— Это МОЙ дом, и никакая «мамочка» с мебелью из 80-х сюда не войдёт! — Наталья захлопнула дверь прямо в их лица.

Наталья сняла с рук перчатки и тяжело оперлась на подоконник. Сквозь свежевымытые окна, ещё пахнущие «Мистером Мускулом», лениво сочилось июньское солнце. Оно нещадно высвечивало каждую морщинку под глазами, каждый неудачно окрашенный волос. Но Наталье было всё равно — это был её дом. Её личная победа над жизнью, предательствами, «мамой Андрея» и дешёвыми ремонтниками из Мытищ.

Дом перешёл ей от тётки — старой вредной девы, всю жизнь проработавшей бухгалтером на заводе. С её характером было бы логично оставить завещание коту. Но нет — оставила Наталье. Может, из мести: на, мучайся с этой рухлядью сама. Наталья вложила в него всё — деньги, нервы, бессонные ночи, выбор краски с тремя видами белого, ремонт крыши, и ещё эти грёбаные лестничные перила, которые ей снились потом по ночам, как холодные змеи.

Андрей к этому имел примерно такое же отношение, как он имел к воспитанию сына — номинальное. Он появлялся только тогда, когда «Наташ, а чё у нас поесть есть?» или когда нужно было сфотографироваться на фоне свежей плитки в Instagram. На все предложения помочь — классическое:

— Да ты ж у меня молодец, ты сама всё лучше знаешь — с ленивой улыбкой говорил он, ковыряя зубочисткой в зубах, сидя на табуретке и попивая пиво.

Вот тогда, в одну такую минуту, Наталья поняла, что пиво он открывает активнее, чем рот, когда нужно защищать жену от матери.

Потому что Людмила Ивановна — это отдельный персонаж этого фильма ужасов. С ней нужно было снимать не «Санта-Барбару», а «Судная ночь», где выживает тот, кто первым схватил скалку.

— Ну ты же понимаешь, Наташа, — жеманно тянула свекровь, делая круглые глаза, как будто не она же их и закатывала чаще всего, — этот дом, он ведь теперь наш общий. Ты же теперь часть нашей семьи. А у нас традиция — дни рождения у мамы!

— Это у вас традиция — на чужой территории хозяйничать, — буркнула Наталья, вытирая руки о полотенце. — Дом мой. И точка. Завещание хочешь — могу скан прислать.

— Ой, Наташ, не начинай, — Андрей потянулся за пивом, не поднимая глаз, — мама же просто предложила. Ты всё воспринимаешь в штыки.

— В штыки? Андрей, она только что хотела поменять мою мебель, потому что «вот у соседки шкафчик бежевый, а у тебя как в морге!»

— Ну она ж с любовью, просто делится мнением…

— С любовью? Она меня «наглой выскочкой» назвала. Вчера. За то, что я не дала ей ключи от дома.

Людмила Ивановна сидела на новом диване, из которого торчали ещё этикетки, и важно отхлёбывала чай, как будто это был не «Тесс», а виски 30-летней выдержки.

— А кто вас просил ремонт делать такой вычурный? — язвительно заметила она. — Кто вообще серый с жёлтым сочетает? Как в маршрутке. И деньги бы вы с Андрюшей пустили на что-то полезное — может, внуку куртку зимнюю новую купить, а не это вот всё…

Наталья вспыхнула, как спичка. До того самого момента она думала, что терпение — её сильная черта. Но оказывается, терпение — это просто временное заблуждение перед взрывом.

— Куртку внуку куплю я. Потому что ты, Людмила Ивановна, кроме как рецептами с ютуба и ядовитыми замечаниями, ничем не помогли. Ни нам, ни ему. А теперь вы ещё и хотите здесь хозяйничать?!

— Ну ты и невоспитанная… — отрезала та, вставая, — мы с Андрюшей посмотрим, кто из нас в этом доме останется!

— Вот давайте и посмотрите! Но не из этого дома, а из-за его порога. Потому что жить здесь будете только те, кого я пускаю!

И тут случилось то, чего Наталья не ожидала. Андрей — её муж, отец её ребёнка, человек, с которым она прошла через ипотеку, пластиковые окна и гастрит — встал рядом с матерью.

— Наташ, ну не надо вот этого всего. Она же мама. Ты иногда бываешь резкой… Может, ты ей и правда дашь запасной ключ? Ну чё, она же не чужая.

— Ты только что выбрал сторону. Поздравляю. Ключа она не получит. И ты, кстати, тоже.

— А что это значит?

— Это значит, Андрей, ты сегодня ночуешь у мамы. Слушай, может, ей и тапочки свои подаришь, раз уж такая у вас любовь?!

— Ты серьёзно?

— Абсолютно. Удачи. И… передай своей маме, что маршрутка с серо-жёлтым интерьером больше сюда не заходит.

Дверь захлопнулась с таким звуком, будто из дома выпал кусок прошлого. А может, так и было. Наталья стояла в коридоре, сжимая ключи в руке так, что они впились в ладонь.

А потом, неожиданно для себя, села прямо на пол. И впервые за долгое время — разрыдалась. Не от боли. От облегчения.

Дом стал действительно её.

Прошла неделя. Дом притих. Тишина была почти физической — как после пожара, когда воздух ещё пахнет гарью, но всё уже рухнуло. Наталья впервые за долгое время пила кофе одна и в тишине. Без громких шагов мужа, без дежурных фраз типа «А у нас что, молока нет?», и без утренних звонков от Людмилы Ивановны с вопросами в духе «А ты ребёнка витаминами поила, а то он у тебя какой-то… ну ты поняла».

Утро было спокойным до тех пор, пока в телефон не прилетел звонок. Имя высветилось сразу: Людмила Ивановна. Наталья даже не удивилась. Просто взяла трубку и молча поднесла к уху. В её тоне уже жила усталость.

— Ты должна извиниться.

— Доброе утро, Людмила Ивановна. Вам чай или сразу валерьянку?

— Не остри. Ты довела Андрея до бессонницы, он вчера с сердцем схватился. Ты хочешь, чтобы он умер?

— Он от чего схватился — от стресса или от пятого пива?

— Я смотрю, ты совсем совесть потеряла! Дом — его тоже! Вы в браке, между прочим. Всё, что нажито, делится!

Наталья села на диван и сдержалась. Старалась. Очень. Её руки подрагивали от внутреннего напряжения.

— Дом перешёл мне по завещанию до брака. Это не совместно нажитое имущество, а лично моё. Ваш сын это знал, когда радостно на него клеил полки и делал селфи на фоне гипсокартона. И если вы вздумаете качать права — юридически вы даже в коридор не имеете права заходить.

— Вот ты и показала своё лицо! Значит, ты себе домик припрятала, да? Сразу видно — корыстная. Наш мальчик всё для тебя, а ты… ты его просто вышвырнула!

— Ваш мальчик — 46 лет. И всё, что он делал — это критиковал мою кухню и ел мою еду. А теперь пусть живёт с той, кто его вырастила. Только, пожалуйста, не забывайте включать ему мультики на ночь.

Людмила Ивановна повесила трубку. Без «до свидания», без «я ещё вернусь», но Наталья знала — эта тишина временная. Эта женщина не сдаётся. Она — как таракан в хрущёвке. Выжил после всего.

И не прошло и дня, как к дому подъехала ГАЗель. Наталья выглянула в окно и увидела, как оттуда вылезла… мебель. То есть, началась высадка старого бабушкиного десанта: два кресла в цвете «усталый капучино», сервант времён Брежнева, картонные коробки с подписанными скотчем «А. Вещи».

Она вышла на крыльцо. Воздух дрожал от жары и абсурда.

— Это что за цирк? — крикнула она, глядя, как грузчики несут шкаф.

— Андрей возвращается! — с радостной мстительностью сообщила Людмила Ивановна, появляясь из-за двери машины, — Вы помирились!

— Вы с кем это решили? С прокуратурой?

— Ты не подумала, каково ребёнку без отца? Каково мужчине, которого выгнали, как собаку? Он страдает! Он плачет по ночам!

— Плачет? Где? У вас на диване перед телевизором?

— Ну хватит! Андрей тебе всё прощает. И возвращается домой.

— Он может возвращаться куда хочет. Но не сюда.

— Ты серьёзно? — Людмила Ивановна уставилась на неё, как на отключённый чайник — с негодованием и непониманием. — Ты что, совсем его вычеркнула?

— Он сам себя вычеркнул. В тот момент, когда встал рядом с вами и промолчал, когда вы меня унижали.

Из машины вышел Андрей. В мятой футболке и с растерянным видом. Он подошёл к Наталье несмело, будто хотел что-то сказать, но передумал.

— Наташ, давай не будем… Я скучаю.

— Ты скучаешь? А я скучаю по жизни без токсичной мамаши в тапочках с зайцами, которая командует моим домом, как будто это её дача.

Людмила Ивановна сделала шаг вперёд. Лицо у неё пошло пятнами.

— Ты пожалеешь! Ты никому не нужна! Кто тебя возьмёт, с твоим характером и этим ребёнком?! У меня связи, я подам в суд!

И тут Наталья почувствовала: пришло время не защищаться, а наступать.

— А вы знаете, что в суде вас попросят доказать участие в ремонте, в финансировании, в собственности? Или у вас есть чеки на рулон обоев, который вы прокомментировали как «фу, как в морге»?

— Я сделаю так, что Андрей отсудит половину!

— Пусть попробует. Там ему будет рад судья, особенно когда увидит ваши совместные семейные фото с бутылками «Балтики» на фоне моей кухни.

Андрей поднял руки.

— Хватит! Всё, мам, поехали. Я… я разберусь.

— Сынок, ты что? Она же тебя выгнала!

— Нет, мама. Она просто показала мне, кто я. И кто ты.

Людмила Ивановна посмотрела на него, как на предателя на костре.

— Ты не сын. Ты… ты слюнтяй!

— Да. Но не хочу быть вашим слюнтяем. Наташ… я виноват. Но…

Наталья сжала губы. Помолчала. А потом — спокойно:

— Ты не возвращаешься. Но можешь приходить. К сыну. Если вы оба этого захотите. Всё остальное — между нами сгорело.

Она повернулась, зашла в дом и закрыла дверь.

За дверью осталось прошлое. С громкими коробками, сервантами и истериками. Внутри было тихо.

Она наливала себе чай, когда сын подошёл и обнял её за плечи.

— Мам, а бабушка правда хотела жить с нами?

— Да, сынок. Как вирус. Только хуже — с антикварным шкафом.

Они рассмеялись. Впервые за долгое время — легко, по-настоящему. И пока Людмила Ивановна грузила обратно кресло в ГАЗель, Наталья смотрела в окно и думала:

А ведь я ещё только начинаю жить.

Прошло два месяца. Наталья больше не прыгала по дому в панике от звонков, не прятала плед от критики свекрови и не ждала, что кто-то опять забудет смыть за собой в туалете. Дом будто задышал вместе с ней. Воздух стал другим — свободным. Даже плитка в ванной перестала трескаться от злости.

Но спокойствие — это не когда всё тихо. Это когда ты перестаёшь ждать, что снова будет громко.

И громко, конечно, стало.

В пятницу утром Наталья открыла почтовый ящик — и внутри, как всегда, не романтика, а реальность: уведомление из суда. Андрей подаёт иск. На совместное проживание в доме и признание права на часть имущества.

Она села прямо на скамейку у подъезда. В голове гудело. Но не от страха. От того, насколько предсказуемо подло это было.

— Ну вот он, мужик. Честный, как налоговая в декабре, — пробормотала она.

Она не плакала. Не злилась. Просто встала, выпрямила плечи и пошла к юристу.

Заседание было через две недели. За это время Андрей дважды присылал сообщения. «Давай решим по-хорошему. Подумай о ребёнке. Зачем нам ругаться?»

Слово «нам» уже вызывало аллергию. Как и «по-хорошему».

В суде он сидел уверенно, в белой рубашке. Как будто шел не права качать, а на собеседование в Газпром. С ним была мать. Людмила Ивановна выглядела как генерал на параде: строгая, чёрная блузка, губы поджаты, глаза — прицельно холодные.

— Уважаемый суд, мой сын с 2015 года проживал в этом доме, участвовал в ремонте, покупал строительные материалы, фактически этот дом — общее семейное имущество!

— Простите, — спокойно вставила Наталья, — вы про те две банки краски, которые вы подарили мне на день рождения? С подписью «от нас»?

Судья поморщился. Андрей отвёл взгляд.

— Я воспитывал сына в этом доме. Там его вещи, его привычки. У него даже есть ключ!

— Так передайте ему обратно. У меня как раз есть коробка с надписью «возврат в прошлое».

Судья посмотрел на Наталью с лёгкой усмешкой.

— Уточните, пожалуйста, объект собственности, и в какой момент он стал спорным.

— Дом я унаследовала от бабушки в 2013 году. Завещание есть. Андрей туда вселился с тапками в 2015. Мы расписались в 2017. Ни одной копейки в счёта ремонта он не вложил. Максимум — он выносил мусор. Иногда. И то — когда я угрожала выкинуть его первым.

Судья кивнул.

— Иск отклонён. Оснований признать имущество совместным не установлено.

Грохнул молоток. Андрей вздрогнул. Людмила Ивановна зашипела:

— Ты пожалеешь! Всё равно одна останешься!

Наталья повернулась к ней и впервые за много лет сказала всё, что держала внутри:

— Останусь. Но с собой. А не с мужиком, которого мама ведёт за руку в суд. Который сдаёт ключ от дома, как карту в библиотеке. И вы, Людмила Ивановна — не потеря, а избавление. Я задышала, когда вас вынесло из моей жизни. И знаете что? Я даже себе нравлюсь теперь.

И она вышла. Прямо. Гордо. Как человек, который наконец-то вернул себе ключ. К себе. К жизни.

Вечером она сидела на веранде. Её сын ел мороженое и смотрел мультики. Она — просто смотрела закат.

В дверь постучали. Почтальон.

— Подпишите. Судебное уведомление. О закрытии дела.

— Вот теперь — точно конец, — улыбнулась она.

Она закрыла дверь. Повернула ключ. И оставила его в замке. Потому что теперь — это был только её дом. Только её. И никто уже больше не стучал. Ни в дверь, ни в душу.

Жми «Нравится» и получай только лучшие посты в Facebook ↓

Добавить комментарий

;-) :| :x :twisted: :smile: :shock: :sad: :roll: :razz: :oops: :o :mrgreen: :lol: :idea: :grin: :evil: :cry: :cool: :arrow: :???: :?: :!:

— Это МОЙ дом, и никакая «мамочка» с мебелью из 80-х сюда не войдёт! — Наталья захлопнула дверь прямо в их лица.