— Чего?! Свекровь хочет, чтобы я свою квартиру отписала её внуку? А себе что

Анна никогда не любила полумеры. Или белое, или чёрное. Или жениться, или не мешать тапки под ногами. Выйдя замуж за Павла — слегка потрёпанного жизнью романтика из прокатной фирмы, она не требовала звезд с неба, но рассчитывала хотя бы на простое человеческое — жить спокойно, работать, растить сына и в выходные жарить мясо на даче, если без ветра.

Все пошло не по плану в тот момент, когда Павел произнес сакраментальное:

— Мама приедет на недельку, у нее просто батареи в квартире меняют.

Неделя, как позже выяснилось, в представлении Павла — это особая форма времени. Что-то между календарным годом и вечностью. Потому что Галина Сергеевна, как кошка, которая нашла себе уютный коврик, вцепилась в трехкомнатную квартиру Анны всеми своими невидимыми, но очень острыми когтями.

В первый же вечер она поставила свои зубные протезы в стакан на раковине и сказала тоном сержанта-инструктора:

— А здесь у вас, конечно, всё хорошо, но плиту надо менять. Газ подтекает. Да и кафель дешевый. Видно, что ремонт «женской рукой» делали.

Анна промолчала. Но в голове что-то уже клацнуло. Не плиту, а рубильник.

Сын Павла от первого брака, Артём, был вменяемый мальчик. Слишком вменяемый для своих десяти лет. Он говорил «спасибо», убирал за собой тарелки и как-то раз спросил:

— Тётя Аня, а вы с папой на работу ходите, потому что вам скучно дома?

Анна вздохнула и погладила его по голове.

— Нет, милый. Мы работаем, чтобы твоя бабушка могла критиковать дорогую плитку в чужой квартире.

Утро понедельника. Первый акт.

Анна пришла с планёрки домой чуть позже обычного. Дверь была открыта.

В коридоре — запах жареной селёдки и свежей краски. Комбинация, как она потом описала подруге, «прямая дорога в дурдом без пересадки».

— Добрый вечер, Анна Сергеевна, — произнесла Галина с таким видом, будто Анна — квартирантка, задолжавшая за три месяца.

— Угу… краска? — Анна ткнула носом в воздух.

— Ну да. Я тут на балконе порядок навела. Старая краска отходит, а я вот грунтовочкой прошлась и покрасила. Беленькой. Светленькой. А то как в подвале у вас.

— Без моего разрешения? — сдержанно уточнила Анна.

— А что, спрашивать надо было? Это ж теперь и мой дом. Я ж тут живу, значит, и порядок могу наводить. Всё ж для семьи…

Пауза. Напряжение. Воздух звенит, как струна. Анна стиснула зубы.

— Галина Сергеевна, а вы точно уверены, что здесь живёте?

— Ну а где мне быть? У меня вон трубы все вскрыты, грязь, сантехники. Я в свои шестьдесят три по съёмным углам мотаться не собираюсь. Да и Павлик мне сказал — «живи, мама, сколько нужно.»

Анна пошла в спальню и аккуратно закрыла за собой дверь. Потом снова открыла и крикнула:

— Плиту не трогайте. А то подключите её к стиралке.

Вторник. Артём и разговор на кухне

Утро началось со звона кастрюль и разбитой чашки.

— Это не я! — выпалил Артём, как только увидел Анну в дверях.

— Спокойно. Я уже привыкла. Мне кажется, я скоро буду завтракать прямо из половника. Так быстрее.

Они сели на кухне. Галина ушла в магазин, нацепив два пакета и ворча на «молоко по девяносто рублей, как будто оно с Мальдив». Анна налила себе кофе и спросила, глядя на Артёма:

— Ты знаешь, что такое «наследство»?

Мальчик кивнул.

— Это когда кто-то умирает, а ты получаешь его квартиру. Или машину. Или собаку.

— Вот. Только ты еще маленький. А взрослые любят делить всё раньше времени.

— Бабушка сказала, что эта квартира теперь и моя тоже. Потому что ты замуж за папу вышла.

Анна чуть не захлебнулась кофе.

— Ага. И что же она ещё сказала?

— Что ты без нас давно бы спилась. Потому что карьера — это не всё. А мы тебе даём «семейный уют».

Анна посмотрела в окно. На улице кошка села на капот её машины. Символично.

— Скажи бабушке, что уюта в доме стало столько, что я подумываю снять койку в монастыре.

Среда. Павел возвращается

Павел пришёл домой поздно. Как всегда, без предупреждения, без звонка, и с коробкой торта.

— Я купил «Прагу», — сказал он с победной улыбкой, как будто покорил Эверест босиком.

— А мозги ты где оставил? — устало спросила Анна.

— Что?

— Ты говорил, мама на неделю. Уже третья пошла. Она перекрасила балкон, начала выбрасывать мои книги, вчера советовала Артёму, какие ему комнаты выбирать после «наследства». Ты в курсе, что она уверена, будто я на смертном одре?

— Ну, она просто любит порядок…

— Нет, Паша. Она просто хочет, чтобы ты снова стал маминым мальчиком, только в чужой квартире и с новой женой, которая по версии вашей династии должна передать всё твоему сыну. Только я тебе не нотариус.

Павел замер. Потом поставил торт на стол и присел.

— Это же Артёму нужно жильё. У него будущего нет без стартового капитала.

— Ты говоришь, как Галина Сергеевна. Мне кажется, вы уже начали сливаться в одно лицо. Ты вообще слышишь себя?

Он промолчал. Анна тоже. В комнате повисло глухое, густое, как топлёное молоко, молчание.

— Я не хочу ссориться, — тихо сказал он.

— А я не хочу чувствовать себя дурой. Знаешь, сколько я вкладывала в эту квартиру? В каждый угол, в каждую полку. А теперь тут ходит женщина, которая называет меня «пришлой», а себя — хранительницей семейного очага. Я же не в «Дом-2» попала, верно?

Павел посмотрел на неё, потом в пол.

— Может, обсудим? Вчетвером?

Анна рассмеялась.

— Ага. Прекрасная идея. Только ты забудь — я не буду обсуждать свою собственную квартиру на семейном совете, где три человека будут решать, сколько мне оставить себе.

Пятница. Кризис

— Ты просто эгоистка, — сказала Галина, входя в кухню, не стучась. — Думаешь только о себе. А мы тебя в семью приняли. С сыном, с внуком. С заботами.

Анна молча поставила тарелку в раковину.

— А может, ты просто хочешь, чтобы я квартиру на Артёма переписала? Прямо сейчас? Или подождём, когда я стану овощем?

— Вот опять. Всё в штыки. Я же от души…

— Вы от души переехали и остались. От души устроили мне переворот. И всё это — на фоне торта «Прага» и внука, которого вы мне в наследство от первого брака подсунули, как черешню в компоте.

— Ты злая, Анна.

— Нет. Я устала. Я просто знаю, чего стою. И эта квартира — это мой труд. Не ваша подушка безопасности.

Дверь хлопнула. Галина ушла. Артём сидел в комнате с наушниками. Павел молчал в прихожей.

— Я подам на развод, если ты её не уберёшь из моей жизни, — произнесла Анна холодно, без пафоса. — Не потому, что не люблю. А потому что люблю себя.

Павел долго молчал. Потом сказал:

— Я подумаю.

Анна кивнула.

— Только долго не думай. А то я тоже могу передумать. Не разводиться, а вообще уехать. И не одна.

Она пошла в спальню, закрыла дверь и легла. На душе было тревожно, но как-то… освобождающе.

Утро понедельника началось с тишины. Такой, знаете, пугающей, как перед грозой. Ни запаха жареной селёдки, ни чавканья из кухни, ни стука тапок о паркет. Даже Артём сидел за планшетом так тихо, что Анна в какой-то момент проверила: не завис ли мальчик на паузе.

Оказалось, Галина Сергеевна уехала к подруге в Климовск. На два дня.

— А что случилось? — осторожно спросила Анна, наливая кофе и впервые за полмесяца не морщась от перегретого масла на сковородке.

— Ну… ты же говорила, что хочешь, чтобы она ушла. Вот она и уехала. Подумать.

— Ага. То есть вместо того, чтобы ты поговорил с мамой — она сама ушла? Подумать? Прям как в сериале: «Сердце матери-героини». Два дня на Климовск и обратно.

— Анют, ну давай без яда. Я ж между вами как футбольный мяч. И туда плохо, и сюда больно.

Анна присела к столу. Посмотрела на него. Глубоко, внимательно, с каким-то усталым уважением, будто перед ней сидел не Павел, а третий сезон «Доктора Хауса», который уже не тянет, но бросить жалко.

— А ты сам-то чего хочешь, Паша? Не как сын. Не как отец. А как муж. Ты вообще ещё мой муж или уже агент риэлторской мафии?

Он задумался. Но не над смыслом вопроса — над формулировкой.

— Мне просто хочется, чтобы все были счастливы.

— Отлично. Тогда пусть счастливо живёт с вами мама, а я посчастливлю кого-нибудь другого.

Он поднял глаза.

— Ты серьезно?

Анна кивнула.

— На грани. И я тебе скажу больше: мне на прошлой неделе звонил нотариус.

— Что?..

— Умер дед мой, дальний. В Сочи у него была квартира. По завещанию — мне. Ты понимаешь, как это смешно? У меня тут война за трёшку в Бутово, а на юге — свободная двушка с балконом и видом на море.

— Ты уедешь?

Анна поставила чашку на блюдце с таким звуком, что Артём вздрогнул.

— Я ещё думаю. Но уже интересно, правда? Там — юг, свобода и я. А здесь — вы, коммуналка и наследники, которые ещё даже таблицу умножения не знают, но уже претендуют на квадратные метры.

Вторник. Возвращение мамы

Галина Сергеевна появилась, как ни в чём не бывало. Даже в пакете из «Пятёрочки» несла гостинцы — мандаринки, копчёную скумбрию и… нотариальную папку.

— Ты чё, собралась завещание писать? — не выдержала Анна.

— А что? — спокойно ответила свекровь. — Я, между прочим, ответственная женщина. И если, не дай бог, что случится, Павлик и Артём должны быть защищены.

— Прекрасно. Только вы не забыли, что они уже защищены — моим ремонтом, моей квартирой и моей ипотекой, которую я досрочно выплатила ещё до того, как вы сюда вселились?

Павел встал между ними. Как посредник на переговорах в ООН, но без галстука.

— Девочки, пожалуйста, хватит.

— Девочка у тебя в садике, — отрезала Анна. — А я — женщина, которая вложила в этот дом всё. А теперь меня хотят выставить, как некрасивую мебель. Сначала твоя мама, потом, может, ещё и внук подаст в суд?

— Не перегибай, — тихо сказал Павел.

— Перегибать — это когда тёща лезет в борщ. А когда свекровь лезет в собственность — это уже уголовная перспектива.

Галина фыркнула.

— Да кому ты нужна, Анна. Ты с работы не вылезаешь, с мужем постоянно ругаешься. Сама бы спасибо сказала, что Артём хоть немного тепла тебе дал. А Павлик с тобой только из жалости.

Пауза. Звенящая. Мёртвая тишина.

Анна улыбнулась. Медленно. Холодно. С выдохом, как хирург перед разрезом.

— Слушай внимательно, Галина Сергеевна. Ещё одно слово про жалость — и я лично вызову полицию, чтобы вас выпроводили отсюда, как незаконного жильца. Вы не прописаны. Вы не платите. Вы не хозяйка.

— Ты же сама впустила!

— Впустить — не значит оставить навсегда. Я думала, вы человек. А вы — мина замедленного действия.

Павел встал.

— Хватит. Я… я съеду. Вместе с мамой и Артёмом.

Анна посмотрела на него с тем же лицом, с каким смотрят на дырку в носке на важном собеседовании.

— Съедешь?

— Да. Ты права. Это твоя квартира. А мы… лишние.

Она долго молчала. Потом кивнула.

— Иди. Только без пафоса. Не надо из себя героя лепить. Герои за своих женщин стоят. А не пакуют чемоданы к маме.

Вечер. Чемоданы

Чемодан гремел колёсами по паркету. Анна стояла у окна, пила чай. Артём подошёл несмело.

— Тётя Аня… вы не сердитесь?

Она обернулась. И впервые за две недели — улыбнулась искренне.

— Нет, Артём. Это не твоя вина. Ты хороший мальчик. Просто взрослые иногда делают глупости. Особенно, когда думают, что всё знают лучше всех.

Он кивнул. Потом сказал:

— Мне будет вас не хватать. У вас чай вкусный. И квартира тёплая.

— А тебе — хорошего пути. И запомни: жильё — это важно. Но ещё важнее — с кем ты в нём живёшь.

Павел вышел последним. Стоял в коридоре, мял кепку в руках.

— Если передумаешь… я всегда рядом.

Анна посмотрела на него спокойно.

— Это ты всегда рядом с мамой. А со мной рядом — я сама. И мне этого достаточно.

Хлопнула дверь. Пауза. Вдох.

Она обернулась, прошла по квартире. Без звуков тапок, без запаха скумбрии, без чужих комментариев про плитку.

Вышла на балкон, вдохнула воздух. Над Бутово горели фонари, как сигналы: «Всё будет. По-другому. Но будет.»

Прошло две недели.

Ровно четырнадцать дней тишины.

Анна спала в своё удовольствие, завтракала, как человек, а не как дежурный на подводной лодке. Вечерами она включала музыку, ходила в халате, заказывала доставку, и впервые за долгое время никто не шептал за спиной: «О, хозяйка пришла…»

Работа спорилась. Телефон не разрывался от звонков Павла. Один раз звонил Артём — поздравил с прошедшим праздником, сказал, что скучает.

Анна ответила тепло. Но кратко.

Она училась жить заново. Без компромиссов. Без вечной оглядки на чужую маму. Без этого… бессрочного семейного шантажа.

Внезапная встреча

Было воскресенье. Анна вышла в аптеку за пластырем — натёрла ногу в новых кроссовках. Стояла у витрины и выбирала, когда услышала:

— Ого… А вот и ты.

Она обернулась. Павел. Без мамы. В поношенной куртке и с пакетом, из которого торчал лук-порей.

Господи, с кем он теперь живёт, что они покупают порей?

— Привет, — коротко кивнула она.

— Я был у тебя. Несколько раз. Звонил.

— Не открыла, не ответила. Это знак, Паш.

Он сглотнул.

— Я ушёл от мамы.

Анна усмехнулась.

— Поздравляю. Сколько тебе лет? Сорок один? Ну хоть не под дверью ночевал, как в прошлый раз.

— Ты не понимаешь. Я ушёл. Совсем. И я… понял, что ты была права.

— Ах, я была права! — с нажимом переспросила Анна. — Это, наверное, как грамоту вручить после обстрела. Спасибо, конечно. Только у меня тут всё спокойно. Без криков, без «Анна, ты нас разлучаешь!», без подозрений, что я хочу отжать у ребёнка будущее.

Он подошёл ближе. Пахло дорогим кофе. Видимо, пил по дороге — ему всегда казалось, что от него несёт скукой, и он пытался перебить это чем угодно.

— Ань, я не могу без тебя. Мне плохо. Мама теперь говорит, что я дурак. Что я предал семью.

— А ты? — холодно спросила она. — А ты что думаешь?

Он помолчал. Потом выдохнул.

— Думаю, что ты — семья. А мама — манипулятор. И я это понял слишком поздно. Но я готов всё исправить.

Анна усмехнулась.

— Исправить? И как ты себе это представляешь? Вернёшься? С чем? С прошением? С извинениями за каждый скандал, за каждый раз, когда ты молчал, когда меня сжирали заживо?

Он потупился.

— Я не знал, как…

— Вот именно! — резко перебила она. — Ты никогда не знал как. Как защитить, как выбрать, как сказать правду. Ты всегда был между. А я хочу, чтобы рядом. Или никак.

— Я могу быть рядом. По-настоящему. Я взрослый. Я учусь. Я понял…

— Стоп, Паш. Ты понял, когда остался один.

Он опустил глаза.

Анна сделала шаг назад. Смотрела прямо, без злости, но и без нежности. Просто как взрослый человек смотрит на другого взрослого, который опоздал.

— Послушай. У меня скоро сделка в Сочи. Я лечу туда. Там — новая квартира. Там — тишина, солнце и… пустые стены. Но без давления. Без шёпота за спиной. Без твоей мамы, которая считает мою жизнь инвестиционным проектом для внука.

— Я не о ней. Я о нас.

— А нас нет, Павел. Было. Было… да сплыло. Ты хороший. Но не для меня.

Он стоял, как побитый ученик. Молчал. Только моргал часто.

И вдруг выдохнул:

— Я буду ждать. Если передумаешь…

Анна не ответила. Она просто ушла. Спокойно. Уверенно. Лёгкой походкой человека, который наконец-то вынес из жизни всё лишнее.

Эпилог. На юг

Сочи встретил солнцем и ароматом кофе. Новая квартира — пустая, белая, с окнами в парк.

Анна поставила коробку на пол.

Вдохнула.

Она здесь не временно. Она — дома.

Телефон вибрировал. СМС от Павла: