— Мама, ты ОПЯТЬ?! – хрупкая фигурка семнадцатилетней Лизы застыла в дверном проёме домашнего кабинета. Её тонкие пальцы до побелевших костяшек сжимали дверную ручку.
Вера даже не подняла головы от ноутбука – цифры в квартальном отчёте никак не сходились, а презентация для совета директоров была намечена на завтрашнее утро.
— Милая, только не сейчас… У меня правда очень важное…
— ВАЖНОЕ?! – Лиза почти сорвалась на крик. В зелёных глазах – таких похожих на отцовские – блеснули слёзы. – У тебя ВСЁ важное, кроме меня! Три года, мама… Три чёртовых года ты только и делаешь, что работаешь!
Что-то в голосе дочери заставило Веру наконец оторваться от экрана.
Их взгляды встретились, и на мгновение время словно остановилось.
В памяти вспыхнуло: точно такие же зелёные глаза, смотрящие с любовью и нежностью… Андрей. Господи, как же Лиза похожа на него.
— Послушай…
— Нет, это ты послушай! – Лиза стремительно пересекла комнату, её руки были сжаты в кулаки. – Когда папа был жив, мы были настоящей семьёй. А теперь… теперь у меня будто вообще нет матери. Только начальница, которая иногда заглядывает домой переночевать.
Тишина, повисшая в кабинете, казалась физически ощутимой.
Вера смотрела на дочь, впервые за долгое время по-настоящему её видя: чёрная толстовка на два размера больше – словно попытка спрятаться от всего мира. Когда Лиза успела так измениться? Когда между ними выросла эта невидимая стена?
— Я делаю это для нас, – голос Веры прозвучал неожиданно хрипло. – Чтобы у тебя было всё необходимое…
— Необходимое?! – Лиза издала короткий, почти истерический смешок. – Мне необходима МАМА, а не твои бесконечные совещания и квартальные отчёты!
Она развернулась и выбежала из комнаты. Через секунду наверху раздался уже привычный звук захлопнувшейся двери. Сколько раз за последние три года Вера слышала его? Сотни? Тысячи?
Вздохнув, она перевела взгляд на экран ноутбука. Цифры расплывались перед глазами. В висках начала пульсировать тупая боль – верный признак приближающейся мигрени. Снова придётся глотать таблетки и работать до глубокой ночи…
Вечер медленно опускался на маленький городок, окрашивая небо в оттенки лилового и розового. В просторной гостиной их двухэтажного дома было непривычно тихо – только тиканье старинных напольных часов (подарок Андрея на их пятую годовщину) нарушало безмолвие.
Вера сидела в своём любимом кресле, механически просматривая рабочую почту. Слова расплывались перед глазами, а в голове снова и снова звучал сегодняшний разговор с дочерью. Может быть, стоит взять отгул на выходные? Сводить Лизу в кино или…
Звонок в дверь прервал её размышления. На пороге стояла Анна Петровна – их бывшая соседка, невысокая женщина с добрыми глазами и аккуратно уложенными седыми волосами. Именно она приносила им домашние пироги в первые дни после похорон, когда Вера не могла заставить себя даже подойти к плите.
— Верочка, извини за поздний визит, – засуетилась старушка. – Я переезжаю к сыну в следующем месяце, разбираю вещи… И представляешь, что нашла?
Она протянула Вере потрёпанную картонную коробку средних размеров.
— Это вещи Андрея. Он оставил их у меня перед той… той последней поездкой. Хотел сделать тебе сюрприз на годовщину.
Вера застыла, не в силах пошевелиться. Коробка казалась невероятно тяжёлой, хотя на самом деле была совсем лёгкой. Внутри что-то глухо перекатывалось при каждом движении.
— Там его дневник, – тихо добавила Анна Петровна. – Может быть… может быть, тебе стоит его прочитать.
Той ночью Вера не сомкнула глаз. После ухода Анны Петровны она долго сидела на диване, не решаясь открыть коробку. Внутри обнаружились какие-то документы, старые фотографии и потрёпанная записная книжка в кожаном переплёте – тот самый дневник.
Страница за страницей она погружалась в мысли мужа, в его мечты, заботы, планы. Андрей писал о своих страхах за Лизу, о том, как важно уделять ей внимание в подростковом возрасте. О том, как гордится своей сильной женой, но беспокоится, что она слишком много работает.
«3 апреля. Сегодня Лизонька получила пятёрку по алгебре. Вера, к сожалению, опять задержалась на работе и не видела, как сияли глаза нашей девочки. Надо поговорить с ней – она совсем замоталась с этим повышением…»
«15 апреля. Лиза весь вечер рисовала. У неё определённо талант! Может быть, стоит записать её в художественную школу? Надо обсудить это с Верой, если удастся поймать её между совещаниями…»
«28 апреля. Надо убедить Веру взять отпуск. Свозить их на море, как давно мечтала Лизонька. Она растёт так быстро… Боюсь упустить важные моменты. Вчера заметил первые признаки переходного возраста – наша малышка становится настоящей девушкой…»
«1 мая. Забронировал путёвки на август. Это будет сюрприз к нашей годовщине. Две недели на побережье – только мы втроём. Вера наверняка будет сопротивляться, говорить про работу, но я настою. Семья важнее всего…»
Последняя запись была датирована 3 мая – за день до той роковой поездки. Вера помнила это утро до мельчайших подробностей: как Андрей поцеловал её перед уходом, как пошутил про какой-то сюрприз, как пообещал вернуться к ужину…
Слёзы капали на страницы, размывая чернила. Вера не помнила, когда в последний раз позволяла себе плакать. Наверное, на похоронах. А потом она словно заморозила все чувства, спрятала их под маской деловой женщины, которая со всем справится сама.
Утром она впервые за три года позвонила на работу и взяла выходной. Поднялась на второй этаж и тихонько постучала в комнату дочери.
— Лиза? Можно войти?
Тишина в ответ. Вера осторожно приоткрыла дверь и замерла на пороге. Комната была пуста. На аккуратно заправленной кровати лежал сложенный вчетверо лист бумаги. Дрожащими руками Вера развернула записку:
«Мама, я уехала в столицу. Там просмотр в художественную школу. Не ищи меня, пожалуйста. Я просто больше не могу так жить. Мне нужно найти свой путь – одной.»
В глазах потемнело… Художественная школа? Она даже не знала, что Лиза всерьёз увлекается рисованием! В памяти всплыли строчки из дневника Андрея: «Лиза весь вечер рисовала… У неё определённо талант…»
Трясущимися руками Вера начала открывать ящики стола, шкафа – везде были спрятаны альбомы с рисунками. Акварельные пейзажи, портреты углём, наброски карандашом… И везде, на каждом листе – отголоски той боли, что копилась три года.
Автопортрет девочки, сидящей в пустой комнате. Силуэт женщины за компьютером, отгороженной от мира стеной из документов. И портрет… портрет Андрея, написанный по старой фотографии – такой живой, что перехватывало дыхание. Каждая морщинка у глаз, каждая искорка в знакомом взгляде – всё было схвачено с поразительной точностью.
На обратной стороне портрета была надпись: «Папа, мне так тебя не хватает. Особенно сейчас, когда мама… когда её больше нет. Нет, она дышит, ходит, говорит по телефону, но это не она. Не та мама, которая пекла блинчики по выходным и читала мне сказки перед сном. Я не знаю, как достучаться до неё…»
— Господи, что же я наделала… – прошептала Вера, прижимая к груди рисунок.
Через пятнадцать минут она уже мчалась по трассе в сторону столицы. В голове крутились обрывки воспоминаний: вот они едут всей семьёй на дачу, Лиза на заднем сиденье подпевает радио, Андрей за рулём подмигивает ей в зеркало заднего вида…
«Папа, смотри, какое красивое облако!»
«Вера, любимая, может остановимся перекусить?»
«Мам, спой со мной эту песню!»
*Как же всё изменилось.*
Телефон Лизы был выключен, но Вера знала расписание автобусов – профессиональная привычка всё планировать иногда бывала полезной. До столицы четыре часа езды – значит, дочь должна быть на центральном автовокзале. Никогда ещё дорога не казалась такой длинной.
На вокзале было людно. Вера металась между залами ожидания, всматриваясь в каждое молодое лицо. Сердце колотилось где-то в горле. А что, если она опоздала? Что, если автобус уже ушёл?
И вдруг…
— Лиза!
Дочь сидела у окна, сжимая в руках потёртый рюкзак. Рядом стоял небольшой чемодан – тот самый, с которым они когда-то ездили на море. При виде матери она вздрогнула и попыталась встать, но Вера уже опустилась перед ней на колени, не обращая внимания на удивлённые взгляды прохожих.
— Прости меня, – голос срывался. – Прости, что не видела… не чувствовала… что оставила тебя одну справляться со всей этой болью.
— Мама? – Лиза смотрела на неё расширенными от удивления глазами. – Ты… плачешь?
— Я так давно не плакала, что забыла, как это делается, – Вера попыталась улыбнуться сквозь слёзы. – Думала, должна быть сильной. А на самом деле просто прятала голову в песок. Убегала от нашего горя в работу, вместо того чтобы быть рядом с тобой.
Лиза молчала, но её пальцы, до этого судорожно сжимавшие рюкзак, медленно расслабились. В зале ожидания было шумно – объявляли прибытие очередного автобуса, смеялись дети, кто-то громко говорил по телефону. Но для них двоих время словно остановилось.
— Я видела твои рисунки, – тихо продолжала Вера. – Они прекрасны. И… они разбили мне сердце. Потому что на них я увидела, как сильно тебе было одиноко всё это время.
— Ты даже не знала, что я рисую, – в голосе Лизы звучала горечь. – Папа всегда говорил, что у меня талант. А ты… когда ты в последний раз заходила в мою комнату?
Вера прикусила губу. Действительно, когда? Месяц назад? Два? Она приносила белье… или это была домработница?
— Я нашла дневник папы, – произнесла она. – Анна Петровна принесла его вчера вечером. Он писал о тебе, о нас… О том, как хотел свозить нас на море этим летом.
Лиза вздрогнула:
— Дневник? Он… он правда писал обо мне?
— Каждый день. О твоих успехах в школе, о том, как ты рисуешь, о твоих мечтах… Он всё замечал, всё помнил. А я… я предала вас обоих. Спряталась за работой, думая, что так будет легче.
— Мне не нужна была сильная мама, – тихо сказала Лиза. – Мне нужна была просто мама. Та, которая обнимает, когда грустно. Которая слушает. Которая… просто есть.
Вера протянула руку и осторожно коснулась щеки дочери, стирая слезу:
— Я здесь. И больше никуда не денусь. Только… дай мне шанс всё исправить.
Прошло три месяца.
В городской галерее было непривычно многолюдно. По стенам развешаны картины – яркие, живые, пронзительные. Под каждой – аккуратная табличка: «Елизавета Соколова».
Это была первая персональная выставка Лизы. Небольшая, всего пятнадцать работ, но каждая – как окно в душу юной художницы. Здесь были и городские пейзажи, и портреты случайных прохожих, и натюрморты. Но главное место занимала большая картина в центре зала.
На ней был изображён их дом, залитый тёплым летним светом. На крыльце – три фигуры: высокий мужчина, женщина и девочка-подросток. Они держались за руки и улыбались. Вера не могла оторвать взгляд от этого полотна.
— Я назвала её «Семья», – Лиза подошла и встала рядом с матерью. – Потому что… мы всё ещё семья. Даже если папы больше нет с нами физически, он всегда здесь, – она коснулась груди в области сердца.
Вера обняла дочь за плечи, и впервые за долгое время это объятие было ответным, тёплым, настоящим. Они стояли молча, глядя на картину, и каждая думала о своём.
— Знаешь, – проговорила Лиза, не отрывая взгляда от полотна, – я всё-таки решила поступать в художественную школу здесь, в нашем городе. Столица подождёт.
— Почему? – тихо спросила Вера.
Лиза повернулась к матери, и в её глазах – таких похожих на отцовские – светилась улыбка:
— Потому что теперь у меня снова есть дом. Настоящий.
В этот момент к ним подошла пожилая женщина в элегантном костюме:
— Простите, вы – автор этих работ?
Лиза смущённо кивнула.
— Я представляю художественную галерею в столице. Мы бы хотели обсудить возможность организации вашей выставки у нас. Такой свежий взгляд, такая глубина чувств… У вас несомненный талант.
Вера почувствовала, как дочь напряглась, и мягко сжала её плечо:
— Это замечательное предложение, но, может быть, обсудим детали позже? Сегодня особенный день для нашей семьи.
Женщина понимающе улыбнулась и оставила свою визитку.
Вечером они сидели на кухне, пили чай с любимым Лизиным черничным пирогом (Вера наконец-то вспомнила рецепт) и говорили.
Просто говорили – обо всём на свете.
О том, как Лиза научилась рисовать, скрывая своё увлечение от матери.
О том, как Вера боялась остановиться хоть на минуту, потому что тогда пришлось бы чувствовать боль утраты.
О будущем, о мечтах, о страхах.
— Мам, а ты помнишь, как мы с папой устроили пикник прямо в гостиной? – Лиза улыбнулась воспоминаниям. – Тогда весь день лил дождь, а у нас были билеты в парк…
— Конечно, помню! – рассмеялась Вера. – Андрей расстелил плед, притащил корзину для пикника… А ты нарисовала на листах бумаги солнце и деревья и развесила по всей комнате.
— А помнишь, как папа учил меня кататься на велосипеде? Он так гордился, когда я проехала целых десять метров без поддержки…
— И тут же врезалась в куст сирени! – подхватила Вера. – Боже, как же мы испугались тогда… А ты встала, отряхнулась и заявила: «Я почти долетела до луны!»
Они смеялись и плакали, вспоминая.
За окном медленно падал снег, укрывая город белым одеялом.
В доме было тепло и уютно.
И где-то там, среди звёзд, Андрей наверняка улыбался, глядя на свою семью, которая наконец-то снова стала единым целым.
Потому что иногда нужно потерять что-то важное, чтобы понять: главное сокровище всегда было рядом.
Нужно только научиться его видеть.
— Прости, малышка, — рыдала Анастасия, обнимая плачущую дочь, — у меня другого выхода нет. Я тебя обязательно заберу, но позже…