубой кружки с облезшим рисунком. Никто не замечал её отстранённости, кроме Артёма.

Он подошёл ближе к обеденному перерыву:

— Ты как будто в броне. Всё в порядке?

Она пожала плечами:

— Родители просят взять ипотеку. Вторую. Для брата. А первую я всё ещё выплачиваю.

Артём свистнул сквозь зубы:

— Жёстко. Ты собираешься?

Аня покачала головой:

— Нет. Но я их этим разочарую. Это… странно — быть взрослой и всё равно бояться, что родители обидятся.

Он сел рядом, заглянул в экран её ноутбука:

— Анечка, если ещё один кредит повиснет — тебе конец. Ты же понимаешь. Родителей не волнует, кто потом платит. А брат твой — он сегодня платит, а завтра забудет. Мало ли что случится. Ты потом будешь всё это тянуть одна.

Аня молчала. Внутри будто что-то медленно сжималось, но снаружи она только кивнула.

— Я знаю.

Позже, вечером, она услышала звонок в дверь. На пороге стояла мать с пластиковым контейнером и напряжённой улыбкой.

— Вот, пирог испекла. С капустой. Заходить не буду. Просто… хотела поговорить.

Аня молча взяла контейнер, отступила в сторону. Мать зашла, осмотрелась, уселась на край дивана.

— Мы ведь не просим ерунды, Ань. Ты же умная, зарплата стабильная. Только на тебя банк даст. Мы же платить будем, как тогда. Просто сейчас нужно Ваню пристроить. Отучить как положено. Не в общаге же его держать, ну ты же понимаешь. Ему сейчас надо учиться, а там, сама знаешь, не до этого будет. Всё впритык, никакого уюта. Вон Олег, Вадика соседа сын — в общаге жил, совсем не учился, его в первый же год отчислили. Неужели ты и для брата того же хочешь?

Аня стояла, прижавшись спиной к стене.

— Тогда вы платили первые полгода. А потом — всё. Всё легло на меня. Я не жалуюсь. Но давай честно. Сейчас другие цены, другие суммы. Это уже не та история.

Мать вздохнула, губы дрогнули:

— Почему ты такая неблагодарная? Мы старались для тебя. Мы же всё ради вас, ради детей. А ты сейчас стоишь и считаешь, кто сколько платил…

Аня взяла контейнер и пошла на кухню. Просто чтобы не сказать лишнего. Мать не пошла за ней, только сказала:

— Ваня ведь хороший мальчик. Ему просто помочь надо.

Тут же щёлкнул замок, мать вышла не попрощавшись.

На следующий день Аня позвонила брату. Они встретились в кафе у метро. Ваня был в куртке с разъехавшейся молнией и с телефоном в руке. Она хотела понять, какие вообще планы у брата, может, она всё-таки что-то неправильно делает.

— Привет. Мама сказала, ты против. Я и не знал, что та ипотека ещё на тебе. Я думал, вы давно уже всё закрыли.

Аня смотрела на него внимательно. Ему двадцать, он высокий, худой, с вечно недосказанным выражением лица.

— Она всё ещё на мне. И будет ещё лет шесть минимум.

— Ну, если родители будут платить за вторую ипотеку, то… тебе-то чего?

— А если не будут?

Он замялся. Потом вздохнул:

— У меня и так сейчас всё на грани. Я влез в кредит — на мощный ноутбук и на аренду. Им не говорил. Не хотел, чтобы ругались. Но мне реально тяжело. Иногда беру подработки, чтобы хоть как то платить.

Аня вдруг поняла: это и есть их мотив — сделать ему запасной аэродром. Он сам не справляется, а они надеются, что она вытянет.

Он поднял на неё глаза:

— Ну ты хотя бы немного помоги. Я не прошу, но и не откажусь.

— Вот в этом и проблема, Ваня, — сказала она, вставая. — Ты не просишь, но и не откажешься.

Он молчал. Она ушла первой.

Вечером зазвонил телефон. Мать. Аня не хотела брать, но всё же нажала «ответить».

— Ты что наговорила Ване? Он теперь переживает. Он не должен думать о деньгах, ему учиться надо! Ты выучилась — не заморачивалась, будь любезна, не мешай и брату теперь! Лучше помоги, не усложняй.

Аня сжала пальцы до боли. Но ничего не ответила.

Через день позвонил отец. Просил приехать. На кухне они сидели втроём. Отец налил чай.

— У Вани долги по кредитке. Мы всё узнали. Это всё из-за того, что у него нет стабильного жилья. Приходится снимать, платить аренду. Давит это всё. Аня, ты должна понимать.

Она медленно поставила чашку.

— У меня уже одна квартира на мне. Я уже пожертвовала своими планами. Больше — нет.

Аня сидела у себя в квартире и смотрела на окно. За стеклом медленно темнело, фонарь напротив зажёгся чуть раньше обычного. Она не зажигала свет. Хотелось задержаться в этой полутьме — между решениями, между словами, которые уже сказаны, и теми, что ещё нет.

На ноутбук пришло письмо. Предложение о переводе — филиал в Екатеринбурге, хорошая должность, чуть выше зарплата. Она перечитала дважды. Потом ещё раз.

Потом встала, заварила чай, села обратно и написала в ответ: «Готова. Пора жить своей жизнью».

Решение оказалось проще, чем разговоры о нём. Сборы — быстрые. Она не рассказывала родителям. Только Даше. Та обняла её в вагоне метро, шепнула: «Горжусь тобой», и всё.

Квартиру Аня сдала через знакомую риэлторшу Галину. Всё обговорили чётко: только с проверкой, только порядочным людям. Деньги — на погашение оставшейся ипотеки. Остальное — на подушку.

На новом месте было странно и тихо. Буквально физически тихо: никто не звонил, не ходил по пятам, не требовал. Соседи — пожилая пара, по вечерам слушали радио. Аня постепенно обживалась. Купила на распродаже шторы, сама собрала комод. На кухне расставила чашки, которые привезла в коробке, обмотанной пледом.

Через неделю позвонила мать.

— Ты всё разрушила. Все отношения. Мы тебе больше не помощники. Не звони, не приезжай. Самой жить захотелось — живи. Даже про переезд не сказала. Ладно хоть подруга у тебя с головой — сказала, куда ты пропала. Мы сами как-нибудь справимся…

Голос её дрожал, но был холоден. Аня не успела ничего ответить — трубку уже повесили.

Она набрала отца. Тот не взял. Ни с первого, ни с третьего раза.

Она долго сидела на кухне. Чай остыл. На улице стемнело совсем. Аня не плакала, просто смотрела на настенные часы. Потом встала, достала блокнот из ящика и написала ручкой на первой странице:

«Я имею право жить своей жизнью. Даже если это никому не нравится».

На следующий день на работу она шла легко. Как будто тело ещё не верило, что теперь всё иначе. У лифта она встретила Татьяну Михайловну из бухгалтерии, та спросила:

— Только приехали? Сами?

Аня улыбнулась:

— Сама. И ни капли не жалею.

Та кивнула, задержалась взглядом и вдруг добавила:

— Это видно.

Аня пошла дальше, по светлому коридору, чуть сутулясь под своим рюкзаком. Но внутри было чувство — устойчивое, ровное. Как будто наконец она действительно стоит на своих ногах.

И всё-таки, вечером, за ужином, она поймала себя на мысли: будет ли когда-нибудь по-настоящему легко, без осадка. Хоть она и знала, что не обязана, но что-то внутри всё равно щёлкало: а вдруг всё-таки стоило помочь? Не потому что должны, а потому что родные. Ответа не было. И, может быть, он и не появится. Но она вдруг поняла: если когда-нибудь будет способ помочь — без боли, без прежнего давления — возможно, она это сделает.

Но это уже будет другая история.