— Ты что, с ума сошла?! — Кирилл ворвался в квартиру, даже куртку снять не успел. В руках — какой-то яркий буклет и чек. Глаза навыкате. — Я тут горбачусь с утра до ночи, а ты мои деньги на всякую ерунду спускаешь! «Раскрытие женской энергии»… Да что это вообще такое?!
Портфель грохнулся на пол. Кирилл стоял посреди прихожей, красный от злости, и размахивал этим буклетом, как знаменем.
Лера спокойно выключила плиту. Вышла из кухни — как всегда аккуратная, волосы в узел собраны, никакой косметики. Встала в дверях и смотрит. Молчит.
Кирилла это спокойствие бесило ещё больше. Он привык — скажешь ей что-то резкое, она сразу краснеет, извиняться начинает. А тут… стоит себе, смотрит.
— Во-первых, — голос у неё ровный, будто о погоде говорит, — я тоже работаю, если ты забыл. Во-вторых, это вложение в себя. Тебе необязательно понимать.
— Вложение?! — Кирилл чуть не задохнулся. — В это шарлатанство для скучающих дур? Всё, Лера! Хватит! Завтра моя мать приезжает. Вот она-то тебя быстро на место поставит! Посмотрим, как ты запоёшь!
Он ждал, что она испугается. Заплачет. Будет просить прощения. Свекровь — это же страшно, все невестки её боятся.
Но Лера даже не моргнула. Смотрит на него так… будто видит впервые. Не мужа своего, а какого-то мелкого пакостника.
— Выбивать будете? — спросила она таким голосом, что у Кирилла мурашки по спине побежали. — Думаешь, раз я маленькая и хрупкая, не смогу отпор дать? Запомни раз и навсегда: ещё одна угроза, или твоя мамаша попытается меня тут «воспитывать» — я вам такой концерт устрою, что мало не покажется. Понял меня?
Кирилл остолбенел. Рот открыл — закрыл, как рыба на берегу. Где его тихая Лерочка? Та, что всегда снизу вверх смотрела, лишнее слово боялась сказать? Перед ним стояла чужая женщина. И эта женщина его пугала.
— Ты… ты что несёшь? — выдавил он наконец. Хотел грозно, а получилось жалко. — С кем ты так разговариваешь?
Лера усмехнулась. Зло так усмехнулась.
— С тобой, милый. И с твоей мамашей, если сунется. Думаешь, я не знаю, как она тебе в уши жужжит? Какая я плохая жена, как неправильно хозяйство веду? Я всё это терпела. Годами. Но всему есть предел. Так что передай Галине Сергеевне — пусть лучше дома сидит, носки вяжет. А то могу и не рассчитать силы. Я же «маленькая и хрупкая».
Развернулась и ушла на кухню. Спокойно так, не торопясь. А Кирилл остался стоять посреди комнаты. Один. С разбросанными буклетами и своим рухнувшим авторитетом.
Вечер прошёл в тишине. Лера приготовила ужин, поела — на Кирилла ноль внимания, будто его и нет. Он по квартире метался, то сядет, то вскочит. Хотел что-то сказать, рявкнуть, пригрозить — но слова в горле застревали. Перед глазами всё стояла Лера с этим страшным, стальным взглядом.
Пытался себя убедить — женская истерика, поплачет и успокоится. Но червячок сомнения грыз изнутри: что-то сломалось. Безвозвратно. И мамин приезд, который ещё утром казался спасением, теперь представлялся катастрофой.
Ближе к ночи Лера взяла книжку, устроилась на диване в гостиной. Типа, спальня сегодня только её.
— Долго дуться будешь? — спросил Кирилл. Хотел твёрдо, а вышло жалобно.
— Я не дуюсь, — ответила она, не отрываясь от книги. — Я живу, как считаю нужным. Привыкай. А насчёт цирка… настоящее представление ещё впереди. Если не отменишь гастроли главной актрисы.
И снова в книгу уткнулась. Всё, разговор окончен.
Кирилл еле сдержался, чтобы не закричать. Хотел дверью хлопнуть — но прикрыл тихонько. Боялся разбудить спящего зверя. Всю ночь на диване в кабинете провалялся, в потолок глядел. И всё в голове крутилось: «Я вас как Тузик грелку порву…» Почему-то казалось — не шутит она. Совсем не шутит.
Утром — звонок в дверь. Настойчивый такой, требовательный. Кирилл подскочил, к двери кинулся. На пороге — мамаша. Галина Сергеевна собственной персоной. Крупная женщина с высоченной причёской, губы в ниточку поджаты. В руках — сумка здоровенная, плед клетчатый торчит.
— Ну, здравствуй, — голос ледяной. — Что у вас тут творится? Ты мне вчера такого наговорил! Где твоя… супруга? Спит ещё, барыня?
— Проходи, мам, — пробормотал Кирилл. — Не спит, наверное… Она немного не в себе последнее время.
Галина Сергеевна прошла в гостиную, как танк. Всё оглядела — каждую пылинку подметила. На полу валяется вчерашний буклет — поморщилась брезгливо.
— Не в себе? — брови вверх поползли. — Головой, что ли, заболела? По твоим рассказам, она совсем от рук отбилась. Я так и знала — добром эта женитьба не кончится. Слишком тихой прикидывалась.
Тут Лера вышла. Спокойная, аккуратная. Кивнула:
— Здравствуйте, Галина Сергеевна.
— И тебе не хворать, — процедила свекровь. — Думала, отлежишься, пока мы твои проблемы обсуждаем? Ну, рассказывай — что за «вложения в себя» на деньги моего сына?
Лера взяла свою книжку, в кресло села. Устроилась поудобнее.
— Мои личные расходы — не тема для обсуждения. Тем более речь о моих деньгах. Кирилл забыл упомянуть, что я работаю.
— Работает она! — фыркнула Галина Сергеевна. — Кирюша, слышишь? Огрызается! Я к ней со всей душой, помочь приехала, а она про «личные расходы»! Какие у тебя личные расходы, когда муж всё в дом тащит?
Кирилл вспотел. Между двух огней оказался. Хотел что-то в поддержку матери сказать, но Лера опередила:
— Давайте сразу точки над «и» расставим. Я в ваших советах не нуждаюсь. Особенно когда меня пытаются «воспитывать» и «дурь выбивать». Я взрослый человек, сама решаю, как жить. Не нравится — ваши проблемы.
Галина Сергеевна аж задохнулась. Лицо багровое стало.
— Ты… что себе позволяешь?! Как смеешь так с матерью мужа разговаривать?! Я ему жизнь посвятила!
— А как ещё разговаривать с людьми, которые приехали «строптивость выбивать»? — парировала Лера. — Чай с плюшками предложить? Извините, но такой формат не подходит. Приехали с миром — пожалуйста. С войной — пеняйте на себя. Я Кирилла предупреждала.
— Значит, войной? — прошипела свекровь. — Посмотрим, кто кого! Кирюша, ты будешь молча смотреть, как эта особа твою мать оскорбляет?
Кирилл растерялся окончательно. Хотел что-то грозное сказать, но Лерино спокойствие парализовало.
— Мамуль, а что я могу…
— Что можешь?! — на него такой взгляд кинула, что он съёжился. — Я сама этой выскочке язык укорочу! Думала, я твои выходки терпеть буду? Сын тебя в дом привёл, а ты чем платишь? Я жизнь на него положила, чтобы он человеком стал!
Кирилл, подстёгнутый материнским гневом, наконец голос обрёл. Встал рядом с матерью.
— Да, Лера! Мама права! Ты берега попутала! Раньше тихой была, скромной. А сейчас? Деньги транжиришь, огрызаешься! Я тебе всё дал! Всё!
Лера медленно поднялась. На лице — презрительная усмешка.
— Всё дал? Серьёзно? А не я ли тянула нас обоих, когда ты после очередного «гениального» проекта без копейки оставался? Не я ли слушала твои ночные стенания про непризнанного гения?
Кирилл отшатнулся. Лицо вытянулось.
— Ты… врёшь!
— Вру? А вы, Галина Сергеевна, — она на свекровь переключилась, — вы «жизнь положили»? Может, напомнить, как вы его контролировали? Каждую девушку гнобили? До сих пор за маменькину юбку прячется! Вы не человека растили — инфантильного эгоиста!
— Ах ты дрянь! Гадюка! — взвизгнула Галина Сергеевна. Кинуться хотела, но Лера так непоколебимо стояла, что свекровь затормозила.
— Что «вы меня»? — спокойно уточнила Лера. — Кириллу пожалуетесь? Так он уже здесь, за вашей спиной дрожит. Ударить попытаетесь? Не советую. Я хоть маленькая, но самообороне научена. Хотели «строптивость выбить»? Попробуйте. Только я предупреждала — порву тут вас обоих. И это не фигура речи.
Тишина повисла. Такая густая, что ножом режь. Галина Сергеевна тяжело дышит. Кирилл бледный стоит, на лице — ужас. Понимает: всё. Конец.
Свекровь резко развернулась, сумку схватила.
— Я в этом вертепе ни минуты! Ты, — в Кирилла пальцем ткнула, — сам виноват! Привёл эту тварь! Не сын ты мне больше! А ты, — на Леру взгляд полный злобы, — ещё поплатишься! Сгниёшь в одиночестве!
И вылетела из квартиры. Дверь не хлопнула, но ощущение — будто бомба взорвалась.
Кирилл на диван рухнул, голову в руки. Не плачет — просто сидит, раздавленный. Лера стоит посреди комнаты, прямая. На лице — ни торжества, ни сожаления. Только усталость.
— Ну вот, Кирилл. Концерт окончен. Можешь считать — из меня «выбили» всё, что можно. И что нельзя.
Развернулась и в спальню ушла. Не оглядываясь.
Между ними теперь не стена — выжженная пустыня. Где уже ничего не вырастет. Никогда.