— Лида, я тебе серьёзно говорю: когда мы с Тимуром вошли в новую квартиру, свекровь первым делом подошла к стене и сказала: «Забудьте про ваши лампы — тут всё переделаю я!» Я чуть не охнула от шока и поняла — будет жарко…
Солнце уже клонилось к закату, а я всё стояла в пустой спальне, разглядывая линолеум и догадываясь, как расположить письменный стол. За спиной звякнул ключ в замке — Тимур, с видом победителя, вошёл, облокотившись на бамбуковую раму двери.
— Ну что, хозяйка, довольна? — усмехнулся он, снимая пиджак.
Я провела пальцем по голой стене. Лакированный пол не дрожал под ногами, но я ощущала лёгкую дрожь внутри.
— Довольна… но пока что это просто купленная на распродаже коробка, — вздохнула я. — Где здесь твой кофейный столик, где диван?
— Закажем позже. Главное, что ключи у нас. Твоя мечта сбылась: ты теперь владелица квартиры в новостройке.
Я улыбнулась, но внутри щелкнуло: мечта ли это, если она чужая? Если я подарила её мужу, чтобы он почувствовал себя равным? А теперь покой её соседей нарушил не только звук перфоратора, но и… кто-то ещё.
В коридоре хлопнула дверь — и в квартиру, как шквал, ворвалась Валентина Сергеевна. Свекровь, одетая в белую блузку и брюки цвета «слоновая кость», так опрятно смотрелась, будто вышла из рекламного буклета. Но через минуту мне стало ясно: буклет я ей подарила, а правила жизни — нет.
— Ну и где моя комната? — поёрзала она, разминая плечи.
Тимур растерялся, будто перед ним вдруг оказался тайный гость из другого мира.
— Это… наша спальня, мама, — попытался он смягчить.
— О, замечательно, — бросила она, осмотрев пространство и мигом вычислив пустой шкаф. — Мне здесь тесно. Я уж часа три ехала, ноги онемели. Мне нужен уголок — поставьте мой трюмо с той стороны. Светофильтр на окно повесьте, я сама уже привезла.
Я почувствовала, как в горле пересохло. Светофильтр? Трюмо? Я сколько лет копила деньги на эту квартиру, и теперь моя спальня стала… её прихотью.
— Маме нужен комфорт, — смущённо проговорил Тимур, подкашивая голос.
— Конечно, ребёнок, всё для тебя, — Благосклонно кивнула мать. — Только пока мы тут, вы уж учтите мои пожелания.
Она обошла комнату, дотрагиваясь до голых стен, словно сдавая в эксплуатацию очередную коробку. Я втиснулась в проём двери, стараясь не расплакаться и не выпалить: «Это моя квартира!»
Позже, сидя на кушетке в кухне, я жевала салат, который Тимур купил на пути домой. Кухня была ещё пустой, лишь стоял холодильник, который я выбрала за синтетический тарамбольный рисунок. Сейчас он казался чужим агрегатом, подлым участником затеи Валентины Сергеевны.
— Любимая, может, сыграем в «Давай расставим мебель»? — предложил муж, сжимая мои плечи. Его глаза блестели надеждой, но они не заметили расширившихся моих зрачков.
— Лучше мы сначала решим, где будет она ставить свои штучки, — сэрглавила я, оставив вилку в салате. — Мне кажется, что-то тут не сходится.
Он попытался успокоить меня улыбкой, но в этот момент позвонил телефон. На экране высветилось «Валентина Сергеевна». Я молча передала трубку мужу, зная ответ заранее.
— Алло, мамочка, — пролепетал он. — Что случилось?
— Ой, сынок, — раздался мягкий, но командный голос. — Я тут подумала, что ваша кухня слишком скучная. Я уже договорилась с сантехником, он вечером придёт переносить батарею. Повесите мне шторы, да ещё поверь: белые люстры замените на мои бронзовые бра.
Тимур побледнел.
— Мама, ты же понимаешь, мы только переехали, никаких гостей…
— Это всё ерунда, — усмехнулась свекровь. — Жить надо красиво. А вы — молодожёны — будете жить красиво всегда, если я вас научу.
Он прикрыл глаза и долго молчал. Я с трудом сглотнула, думая: значит, так это будет — квартира, которую я купила, станет площадкой для спектаклей её вкуса.
С шумом в голове я отложила вилку и прошла на балкон. Вниз, на улицу, опускался вечер. Соседи ещё не заселились, шум вентиляции не перебивал монотонный гул нового микрорайона. Но в моём сердце уже гулял ураган.
— Я больше не могу, — едва слышно сказала я себе.
— Что ты там шепчешь? — осторожно вошёл Тимур.
Я обернулась, сухие глаза в его беспокойном взгляде.
— Это не моя квартира, — выдохнула я. — Это её крепость, а мы — пленники её гордыни.
Тимур не знал, что сказать. Он стоял в дверном проёме, как человек перед выбором: выбрать мать или жену. Я поняла: спокойного вечера не будет.
Наутро первым делом я не нашла свою швабру. Валентина Сергеевна, как только встали, вырвала её из моих рук:
— Позвольте, Карина, я вам покажу, как надо. Я ведь всю жизнь чистотой занималась.
Швабра дребезжала о гранитный пол.
— Я сама… — пыталась я, но она уже шмыгнула в кухню, с остервенением вытирая кафель.
Мой бок едва не поравнялся со стеной кухонной тумбы: желание крикнуть и заплакать перемешалось с чувством безысходности.
Вечером, когда я надела старую жилетку и села на диван в гостиной, свекровь организовала в нашей квартире сбор «обязательных» гостей.
— Вот, ребята, отмечаем новоселье, — провозгласила она, а я увидела, как по коридору входят четыре её подруги. С порога они начали комментировать каждую деталь: «Ой, здесь серовато, а тут слишком светло…»
Проблема, которую я ожидала решить однажды, вдруг превратилась в трясину чужих мнений. Я ощутила, как от меня отвернулись стены. Лампа, которую я с таким трудом выбрала, исчезла из её внимания — вместо неё висела грубая бронзовая люстра.
— Как тебе, Катя? — спросила одна из подруг, поправляя своё клетчатое пальто. — Правда, мама молодец?
Я покачала головой, но мои губы не двигались: слова застряли в горле. Мой дом превратился в декорацию к её спектаклю.
В ту ночь я проснулась от звука пощёчины. За стеной — голос: свекровь ругала Тимура, а он чуть не заплакал. Я впервые услышала в её тоне… триумф.
Следующим утром я позвонила риэлтору. Решилась первой — но не на что-то доброе. Я молча записала дату: ближайшее собрание ТСЖ. Там будет она, и там будет я. И я уже знала, что в этой игре проигрывать не намерена.
Я уехала. Просто собрала сумку и уехала.
Без истерик, без громких сцен. Молча, в восемь утра, когда Валентина Сергеевна ушла за новой скатертью на рынок, а Тимур ещё спал, уткнувшись лицом в подушку, будто прятался от реальности. Положила ключи на подоконник и вышла. Даже дверь не хлопнула. Зато в груди что-то треснуло — будто бетонный столб дал трещину от собственной тяжести.
Я не пошла к маме — не хотела слышать “я ж говорила”. Сняла комнату на окраине. Хрущёвка, пятый этаж, с кухней три на два и видом на железнодорожные пути. Зато тишина. И никто не вешает бронзовые бра над головой.
Первую ночь не спала. Просто сидела на подоконнике, закутавшись в пальто. На столе стояла чашка с крепким чаем, а в голове крутилась одна и та же фраза: «Ты ведь сама всё это начала». Купила квартиру. Подарила. Подписала долю на мужа. А он? Он даже не понял, что надо защищать не только стены, но и ту, кто эти стены построил.
Тимур не звонил три дня. Видимо, ждал, что пройдёт. Что отдохну, подумаю и вернусь — как ноутбук на подзарядке. А на четвёртый пришла SMS:
«Мама говорит, ты перегнула. Может, приедешь, поговорим? Я соскучился.»
Я уронила телефон на пол. Серьёзно? “Мама говорит”? “Перегнула”? А ты, милый, что скажешь сам? Или ты теперь транслятор её мыслей?
На пятый день — звонок. И не от Тимура.
— Карина? Это Ольга, соседка ваша. Я не знаю, вмешиваться ли, но ваша свекровь тут… в общем, вызывала электрика, чтобы щиток поменять. А у него был ключ от подвала. Теперь она хочет передвинуть кухню. Совсем. И стену снести.
Я молчала.
— Простите, может, не моё дело…
— Нет, — выдохнула я. — Очень даже ваше. Спасибо.
Вечером я стояла перед своим домом — бывшим домом — в плотном пальто, с телефончиком в руке и гневом в глазах. Двор уже был пуст, на лавке курила молодая мама, пряча лицо в шарф. Я поднялась на третий этаж и постучала.
Открыла Валентина Сергеевна. Как всегда — будто собралась на приём в министерство: губы подведены, волосы заколоты в аккуратный пучок, духи резкие, как аммиак.
— О, ты всё-таки решила показаться.
— Я приехала поговорить, — спокойно сказала я.
— Да что тут говорить? Всё уже ясно. Ты ушла, бросила сына. Мне пришлось взять ситуацию в свои руки. Ты не справилась. Тебе, Карина, надо было больше слушать, а не качать права. Квартира — это не игрушка.
Я встала на порог, как вкопанная.
— Это не игрушка. Это моя жизнь. И я её больше тебе не отдам.
С кухни высунулся Тимур. В помятой футболке, с тарелкой пельменей в руках.
— Карин… ну хватит. Мы же можем всё вернуть. Просто не ругайтесь.
— А ты? — я посмотрела прямо в глаза. — Ты вообще понимаешь, что происходит?
Он опустил взгляд.
— Она просто хочет помочь…
— Она хочет жить моей жизнью, Тимур. За меня решать, чем мне дышать, какие люстры вешать и где мне спать. А ты молчишь.
Валентина Сергеевна сложила руки на груди.
— Сынок, скажи ей. Или ты теперь совсем подкаблучник?
— Подкаблучник?! — я вскинулась. — Да будь он хоть на каблуках — лишь бы был со мной. А он… ты его вырастила так, чтобы он боялся любого шороха. Чтобы не умел говорить «нет», даже когда надо.
— Я тебя сейчас выставлю, — процедила она.
— Попробуй, — сказала я. — Только напомню: по документам ты тут никто. Ни прописки, ни договора, ни согласия на перепланировку. А у меня есть свидетели, что ты уже начала ремонт.
Валентина Сергеевна побледнела.
— Что ты хочешь?
— Я хочу, чтобы ты убралась отсюда. Добровольно. Сегодня же.
— Это тебе решать не дано. Квартира на Тимуре. Он хозяин.
Тимур вскинулся, как от пощёчины.
— Нет, мама. Не я хозяин. Карина купила эту квартиру. Она… Она просто сделала мне подарок. Из любви.
Молчание.
Я смотрела на него и чувствовала, как моё сердце чуть дрогнуло. А потом он добавил:
— Но ты ведь её всегда недолюбливала. С самого начала.
Валентина Сергеевна застыла.
— Что ты такое говоришь…
— Я говорю правду. Ты никогда не хотела принимать Карину. Потому что она сильнее тебя. А теперь ты боишься остаться одна. Но это не повод разрушать чужую жизнь.
Она села на табурет. У неё затряслись руки.
— Я всю жизнь для тебя… — прошептала она. — Всю жизнь… А ты её выбираешь?
Тимур ничего не сказал. Только встал и пошёл в спальню. Секунд через пять вышел — с чемоданом.
— Мама, извини. Я поживу пока у тёти Светы.
Я ахнула. Он что, наконец вырос?
Он подошёл ко мне, положил руку на плечо.
— Карина… если ты всё ещё хочешь, я готов всё исправить. Только скажи.
Я медленно покачала головой.
— Поздно. Я тебя простила. Но жить с тобой больше не буду.
В тот вечер я шла по улице, под мелким дождём, и чувствовала — начинается новая жизнь. Не сразу, не резко. Но начинается. И главное — я снова была в ней хозяйкой.
— Так и всё? — спросила Лена, моя коллега, пока мы пили кофе на кухне офиса. — Он ушёл, ты ушла, и конец?
— Было бы слишком просто, — усмехнулась я и отпила чуть горький капучино. — Вот если бы на этом всё закончилось…
Прошла неделя. Телефон молчал. В соцсетях — тишина. Я пыталась не проверять, честно. Занималась работой, сделала генеральную уборку, даже сходила к парикмахеру — отрезала волосы, как в кино делают героини после развода. Только вот легче не стало. Зато чище стало в голове.
А потом мне позвонили из МФЦ.
— Здравствуйте. Вы Карина Игоревна?
— Да.
— У нас зафиксирована подача документов на согласование перепланировки квартиры по адресу…
Я замерла.
— Что?
— От лица владельца, Тимура Алексеевича. Была подана заявка. Потребуются согласия всех зарегистрированных.
— Я не зарегистрирована, — ответила я, уже чувствуя, как закипает кровь. — Но эта квартира была куплена мной. Я владелица по праву. Пусть даже не юридически — морально.
Они, конечно, не стали спорить. Они бюрократы, а не терапевты.
Я позвонила Тимуру. Он не взял. Потом сама набрала Валентину Сергеевну.
— Да, — ответила она резко. — Это я подала. И что?
— А то, что вы не имеете права. Без согласия жильцов, без проектной документации. Я уже отправила запрос в жилинспекцию. Вы думаете, я буду сидеть и смотреть, как вы рушите всё, что я строила?
— Ты же сама ушла, Карина. Что ты теперь вякаешь?
— А вы так и не поняли, да? Это не просто стены. Это границы. И я вам их больше не дам переступать.
Я бросила трубку.
Через два дня мне позвонил нотариус. Валентина Сергеевна решила «помочь сыну» и подала ходатайство о разделе имущества. Они хотели, чтобы я официально отказалась от доли. С формулировкой: «добровольный дар». Подписать — и закрыть вопрос. Навсегда.
Я приехала. Не на встречу — в суд. С юристом. С распечатками переводов, подтверждениями моих накоплений, с банковскими выписками.
Судья — женщина лет шестидесяти, с холодным взглядом — изучила документы, перевела взгляд на Тимура.
— Уточните, молодой человек. Вы утверждаете, что ваша мать вложила средства в покупку квартиры?
Тимур смялся.
— Нет. Нет, это Карина всё платила.
— Тогда с какой целью вы оформляли её на себя?
— Ну… Она хотела сделать сюрприз. Подарок.
Судья посмотрела на меня. Я сидела ровно, руки на коленях, голос не дрожал.
— Это был мой единственный глупый поступок. Я полагала, что любовь — это основание для доверия. Ошиблась.
Судья кивнула.
— Я выношу определение. Отказать в удовлетворении требований. Квартира остаётся в совместной собственности с равным правом пользования. Раздел имущества в данной ситуации невозможен без обоюдного согласия сторон.
После заседания Тимур догнал меня на крыльце.
— Ты счастлива?
— Не знаю. Пока нет. Но спокойно. А это уже больше, чем было с тобой.
Он остановился.
— Я не думал, что всё вот так… перекувырнётся.
— А я думала. Только молчала, как дура. Всё боялась показаться истеричкой. Терпела. А зря.
— Мы могли бы…
— Нет, Тимур. Мы уже не «мы». Теперь у меня нет иллюзий. А у тебя — мама. Живите. Только вдали от моей кухни.
Я пошла по ступенькам вниз, не оборачиваясь. А он так и остался стоять под табличкой «Мировой суд».
Через месяц я нашла покупателя на свою долю. Юрист всё оформил. Полученные деньги вложила в новостройку. Маленькая студия, но своя. Чистая, белая, без прошлого. Без бронзовых бра.
Когда пришло сообщение от Тимура — короткое, «прости», — я просто удалила. Не из злости. Просто оно было уже лишним.
А в феврале я сняла обручальное кольцо, положила в коробочку и подписала: «ошиблась».
И спрятала — на память. Чтобы больше не забывать: любовь — это не подарок. Это выбор. Ежедневный. Обоюдный. А я свой уже сделала.
Конец.
— Ваши накопления отлично закроют долг моего сына, — уверенно заявил сосед свекрови на ее полном согласии