Андрей, как всегда, делал вид, что не слышит. Гремел чашками у раковины, будто посудомойка у них внутри него встроена.
— Ну чего ты опять заводишься с утра? Я же просил — не начинай с понедельника.
— С понедельника? А ты в курсе, что сегодня пятница, вообще-то? Или у тебя вся неделя — как один сплошной «переведу Ларисе двадцатку, ну она же с детьми»?
Андрей тяжело вздохнул и, наконец, повернулся. На нём — дежурная майка «Адидас» с растянутым воротом, в которой он спал и чинил кран. Его любимый образ для семейных переговоров.
— Слушай, ну ты же знаешь ситуацию. Ларисе реально тяжело. Двое пацанов, школа, секции. Костик — на курсы по робототехнике ходит. Платные, между прочим.
— Ага, и папа у них, конечно, улетел в космос, сигналов не подаёт. А ты — наш земной МЧС. Только, может, хватит уже? Мы с тобой три года копили, три, Андрей! Я по девять смен в аптеке стояла, ты халтурил на доставке — всё в одну копилку. А теперь — пшик! Потому что Лариса решила, что ей холодильник нужен, а старый, видите ли, гудит.
Соня запнулась — голос дрогнул. Это было не про холодильник. Это было про усталость. Про сны, где у неё — своя кофейня с зелёной плиткой на стенах, запахом свежесваренного эспрессо, и уютными креслами, где читают газеты, а не выясняют, у кого сестра прожорливее.
— Я перевёл ей десять, а не двадцать, — пробормотал Андрей, но тут же пожалел. У Сони задергался глаз.
— Что?!
— Ну… Там у неё просрочка по коммуналке. Её же в суд подадут. А если выселят?
Соня молча подошла к холодильнику, резко открыла дверцу, будто там был ответ. Потом так же резко закрыла. Открыла снова. Закрыла. Как будто злилась на него, белого и не виноватого.
— А если нас выселят? — спросила она спокойно, страшно спокойно. — Ты помнишь, что у нас кредит за помещение? Что аренду надо внести к пятнадцатому, а у нас только половина суммы?
Андрей отступил. Словно не от жены — от её взгляда. Он-то думал, она ещё подождёт. Поймёт. Как обычно.
— Это временно. Через месяц я аванс получу, всё верну.
— А потом опять Лариса на горизонте появится. Новая проблема. Новый холодильник, робототехника, велосипед. Ты же её вечный банкомат, только с голосом упрёка от собственной жены. Андрей, да ты себя слышишь? Она у тебя на шее, как гиря, и ты ещё ей бисер сверху рассыпаешь — не подавилась бы!
Он хотел ответить, что Соня перегибает. Что Лариса — не такая. Что она старается, просто у неё тяжёлый период. Но вспомнил, как месяц назад та купила себе «айфон», «по скидке», и выставила его в сторис с хештегом #самаялучшаяжизнь. И рот сам собой закрылся.
Соня заметила.
— Видишь? Даже ты не можешь придумать оправдание. Потому что всё — уже. Хватит.
Молчание. Только тикал дешёвый настенный часик, подаренный на новоселье тёщей.
А потом она добавила, как бы между прочим, но ясно, что не между:
— Я сегодня меняю пароли. И на карту, и на копилку. И договор на помещение — теперь только на меня. Мы его оформляли на двоих — моя ошибка. Больше ошибок не будет.
Андрей побледнел.
— Сонь, подожди, ты чего так сразу…
— Потому что я устала, Андрей. До дрожи в коленях. Я не за тем замуж выходила, чтобы бороться с твоей сестрой за право на свои мечты. Мы с тобой или партнёры — или мы просто соседи по ипотеке.
— Ты не понимаешь, она…
— Нет, это ты не понимаешь. Ты выбрал её. Я поняла. Теперь я — сама.
Она вышла из кухни и захлопнула за собой дверь спальни. Не громко, но с таким звуком, что он отозвался в каждом ребре.
Андрей остался стоять посреди кухни, растерянный, с чашкой в руке. На столе — телефон. На экране — непрочитанное сообщение от Ларисы:
«Андрюш, ты перевёл? У меня совсем труба, срочно надо. Костик без кроссовок, старые в дырку»
Он потянулся к телефону — и замер.
А из спальни донёсся звук — не плач, нет. Звук молнии, застёгивающей чемодан.
Соня хлопнула дверью с таким видом, будто вышла не из дома, а из чужого, насильно навязанного брака. Она не ушла — она эвакуировалась. Чемодан — старенький, с перекошенным колесом, катился за ней по лестнице, будто уговаривал: «Ну, может, подумаешь ещё?»
Но Соня не думала. Она знала. Всё. Дальше — нельзя.
— Ушла? — Лена, соседка с третьего, стояла у мусоропровода в шлёпанцах и с ведром. — Что, опять сестрица его?
Соня хмыкнула.
— Не опять, а постоянно. У нас в квартире теперь трое: я, он и его Лариса — в виде мобильного перевода.
— Ну ты и дура, конечно, — Лена кивнула, как будто по-дружески. — Надо было ещё на первом году свадьбы всё на себя оформлять. Я так с Петей сделала, когда он к мамаше своей метаться начал. Теперь, хочешь — живи, хочешь — иди, а хата моя.
Соня не ответила. Не хотелось говорить ни слова. Хотелось кофе — не растворимого, а настоящего, в турке. И тишины. В комнате без телевизора, без обсуждений очередных бед Ларисы, без вечно сжимающейся груди.
— А куда ты? — Лена прищурилась.
— К Тамаре. Помнишь, подруга моя? В разводе, на Профсоюзной. У неё комната свободная. Пару недель перекантуюсь.
Соня уехала в такси молча. Тамара встретила с радостью и тазиком винегрета.
— Соня, да ради бога, живи, сколько надо! Главное — не звони ему. Пусть сам теперь варится в этой ларисомании.
Комната была маленькая, но уютная. Чистая постель, старый, но пахнущий кондиционером плед, окно на сквер. Соня села на кровать и долго смотрела в одну точку.
Тамара не лезла. Она знала — пусть сама скажет, когда захочет.
Через пару дней у Сони появилась новая привычка: каждый вечер она пересматривала выписку со счёта.
— Чётко. Ровно. Всё под контролем, — бормотала она. — Больше — ни копейки никуда.
Именно в этот момент раздался звонок. Андрей. Она не ответила. Потом — снова. Потом пришло сообщение:
«Соня, мне нужно поговорить. Очень нужно. Пожалуйста.»
Она почти нажала «удалить», но не смогла. Вместо этого написала:
«Что тебе надо?»
Ответ был почти сразу:
«Мне дали премию. Я хочу перевести тебе деньги — за аренду, за кофейню. Ты заслужила.»
Соня зависла. Сердце ёкнуло. Ну конечно — исправился. Понял. Деньги вернул. Вот оно — настоящее раскаяние?
Она написала:
«Ты всё понял?»
И в ответ — как под дых:
«Понял, что ты важнее. Но помогать Ларисе я всё равно не брошу. Она семья.»
Соня сжала губы.
Семья. А я — кто, Андрей? Коммерческий проект?
В ту же ночь Тамара проснулась от шума — грохот в кухне. Соня стояла у раковины и яростно мыла сковороду.
— Ты чего?
— Он мне перевёл деньги. Сказал — для меня. А я посмотрела — тот же счёт, что и Ларисе переводил. Один и тот же. Просто остаток поделил пополам. Как будто мы с ней в очереди стоим!
Тамара подлила себе воды.
— Ну и что ты теперь?
— А то. — Соня вытерла руки. — Завтра иду оформлять помещение только на себя. Без Андрея. Всё. Кофейня — будет. Но уже не с ним.
— Правильно, — сказала Тамара. — А ещё вот — ключи от кладовки. Там у меня коробка со шторами и посудой. Посмотри, может, что в твою кофейню подойдёт?
Соня улыбнулась.
— Нет, шторы не нужны. Хватит с меня занавесок на чужие капризы.
Но сердце всё равно ныло.
На следующий день она пришла домой. В их с Андреем квартиру. За вещами.
Он сидел на кухне. Бледный, небритый, с двумя чашками кофе.
— Я тебя ждал, — пробормотал. — Я думал, ты вернёшься.
— Вернулась. За документами.
— Я всё-таки перевёл тебе те деньги.
— Я знаю. Из того же кошелька, что и Ларисе.
Он попытался взять её за руку.
— Соня, ну пойми, она одна. Её никто не поддержит. А ты — сильная. Ты справишься.
Соня замерла. Медленно выдернула руку.
— Вот и всё, Андрей. Ты сам всё сказал. Я — справлюсь. Без тебя.
И она пошла собирать документы. Молча. Спокойно. Уверенно.
А он остался сидеть. С двумя чашками. Одна — пустая. Вторая — уже холодная.
— Ну и как, Сонь, жить в разводе? — Тамара жевала семечку, лёжа на диване с согнутыми коленями. — Ощущение свободы есть?
Соня сидела у окна, смотрела, как прохожие в жару мечутся по улице, будто в поисках кондиционера для души.
— Как будто я из чьей-то жизни выписалась. Но не из своей. И знаешь… да, легко. Без вот этого: «А ты Ларисе что-нибудь перевела? Она ведь с детьми…» — она передразнила голос Андрея, но без злобы. — Удивительно, сколько в жизни лишнего, если перестать всё время быть удобной.
Прошёл месяц. Кофейня, которую она открыла на свои деньги — те, что копила 7 лет, плюс пара кредитов, оформленных уже на своё имя, — распахнула двери. Скромно, но с душой: барная стойка, пара столиков у окна, крепкий кофе без этих новомодных тыквенных сиропов. Всё строго: турка, вода, крепость, как у характера.
— Мам, ну где ты нашла силы? — спросила дочь, Марина, на открытии. — Я бы разревелась и легла под плед.
— Ты ещё ляжешь, — усмехнулась Соня. — Но сначала научишься подниматься. С кровати — в банк, с переживаний — в дело.
Марина была не похожа на неё. Вся — айтишная, со стартапами и термосами. Но на открытие пришла с огромным букетом и сказала:
— Я тобой горжусь. Реально. Без шуток.
Соня кивнула. Просто кивнула. А внутри — как будто сердцу дали горячего капучино после года холодного чая.
На третий день в кофейню зашёл Андрей.
Она узнала его по походке. Наклон головы, будто извиняется заранее.
— Можно эспрессо? Без сахара.
— Садись, — сказала Соня, не улыбаясь. — Или на вынос?
Он помялся.
— Если можно — здесь. Мне нужно… Я…
— Говори, Андрей. У тебя три минуты. Это больше, чем ты мне за всё наше совместное «семейство» давал.
Он сел, опустив глаза.
— Я с Ларисой поругался. Она взяла кредит на шубу. На лето. В рассрочку. Я узнал, когда коллекторы позвонили. Мне. Она указала мой номер, как поручителя.
Соня молча поставила перед ним чашку. Без блюдца.
— Ты удивлён?
— Я — в шоке. Я ей всю жизнь помогал! А она…
— А я тебе говорила. Говорила?
Он кивнул.
— Да. Ты всегда была права.
— Не всегда. Я долго терпела. Это — не право, это глупость.
Соня вытерла стойку.
— А чего ты хочешь, Андрей?
Он посмотрел ей в глаза. Впервые за всё это время — по-настоящему.
— Вернуться. Помогать тебе. Быть рядом. Не за деньги. Просто… Я без тебя — никакой.
Соня откинулась на спинку стула.
— Андрей, а знаешь, в чём разница между кофе для себя и кофе для кого-то?
Он не понял.
— В чём?
— В терпкости. Для других мы часто варим понежнее, с сахаром. А себе — по-настоящему. Горько, зато честно.
Она встала.
— Я себя выбрала. Со всеми горечами. Своими. Без твоей Ларисы, без твоей инфантильности. Спасибо, конечно, за чашку, но… твои три минуты вышли.
Он не двинулся.
— А я всё равно буду приходить. Хоть просто кофе пить. Смотреть, как ты всё это сделала. Потому что, Соня… ты лучшая часть моей жизни.
— Тогда жаль, что ты это понял, когда уже стал худшей частью моей, — сказала она тихо. — Не обижайся. Просто… это правда.
Он ушёл. Без чашки. Без сахара. Просто — вышел. А Соня заварила себе кофе. Горький. Как надо.
Конец.
— Я тебе не водитель по вызову. У твоей мамы есть транспорт, автобусы или пусть уже такси закажет — сказала Ира раздражённо