Валя больше не собиралась это терпеть. Она не понимала, почему Дима стал так относиться к ней — разлюбил? Сегодня он снова пришел поздно ночью и лег спать в гостиной.
Утром, когда он вышел к завтраку, Валя села перед ним.
— Дим, ты можешь мне сказать, что происходит?
— Что тебе не так?
Он пил кофе и старался не смотреть на нее.
— С тех пор, как родились мальчишки, ты очень изменился.
— Я не заметил.
— Дима, мы два года живем, как соседи. Это ты заметил?
— Послушай, а что ты хотела? В доме постоянно раскиданы игрушки, пахнет какими-то молочными кашами, дети орут… Ты думаешь, это кому-то понравится?
— Дима, но это же твои дети!
Он вскочил и нервно заходил по кухне.
— Все нормальные жены рожают одного нормального ребенка. Чтобы он тихонько играл в уголке, чтобы не мешал. А ты сразу двоих! Мне мама говорила, а я не послушал — такие, как ты, только и могут, что плодиться!
— Такие, как я? Это какие, Дима?
— Такие, без цели в жизни.
— Но это же ты заставил меня бросить институт, потому что хотел, чтобы я всю себя посвятила семье!
Валя села. Помолчав, она добавила:
— Я думаю, нам нужно развестись.
Он подумал и сказал:
— Я только за. Только чур, на алименты не подавать. Я сам тебе буду давать деньги.
Муж развернулся и вышел из кухни. Ей бы поплакать, но тут из детской раздался шум. Близнецы проснулись и требовали ее внимания.
Через неделю она собрала вещи, взяла близнецов и ушла. У нее была большая комната в коммуналке, которая досталась ей от бабушки.
Жильцы были новые, поэтому Валя решила со всеми познакомиться.
С одной стороны жил угрюмый, хоть и нестарый еще, мужик, а с другой яркая дама лет шестидесяти. Первым делом она постучала к мужчине:
— Здравствуйте! Я ваша новая соседка, хотела бы познакомиться, купила торт, приходите на кухню пить чай.
Валя старательно улыбалась. Мужик окинул ее взглядом, потом буркнул:
— Не ем сладкого, — и закрыл перед ее носом дверь.
Валя пожала плечами и направилась к Зинаиде Егоровне. Та согласилась поддержать компанию, но только для того, чтобы произнести речь.
— Значит так, я люблю отдыхать днем, потому что вечерами смотрю сериалы, надеюсь, что ваши отпрыски не будут меня беспокоить своими криками. И будьте добры не позволять им бегать по коридору, пусть ничего не трогают, не пачкают и не ломают!
Она говорила долго, а Валя с тоской думала, что жизнь ее здесь ожидает несладкая.
Она отдала мальчишек в детский сад, а сама устроилась туда же нянечкой. Было очень удобно, она работала как раз до того момента,когда Андрея и Юру нужно было забирать домой. Платили копейки, но ведь Дима обещал помогать.
Первые три месяца, пока длился их развод, Дима и правда подкидывал им денег. А вот после развода прошло уже столько же, но денег от него больше не было. Валя уже два месяца не могла заплатить за коммуналку.
Отношения с Зинаидой Егоровной портились с каждым днем. В один из вечеров, когда Валя кормила на кухне мальчиков, туда вплыла соседка в атласном халате.
— Милочка, я надеюсь, вы решили свой финансовый вопрос? Не хотелось бы из-за вас лишиться электричества или газа.
Валя вздохнула:
— Нет, пока не решила. Завтра поеду к бывшему мужу, что-то он забыл про детей совсем.
Зинаида Егоровна подошла к столу.
— Вы все кормите их макаронами… вы знаете, что вы плохая мать?
— Я хорошая мать! А вам бы посоветовала не совать свой нос, куда не нужно, а то ведь можно и по носу получить!
Что тут началось! Зинаида Егоровна визжала так, что хоть уши затыкай. На крик из своей комнаты вышел Иван, сосед Вали с другой стороны. Какое-то время слушал, как Зинаида Егоровна проклинает Валю, мальчишек и вообще все, что видит вокруг, потом развернулся и скрылся в комнате. Вернулся через минуту. Бросил на стол перед Зинаидой Егоровной деньги и сказал:
— Затихни. Вот тебе на коммуналку.
Женщина замолкла, но, когда Иван скрылся, прошипела Вале:
— Пожалеешь ты об этом!
Валя пропустила эти слова мимо ушей. Потом оказалось, очень зря. На следующий день она поехала к Диме. Тот ее выслушал и сказал:
— У меня сейчас трудный период, я не могу тебе ничего платить.
— Дима, ты издеваешься? Мне чем-то нужно кормить детей.
— Так корми, я же не запрещаю.
— Я подам на алименты.
— Конечно, подавай, официальная зарплата у меня такая, что получать ты будешь слезы. И постарайся больше не беспокоить меня!
Валя брела домой и плакала. До зарплаты еще неделя, а денег почти нет. Но дома ее ждал еще один сюрприз — участковый. Зинаида Егоровна накатала на нее заявление. Там было написано, что Валя угрожает ее жизни, а ее дети голодные и без присмотра.
Целый час участковый проводил с ней беседу, а на прощание сказал:
— Я обязан сообщить в опеку.
— Послушайте, о чем сообщить? Я же не делала ничего плохого.
— Таков порядок. Сигнал есть, его нужно отработать.
Вечером Зинаида Егоровна снова пришла к ней на кухню.
— Значит так, милочка, если ваши дети еще раз побеспокоят меня днем, я буду вынуждена обратиться прямо в опеку!
— Что же вы делаете? Они же дети! Они не могут сидеть весь день на одном месте!
— Милочка, если бы вы их кормили нормально, то им бы хотелось спать, а не бегать!
Она вышла с кухни, а мальчишки испуганно смотрели на мать.
— Кушайте, мои хорошие. Тетя шутит, она на самом деле добрая.
Она отвернулась к плите, чтобы вытереть слезы и даже не заметила, что на кухню пришел Иван. У него в руках был огромный пакет. Он подошел к ее холодильнику, молча открыл и стал загружать в него продукты.
— Ваня, простите, вы перепутали холодильник.
Он даже не повернулся. Забил холодильник продуктами и так же молча вышел с кухни. Валя не знала, что и сказать.
После зарплаты она постучалась к соседу. Он открыл сразу, как обычно мрачный и молчаливый.
— Ваня, я вам денег должна за продукты. Вот две тысячи, я потом еще принесу, только вы скажите, сколько.
— Иди, не надо ничего.
И он снова закрыл дверь перед ее носом. Валя не успела ничего сделать, потому что с кухни донеслись визги Зинаиды Егоровны. Она бросилась туда — мальчишки стояли, а Зинаида Егоровна кричала, указывая на лужу чая возле стола:
— Бомжи! Беспризорники! Кто вырастет из вас с таким воспитанием?!
Валя отправила детей в комнату, вытерла пол и вернулась к себе. Она не понимала, как дальше жить. Мальчики смирно сидели на кровати. Валя присела рядом.
— Ну, что вы расстроились? Нужно немного потерпеть, я обязательно что-нибудь придумаю, и мы уедем отсюда.
Мальчишки прижались к ней с двух сторон, обхватили ручонками.
А на следующий день вечером в дверь позвонили. Иван был во вторую, Валя открыла дверь — на пороге стояли две незнакомые женщины, участковый и еще какой-то мужчина.
— Здравствуйте, вы ко мне?
Одна из женщин строго на нее посмотрела:
— Валентина Сергеевна Жесткова?
— Да.
— Мы из опеки.
— Из опеки? Простите, зачем?
— Разрешите, мы пройдем.
Женщины прошлись по комнате, заглянули в холодильник, откинули одеяло на кровати.
— Собирайте детей.
— Что? Вы с ума сошли! Я никому не отдам своих детей!
Андрей и Юра обхватили ее с двух сторон и уже плакали. Они не понимали, что происходит. Одна из женщин сделала знак участковому — тот подошел и начал отрывать от нее мальчишек.
— Мама! Мамочка! Не отдавай нас!
Валя боролась, как могла. Она держала детей, но второй мужчина заломил ей руки.
— Мамочка!!!!
Она видела сквозь туман, как мальчики брыкаются, бьются в истерике, их глаза были полны ужаса. Она снова рванулась, ей удалось вырваться от мужчины, но перед ней стал участковый. Он уже передал Юру женщинам, и те вдвоем быстро уносили мальчишек по лестнице. Дети кричали так, что кровь стыла. Участковый держал ее до тех пор, пока крики детей не смолкли, а от подъезда не отъехала машина. Участковый разжал руки, и Валя рухнула на пол. Она выла, как раненый зверь. Через пять минут в комнате никого, кроме нее, не осталось.
Валя поднялась, осмотрелась. На глаза попался большой топор. Был у бабушки, когда еще здесь было печное отопление, потом почему-то его никто не выкинул. Валя встала, взяла топор. Взвесила на руке, слегка улыбнулась, правда, улыбка была больше похожа на оскал. Она вышла из комнаты и направилась к двери Зинаиды Егоровны.
Когда дверь была выломана, а визжащая Зинаида забилась чуть ли не под кровать, кто-то схватил Валю, выкрутил топор из рук.
— Дура! Что творишь? Кому хуже делаешь?
Это был Ваня. Валя выдохнула:
— Мне теперь все равно… мне без разницы вообще…
Ваня утащил ее к себе, уложил на диван, дал какую-то таблетку. Валя покорно выпила. Она знала, что как только Ваня отвернется, она убежит. Она знала, куда побежит — к мосту. Но голова вдруг стала тяжелой, глаза никак не хотели открываться. Валя уснула — Иван не пожалел снотворного. Он вышел из комнаты и направился к Зинаиде Егоровне. Та сидела растрепанная за столом и пила валерьянку.
— Довольна?
— Ох, Ваня… Я же не думала, что так все… Я думала попугают, она и съедет…
— Съедет? Вот что, завтра чтоб все свои письма сходила забрала. И моли Бога, чтобы все обошлось, а то ведь я могу и не уследить за Валей. Тогда каюк тебе.
Зинаида Егоровна мелко закивала головой.
Целый месяц Валя собирала справки, характеристики, сдавала какие-то анализы на алкоголь. Она даже не думала, что будет это все делать — опустила руки, решив, что все бесполезно, ничего не поможет. Но Иван, все такой же мрачный, угрюмый, не давал ей оставаться одной ни на минуту и все время подталкивал ее. Когда стало понятно, что детей, возможно, вернут, Валя как будто проснулась.
— Ваня… Ведь это все благодаря тебе…
И тут он впервые улыбнулся. Грустно так.
— У меня тоже были дети… Но я не смог им помочь, их нет уже пять лет. А твоим помочь можно…
В ночь перед тем, как комиссия должна была принять решение, Валя ночевала на диване в комнате Ивана, как обычно в последнее время, но не могла уснуть. Иван, похоже, тоже.
— Ваня… не спишь? Расскажи, что случилось с твоими… детьми.
Иван помолчал, а потом начал говорить монотонным, невыразительным голосом.
— Была у меня семья… Жена, двое мальчишек. А я не ценил, думал, есть они и ладно. После зарплаты поддавал с мужиками, дома покрикивал, бывало. А потом вдруг раз, и жена ушла вместе детьми. В частный дом, что от предков ей остался. Я месяц ждал, гордеца из себя строил, потом вдруг понял: не могу без них. Поехал к ним, хотел все сказать, но… не успел. Приехал, а дом этой ночью сгорел. Вместе с жильцами. Проводка замкнула.
Он замолчал. Потом продолжил:
— Я пить начал, дрался частенько. Покалечил малость одних, посадили меня на три года. Вышел, квартиру продал, чтобы ущерб этим компенсировать, в эту комнату вернулся. На завод меня взяли обратно.
Валя встала и подсела к Ивану, взяла его за руку, но он вздохнул и руку вытащил.
— Спи давай. Завтра на комиссии чтоб как огурчик была!
***
— Жесткова!
— Да, это я.
— Вот документы, следите лучше за своей жизнью, чтобы такого больше не повторялось.
Валя тупо смотрела на бумаги. Женщина, которая вынесла их, вдруг улыбнулась:
— Что стоите? Езжайте забираете своих…
У Вали подкосились ноги. Ваня придерживал ее под руку, когда они стояли в какой-то комнате ожидания.
— Мама! Мамочка!
Юра и Андрюшка повисли на ней. Они все плакали, даже Иван отвернулся и смахнул какую-то соринку с глаз.
— Ну, все, хватит рыдать, домой поехали.
Жизнь постепенно налаживалась. Зинаида Егоровна не выходила из своей комнаты. Валя с помощью Ивана получила работу техника на том же заводе, и теперь могла не считать, хватит ли ей хлеба… Конечно, получала она не миллионы, но, если по-разумному, то на все хватало. Одно ее беспокоило — Ваня стал совсем угрюмым. А однажды она случайно уронила его куртку с вешалки, из кармана выпал телефон и засветился. А на заставке она — Валя. Она улыбнулась, взяла телефон и, подумав, пошла к нему в комнату. Ваня лежал на диване и смотрел в потолок. Он как будто испугался, увидев ее. А Валя присела рядом:
— Знаешь, Иван, я всегда боялась сказать что-то лишнее. И очень многое не успела сказать тем людям, которые были рядом. Кто-то ушел, кому-то эти слова уже не нужны. Самое страшное — жалеть о том, что ты должен был сказать, и не успел…
— О чем ты?
— Просто, если ты не можешь, может быть, я попробую. Мне страшно, что ты будешь смеяться надо мной, но я попробую. Ваня… женись на мне, а?
Ваня долго на нее смотрел. Потом взял ее лицо в руки и сказал:
— Я не умею красиво говорить. Просто знай, что я все для вас с мальчишками сделаю.
Размазня
— Киса, киса, иди сюда, покушай. Да отвали ты, поганец, дай ей поесть. И ты – брысь, куда лезешь! Как я вас ненавижу, ироды! Ну куда ты побежала, киса, ешь! – соседка Катерина Степановна под окном разорялась целый час, — Киса, киса! Да cyка ты!
Степановна была готова заплакать. Как же: целая смена в больнице на ногах, устала как собака. В больнице она работает уборщицей. Что это за работа – объяснять не надо. Зачем ей это, тоже понятно. На нынешнюю пенсию далеко не разбежишься. Самой бы ноги не протянуть. А у нее на руках – двадцать кошек. Половина уже встречает Степановну у магазина, расположившегося через дорогу, напротив нашего дома.
Пушистые нахалки распустили хвосты и мявкают жалобно:
— Умира-а-а-е-м, Степановна! Вот прямо сейчас возьмем и помрем!
Та с сумасшедшими глазами бежит в супермаркет, раскрашенный в веселенькие красненькие и зелененькие цвета. Покупает полкорзины «Вискаса» и несется на улицу, забывая прихватить себе бутылку молока и батон к ужину. Навязчивое кошачье стадо суетливо семенит за своей покровительницей.
И вот она присмотрела одинокую кошку, изгоя, которую откормленное кошачье племя вечно оттискивает от кормушки. И началось:
— Киса, киса, иди сюда!
Остальные фыркают и пугают одиночку. Степановна злится. У нее дома орет еще один десяток. Вон, я слышу: вскарабкались на кухонный подоконник, возят носами по стеклу и, в свою очередь, пыхтят на уличных мурлык.
Соседка психует, ясно-понятно, сама еще маковой росинки во рту не держала. Наверное, с холода, ей и в туалет хочется, и попить – сахар зашкаливает. Но пока не покормит дуру-кошку – никуда не уйдет!
Потом слышу, за стенкой ругается. Всех накорми, напои, погладь и вымой лотки, которые уже воняют – запах идет в мою квартиру через вентиляционное отверстие. После этого Степановна вновь выскакивает в тапочках на босу ногу (снег уже на дворе, Господи Боже) на улицу и «кыскает» питомцев, неосмотрительно выпрыгнувших в окно погулять. Недосчиталась, поди, пары голов.
Я вздыхаю. Надоели эти кошки до чертиков. Мяукают, орут, делят территорию. В подъезде еще один усатый прижился: мисочки наставлены, корм насыпан, коврик ему положен. Я по утрам спотыкаюсь об кота, и он в отместку гадит под мою дверь.
Надо бы позвонить соседке, или, лучше зайти к ней, сделать серьезное лицо и сказать:
— Я этого больше не потерплю, уважаемая Катерина Степановна! Я буду ставить вопрос ребром!
Но… Как ей скажешь об этом? Муж у нее умер, дочка не приезжает. Одна одинешенька. Она раньше нормальная была. А потом кто-то подкинул под дверь котят. И главное, большие уже котята. Видимо, поиграли чьи – то детки с пушистыми игрушками и выкинули. А нафиг им заботы?
Вот Степановна их и подобрала. Стерилизовала всех кошек. Лечит, кормит. Раздать не получилось. Не благородной масти звери. Дворняги, белые с черными пятнами, фи! Отдувайся, Екатерина Батьковна, сама. Дураков нема.
Только она дух перевела, как ей снова – подарочки. И специально это делается, что ли, а? А потом – просто под окно котят подбрасывать начали. Вот она с ними и мается. Плачет, матерится, а ничего поделать не может. Я взяла одного – две собаки на шее, больше никак. Рыжий такой котяра, к деньгам, говорят. Но денег что-то не видно седьмой год. Да и Бог с ними, с деньгами.
— Киса, киса, иди сюда, покушай. Да отвали ты, поганец, дай ей поесть. И ты – брысь, куда лезешь! Как я вас ненавижу, ироды! Ну куда ты побежала, киса, ешь! – соседка Катерина Степановна под окном разорялась целый час, — Киса, киса! Да cyка ты!
Степановна была готова заплакать. Как же: целая смена в больнице на ногах, устала как собака. В больнице она работает уборщицей. Что это за работа – объяснять не надо. Зачем ей это, тоже понятно. На нынешнюю пенсию далеко не разбежишься. Самой бы ноги не протянуть. А у нее на руках – двадцать кошек. Половина уже встречает Степановну у магазина, расположившегося через дорогу, напротив нашего дома.
Пушистые нахалки распустили хвосты и мявкают жалобно:
— Умира-а-а-е-м, Степановна! Вот прямо сейчас возьмем и помрем!
Та с сумасшедшими глазами бежит в супермаркет, раскрашенный в веселенькие красненькие и зелененькие цвета. Покупает полкорзины «Вискаса» и несется на улицу, забывая прихватить себе бутылку молока и батон к ужину. Навязчивое кошачье стадо суетливо семенит за своей покровительницей.
И вот она присмотрела одинокую кошку, изгоя, которую откормленное кошачье племя вечно оттискивает от кормушки. И началось:
— Киса, киса, иди сюда!
Остальные фыркают и пугают одиночку. Степановна злится. У нее дома орет еще один десяток. Вон, я слышу: вскарабкались на кухонный подоконник, возят носами по стеклу и, в свою очередь, пыхтят на уличных мурлык.
Соседка психует, ясно-понятно, сама еще маковой росинки во рту не держала. Наверное, с холода, ей и в туалет хочется, и попить – сахар зашкаливает. Но пока не покормит дуру-кошку – никуда не уйдет!
Потом слышу, за стенкой ругается. Всех накорми, напои, погладь и вымой лотки, которые уже воняют – запах идет в мою квартиру через вентиляционное отверстие. После этого Степановна вновь выскакивает в тапочках на босу ногу (снег уже на дворе, Господи Боже) на улицу и «кыскает» питомцев, неосмотрительно выпрыгнувших в окно погулять. Недосчиталась, поди, пары голов.
Я вздыхаю. Надоели эти кошки до чертиков. Мяукают, орут, делят территорию. В подъезде еще один усатый прижился: мисочки наставлены, корм насыпан, коврик ему положен. Я по утрам спотыкаюсь об кота, и он в отместку гадит под мою дверь.
Надо бы позвонить соседке, или, лучше зайти к ней, сделать серьезное лицо и сказать:
— Я этого больше не потерплю, уважаемая Катерина Степановна! Я буду ставить вопрос ребром!
Но… Как ей скажешь об этом? Муж у нее умер, дочка не приезжает. Одна одинешенька. Она раньше нормальная была. А потом кто-то подкинул под дверь котят. И главное, большие уже котята. Видимо, поиграли чьи – то детки с пушистыми игрушками и выкинули. А нафиг им заботы?
Вот Степановна их и подобрала. Стерилизовала всех кошек. Лечит, кормит. Раздать не получилось. Не благородной масти звери. Дворняги, белые с черными пятнами, фи! Отдувайся, Екатерина Батьковна, сама. Дураков нема.
Только она дух перевела, как ей снова – подарочки. И специально это делается, что ли, а? А потом – просто под окно котят подбрасывать начали. Вот она с ними и мается. Плачет, матерится, а ничего поделать не может. Я взяла одного – две собаки на шее, больше никак. Рыжий такой котяра, к деньгам, говорят. Но денег что-то не видно седьмой год. Да и Бог с ними, с деньгами.
Не буду к человеку цепляться. Она хорошая. В прошлом году я ускакала на дачу, а дверь, ворона такая, захлопнуть забыла. Заходите, люди добрые, не заперто! Степановна увидела – ни на шаг от моей квартиры не отошла. Сторожила. Вместе с кошками. Муся, ее старшенькая, мою драцену уронила. Гадина такая. Но зато все остальное имущество в целости и сохранности.
Угомонилась моя соседка. Я склонилась над ноутбуком. Два часа прошло, а на экране – ни строчки. Ну, давай, Витальевна, приступай, работай. Как вдруг через стену слышу – у другой соседки, Верки, дома такой гвалт стоит, ужас. Музыка врублена, какая-то дичь:
— Гуль-гуль-гуль, айкюль, люлюль.
Все понятно. Вернулся с Родины Айбек, Веркин ухажер. Прилепился к ней, не отодрать. А что, хорошо устроился. И кормит, и поит, и любит его Верка. Бабе за пятьдесят, а любой молодухе фору даст. Айбек живет у нее два через два. Два месяца у него с Веркой любовь полыхает, а два – с женой в родном Самарканде. Вот, приехал, двоеженец! Танцы, шманцы, винишко!
Правда, Вера, дюже ревнивая барышня. Если Айбек глаза куда-то не туда скосит, она может та-а-а-а-кое устроить! И ей пофигу, на какой стороне у любимого тюбетейка. Крики, ор, в стену летят разные предметы, и сам Айбек. А ревнивица, как заевшая пластинка, без передыху:
— Уматывай отсюда, б…ь! Я сказала, уматывай отсюда, б…ь, ты че, не понял, у-ма-ты-вай!
И так – раз сто шестьдесят! Пока не помирятся. Часа в два ночи!
Стучу по батарее отверткой. От батареи отлетает краска. Блин! За что мне это все! Делаю решительное лицо и…
Никуда не иду. Во первых: стесняюсь. Верка вдруг своего ловеласа ко мне взревнует. Во вторых: не хочу. Верка тоже – хорошая. Кто с моей собакой гулять будет, пока я на работе? Кто меня настоящей, душистой, сладкой самаркандской дыней угостит? А сейчас, наверное, Айбек хурму привез! Вай, чистый мед, а не хурма! Вера, кстати, дворником работает. И, ее стараниями, наш подъезд самый чистый. И даже если Степановны приблудный кот нагадит под мою дверь – Вера лично, с хлорочкой ее моет.
На ноуте по-прежнему, ни строчки. Приступаем!
Топ-топ-топ. Ты-дых, тых, тых. Сосед Коля с работы пришел. Топочет как слон. Или конь. Ты-ры-тыры-тыры. Что-то там опять перетаскивает. На ночь глядя! А завтра суббота. Значит, опять будет визжать дрель и жужжать шуруповерт. Ему все неймется. Квартирка-то всего тридцать три квадрата, там за три года можно уже замок построить и на натяжной потолок два навесных приделать. Так ведь нет! Коля всегда найдет, чем заняться! У меня болит голова!
Непременно позвоню в полицию. Пусть штрафуют этого «рукастого топтуна». И самое обидное, что в Коле от силы килограммов пятьдесят живого весу! Ну как так-то! Надо на носочек ступать, а не пяткой, как копытом бить!
А с другой стороны, Коля сколько раз меня выручал… Я, после того, как на права сдала, как во дворе на своей колымаге тыркалась? Я ж ни парковаться, ни задом наперед ездить не умела. Раскорячусь на нашем пятачке – ни туда, ни сюда. Кто меня спасал? Муж? Ага. Коленька дорогой. Спокойный, как слон (или конь).
— Витальевна, — говорил, — ты в зеркало смотришь?
— Ага, — говорю.
— Что видишь?
— Стенку дома.
— А правее?
— Бордюр.
— Аккуратненько подруливай, чтобы визуально между бордюром и колесом было расстояние в твоем понимании сантиметров двадцать, — и руками даже показал мне это расстояние.
И мы с ним так раз десять тренировались. А потом Коля меня из колеи выруливать научил. И запаску на колесе менять, если что! Коля! Не муж, который звереет, как только я за руль сажусь. Можно подумать, я сама напросилась на это вождение!
Я задумалась. А, может, я – рохля? Дура? Размазня? Хорошо. А сама-то идеальная соседка, что ли? Сколько раз я досаждала соседям со своей истеричной собакой? У песеля моего странная привычка: он любит подвывать. Не от скуки, не от тоски, нет! У него окно вместо телевизора. Сидит на подоконнике и новости смотрит. Все хорошо, полет нормальный. Но стоит только мимо пробежать какой-либо посторонней собаке – начинается концерт с подвыванием. Такое чувство, что его заперли дома одного, бьют как сидорову козу и не дают жрать! Я серьезно!
И вот однажды соседка с верхнего этажа, старенькая учительница, недавно переехавшая в наш дом, не выдержав издевательства над несчастной животиной, пошла по квартирам: собирать подписи. И все мои беспокойные соседи грудью встали, терпеливо разъясняя старушке, что никто песика не тиранит. Это песик такой. Придурочный немного.
Я сто раз извинилась перед новенькой. И теперь стараюсь бывать в городе крайне редко, раз в неделю, чтобы не травмировать женщину закидонами моего питомца. Она, в свою очередь, проявляет терпимость. Так же, как и я сегодня. В конце концов, все мы люди, и в обществе надо как-то друг к другу приспосабливаться, чтобы не озвереть из-за места на парковке, плача младенца, лая собаки, дрели по выходным…
Рассказ все-таки был написан. Он перед вами.
Муж с деревни приехал. Привез шесть килограммов щук. Разложила по пакетам – пошла соседей угощать.
Добрачное имущество не позволю трогать