Кира, как вкопанная, замерла перед дверью. Ключ торчал в скважине, как нож в спине — и по ощущениям было примерно то же. В её квартире кто-то шумел. Не просто разговаривали, а распоряжались, командовали. И голос был… ну конечно. Свекровь. Как же без неё.
— Юрочка, милый, давай диван вот сюда. А шкаф — господи, кто вообще додумался его тут поставить? Его бы на помойку, и сразу воздух посвободней станет, — раздавался голос Татьяны Васильевны с такой интонацией, будто она генеральный подрядчик на ремонте дворца.
Кира медленно, очень медленно открыла дверь — чтобы ни звука, ни скрипа, ни писка. В коридоре — чемоданы, сумки, какая-то тряпка с валенками. А в гостиной свекровь, как Наполеон на завоевании, командует двумя грузчиками. Юрий стоит, кивает, как болванчик в машине.
— А это, простите, что за цирк с мебелью? — тихо, но жёстко сказала Кира, замерев на пороге, словно поймала их за чем-то особенно неприятным.
— Кирочка, зайка! Ты уже пришла? — всплеснула руками Татьяна Васильевна, будто сейчас бросится в обнимку. — А мы тут, ну, как бы… освежаем обстановку. Ремонт в миниатюре, ничего глобального, не волнуйся.
— Какой ещё ремонт, Таня Васильевна? — Кира медленно перевела взгляд на Юрия. — Юра, ты вообще в своём уме? Что происходит?
— Ну, тут такое дело… — начал Юрий, как школьник у директора. — У мамы с отцом… ну, трения. Она пока поживёт с нами. Временненько.
— Временненько? — уточнила Кира, отступая на шаг. — Это как? День? Неделя? Или ты меня сейчас порадуешь цифрой “полгода”?
— Ой, ну не преувеличивай, Кира, — отмахнулась Татьяна Васильевна. — Максимум месяца три. Ну ладно, четыре. Пока я тут… отдышусь. И вообще, у вас места много. Я аккуратненько.
— Аккуратненько?! — Кира выронила сумку. — Меня вообще кто-то собирался спросить? Или я тут декорация к вашему семейному театру?
— Дочка, ну куда мне идти, а? На скамейке ночевать? — свекровь вздохнула, трагично приложив руку к груди, как будто её в этом доме никто не ждал, и она бедная скиталица.
— Это моя мама! — хмуро вставил Юра. — Ты же не можешь быть против родной матери?
— Я против самоуправства, Юра. Против того, что вы всё порешали без меня! Это моя квартира. Я тут жила до свадьбы. И не собираюсь уживаться в коммуналке с человеком, который считает мой вкус “безвкусицей”.
— Вот именно. До свадьбы жила, — свекровь резко сложила руки на груди. — Теперь вы семья. И сын, если что, имеет полное право пригласить маму. Тем более в такую трудную минуту.
Кира сжала зубы, развернулась и ушла в спальню, хлопнув дверью так, что свекровь дернулась.
Первые дни Кира молчала. Дышала через раз, как йог. Но к концу недели поняла — эта женщина пришла не в гости. Она пришла с чемоданами, правами и методичкой под названием “Как переделать чужую жизнь под себя”.
Мебель переставлена, шкафы перемыты, вещи выкинуты — всё, что не соответствовало “вкусу”.
— Это… это была ваза от мамы! Последний подарок перед… ну, ты поняла! — Кира держала в руках мусорный пакет с осколками и тряслась.
— Какая-то ерунда, — отмахнулась Татьяна Васильевна. — Пыль собирала. Я в “Ленте” купила новую — стильно, минимализм. Можешь радоваться.
К концу второй недели Кира почувствовала себя заключённой под домашним арестом. Проверки, допросы, осмотры.
— Опять опоздала? — встретила её свекровь у двери, надев очки, как участковый. — Юра голодный. Мужчинам надо есть вовремя, а не ждать, пока ты в офисе о карьерке своей мечтаешь.
— Я предупреждала. У нас дедлайн, проект горит. — Кира прошла мимо, даже не снимая куртки.
— В наше время жёны с работы к шести дома были. Супчик, компотик… — свекровь фыркнула. — А сейчас “бизнес-леди”, тоже мне.
Месяц прошёл. Кира проснулась однажды и поняла — она теперь не хозяйка. Она тут — гость. В своей же квартире.
Вечером, собравшись с духом, она поймала Юрия на кухне.
— Нам надо поговорить, — сказала она тихо, но твёрдо.
— Про что опять? — Юра невозмутимо грыз бутерброд. Вид у него был такой, будто ему вообще плевать — хоть армия в квартире марширует.
— Про твою маму. Она у нас уже месяц. Когда она уедет?
— Ну не сейчас же. У неё сложный период…
— А у меня, значит, курорт. Мне весело. Каждое утро с тещей в постели, ой, простите — со свекровью в тапках по кухне!
— Она просто хочет помочь, Кира. А ты как будто в засаду попала.
— Помочь? Она выбросила мои вещи! Мою кофту! Сказала — “старьё”! А я её ещё в универе носила!
— Ну, мама опытная женщина. Может, стоит прислушаться?
— Ты вообще слышишь, что говоришь?! Ты живёшь с двумя женщинами, и одна из них — не я.
В этот момент в кухню, как по сигналу, вошла Татьяна Васильевна. В руках — тряпка, на лице — недовольство.
— Опять скандал? Кира, ты как будто соревнования устраиваешь — сколько раз в день можно закатить истерику.
— Я? Это вы ураган тут устроили!
— В “вашей квартире”, как вы любите повторять, уже давно всё общее. Или ты забыла, что замужем?
— Нет, не забыла. И раз вы такая юридически подкованная — запишите: квартира куплена до брака. На деньги моей мамы. Всё задокументировано.
— И что теперь? Выгнать меня? Как собаку?
Кира помолчала, посмотрела на мужа. Он ел. Ел, как ни в чём не бывало, и даже не думал вставать.
— Нет, Татьяна Васильевна. Я просто выхожу. Из этой квартиры. Из этого балагана. С вещами.
Она вышла. Хлопнула дверью. Потом вернулась. Взяла ключ. И снова вышла. Уже без слов.
***
Следующие дни тянулись, как холодная овсянка с комками. Кира шныряла по дому, стараясь не встречаться глазами со свекровью, задерживалась на работе, ловила каждый повод уйти раньше — хоть на полчаса, лишь бы не слышать это вязкое:
— Юра, ну ты только посмотри, какая у тебя жена. Холодная, как прошлогодняя селёдка.
Юрий делал вид, что всё в порядке. Сидел вечерами, уткнувшись в планшет, жевал макароны, кивал матери, будто это сериал какой-то — “Свекровь атакует-3”, и ждал, пока оно само рассосётся. А оно, зараза, не рассасывалось.
Однажды утром Кира стояла у шкафа и как-то странно моргала: не от недосыпа, нет. От того, что любимого синего платья с V-образным вырезом там больше не было.
Она перевернула весь шкаф — с нервами, с душой, с поехавшей молнией на куртке. Нашла его. В мусорке. Вместе с ещё несколькими вещами, аккуратненько так уложенными, как на распродаже стыда.
— Татьяна Васильевна, вы это серьёзно? — голос у неё дрожал, но она держалась, вытащив платье из пакета, как знамя.
— А ты бы на себя со стороны посмотрела, — свекровь даже не вздрогнула. — В этом тряпье ты выглядишь, как дешёвая девчонка. Ты замужем. Пора одеваться прилично.
— Я сама разберусь, что мне носить, — Кира уже не дрожала. Она начала закипать.
— Юра, ну скажи ей что-нибудь! — воскликнула свекровь, разворачиваясь к сыну, будто за подмогой.
Юрий, медленно потягивая кофе, не отрываясь от экрана, буркнул:
— Мам, не начинай. Пусть носит, что хочет.
— Вот оно! Вот! — руки у Татьяны Васильевны взлетели к потолку, — Ему всё равно, как выглядит его собственная жена!
Кира стиснула зубы, сложила вещи обратно и захлопнула дверцу шкафа с таким звуком, что даже кошка под кровать нырнула. Но через пару дней она поняла, что дело, видимо, далеко не в платье. Пропали любимые туфли — те самые, чёрные, на каблуке, с которыми она чувствовала себя как минимум Клаудией Шиффер. А потом — косметичка. Исчезла, как зарплата в день аванса.
Апофеоз наступил, когда она проверила банковский счёт перед зарплатой — а там минус. Не просто пусто, а как в голове у курьера, который перепутал адрес.
— Юра, ты снимал деньги с нашего счёта? — спросила она вечером, стараясь говорить спокойно, но голос подрагивал, как у диджея на утренней волне.
— А, да, снимал, — не отрываясь от телефона, буркнул он. — Пашке понадобилось. Брату.
— Какому ещё Пашке?
— Моему. Младшему. У него там с бизнесом… ну, проблемы.
— Ты снял деньги и даже не спросил?
— Ну, мама сказала, что надо помочь. Это же семья. Разве жалко? — пожал плечами он, как будто речь шла о муке в шкафу, а не о тридцати тысячах.
— Жалко? — Кира сжала телефон, будто собиралась швырнуть им в голову. — Это мои деньги! Я их вкалывала!
— Наши, — тут как тут вбежала Татьяна Васильевна, с видом прокурора на первом заседании. — В семье всё общее. А Пашка вернёт. Обязательно.
— Когда? — Кира повернулась к ней, и в голосе звенело стекло.
— Ну… как только дела наладятся, — отмахнулась свекровь. — Кстати! Я тут подумала. Вам с Юрой надо бы квартиру побольше. Можно эту продать…
— Что?! — Кира даже вздрогнула, как от ушата ледяной воды.
— Я уже нашла хороший вариант. Трёхкомнатная. Район отличный, магазины рядом. Конечно, доплатить придётся… Но Юра возьмёт кредит, и всё устроится.
— Мам, может, не сейчас? — Юрий попытался было вставить слово, но голос был вялый, как вчерашняя манная каша.
— А когда, Юра? Вам детей рожать пора, а вы в этой берлоге сидите. Да и мне отдельная комната бы не помешала.
Кира встала. Просто встала, молча. И вышла. Кухня осталась позади вместе с запахом подгоревших тостов и семейного театра абсурда.
Она зашла в спальню, достала из сейфа папку с документами. Дарственная от мамы. Договор купли-продажи. Выписка из реестра. Всё лежало, аккуратно, по папочкам. Она медленно листала их, как священник молитвенник. Только вместо благодати — ярость в крови.
И тут — без стука, как к себе домой, зашла Татьяна Васильевна.
— Я всё решила! — бодро сообщила она. — Завтра поедем смотреть квартиру. Очень хороший вариант. Я думаю…
— Нет, — Кира даже не подняла головы. Просто аккуратно сложила документы обратно.
— Как это — нет? — Татьяна Васильевна замерла, будто в стену врезалась.
— Юра! — громко, чётко позвала Кира. — Зайди, пожалуйста. Поговорим.
Юрий пришёл. Не сказать, что бодро. Скорее, как ученик к директору. С телефоном в руке, с отрешённым видом.
— Присаживайтесь оба, — указала она на кровать. — Сейчас будет серьёзный разговор.
— Ой, ну что за театр-то, а? — фыркнула свекровь, но села. Даже юбку поправила, будто собиралась на приём к нотариусу, а не слушать, как её вот-вот вынесут из квартиры без фанфар.
***
Вот адаптированный отрывок в очеловеченном, разговорном стиле, как будто это рассказ женщины из соседнего подъезда, с характером, эмоциями, сарказмом и напряжением. Всё в духе Татьяны Устиновой, но живее, с повседневной болью и щепоткой иронии.
Кира бухнула папку с документами на стол так, что папка слегка подпрыгнула и съехала на край. И медленно повернулась к родственничкам, что уютно расселись на её диване, как будто это они тут хозяева, а не она.
— Я долго терпела. Очень долго, — голос у неё дрожал, но уже не от страха — от усталости. — Сначала вы ввалились ко мне, как буря с дождём, без предупреждения. Потом началась мелочь по тарелочкам: «тут не так, это передвинь, вот это бы выкинуть». Потом вообще без спросу полезли — одежда, книги, косметика. И вишенка на торте — мои деньги. Просто взяли. Без разговоров. Ну удобно же, правда?
— Опять начинается… — закатила глаза свекровь, перекатываясь на диване. — Юра, скажи ей уже что-нибудь. Она с ума сходит.
— Нет, это вы послушайте, — Кира резко подняла подбородок, и голос стал как наждачка по стеклу. — Вот это — документы на квартиру. Целиком моя. Куплена до брака. Мама мне помогла, и вот тут — дарственная. Деньги были мои. Не общие. Мои.
— И что? — Татьяна Васильевна поджала губы, как будто лимон проглотила. — Вы теперь семья. Всё общее. И квартира — тоже.
— Ошибаетесь, — Кира с удовольствием вытащила ещё один листок. — У нас с Юрой брачный договор. Инициатива была моя. Сюрприз, правда?
Юрий дёрнулся на месте, будто Кира его хлестанула ремнём по спине. Побледнел и отвернулся.
— Ты чего? — шипя, выдохнула мать. — Брачный договор? За спиной?
— Не за спиной, — Кира уже смотрела на мужа. — Он сам подписал. В здравом уме. И с ручкой в руке, между прочим. Помнишь, Юра? Я тогда ещё сказала: «Так спокойнее будет».
— Я думал, это просто бумажка… — пробурчал он, будто извиняясь перед стенкой.
— А теперь это бумажка — моё спасение.
Кира прошла к шкафу и без церемоний вытащила два чемодана. Один был новенький, с биркой, второй — старый, облупленный, как сама идея жить с роднёй.
— У вас есть час на сборы. Не больше.
— Чего?! — Татьяна Васильевна вскочила, как ужаленная. — Ты нас выгоняешь?! Свою семью?!
— Именно, — Кира посмотрела в упор. — Я больше не позволю вам устраивать тут балаган. Хватит. Это моя жизнь, мои вещи и мои деньги. И хватит делать вид, будто я у вас на содержании. Я взрослый человек. И с мозгами, между прочим.
— Юра! — взвизгнула свекровь. — Ты чего молчишь?! Скажи ей, что мы остаёмся!
— Кира, ну может обсудим… — Юра поднялся с кровати, как будто вставал под расстрел.
— Обсудим? — Кира хмыкнула. — Три месяца обсуждали. Всё время, пока твоя мама хозяйничала у нас как генерал в казарме. Я больше не обсуждаю. Я действую. Либо вы оба уходите сейчас, либо я вызываю полицию. У меня есть полное право. Квартира моя. Бумажки — вон на столе. Хотите — звоните адвокату, он всё подтвердит.
— Ты ещё пожалеешь! Неблагодарная! Мы к тебе всей душой, а ты… — Татьяна Васильевна подхватила чемодан, как гранату.
— Всем сердцем, ага… — Кира усмехнулась. — Вы пришли как гости, а повели себя, как захватчики. Командовать, переделывать, тянуть одеяло на себя. Деньги взять — пожалуйста. Мою одежду выкинуть — легко. И даже продать мою квартиру пытались. Душой, говорите?.. Я вам не собачка с балкона. Это мой дом. Моя жизнь.
Юра стоял и растерянно смотрел то на жену, то на мать, как мальчик в магазине игрушек, где всё дорого и страшно.
— Ты тоже выметайся! — прошипела свекровь. — Не смей с этой… жить!
— Юра сам решит, — перебила Кира, устало. — Но если решит остаться — то по моим правилам. Мама твоя — за дверью. Указаний больше не будет. Ни от кого. Иначе… ты знаешь.
Татьяна Васильевна молча вылетела из комнаты. Чемодан грохотал по полу, как барабан на похоронах.
Юрий остался. Пять секунд постоял. Потом шагнул к двери.
— Кира… может… ну давай поговорим…
— Нечего говорить. Выбирай — либо я, либо мама.
— Но это же… как я могу выбрать? Это же мама…
— Вот и выбирай. Я тебе не ультиматум ставлю. Просто не хочу больше быть третьей в нашем браке.
Он помолчал, поперхнулся и всё-таки пошёл следом за матерью. Хлопнула дверь. Эхо гуляло по квартире, как будто даже оно не знало, что теперь будет.
Кира медленно опустилась на кровать. Руки тряслись, ноги гудели. Но внутри — будто разлился тёплый чай. Спокойно. Свободно. Страшно, конечно, но по-другому — по-человечески.
Через неделю Юрий всё-таки позвонил.
— Может, поговорим? Мама уже отошла, домой вернулась…
— Нет, Юра, — ответила она почти шёпотом. — Я тоже отошла. И поняла: мне не нужен рядом человек, который не способен меня защитить. Даже от собственной мамы.
— Но я люблю тебя!
— Мало. Любовь — это не смайлики в мессенджере. Это когда ты за меня, а не за неё. Забери вещи в выходные. Я подала на развод.
Она нажала «отбой» и подошла к окну. На улице кто-то курил и смеялся, а у неё внутри — тишина. Но спокойная. Как будто наконец выключили тревогу.
Три месяца. За эти три месяца она выучила главное — уважать себя. Даже если придётся остаться одной.
Телефон потом трещал от звонков. Родня активизировалась, как муравьи в сахарнице. Она молча кидала номера в чёрный список. Даже бывшую подругу удалила — та что-то там бубнила про «семью надо сохранять».
Первую ночь Кира не спала. Лежала и слушала, как в квартире скрипит, дышит, живёт — без командиров и нытья. А утром — проснулась и пошла пить кофе. Сама. Без «ты опять не так налила». Без «ты чего в этом выходишь на улицу». Без «ты думаешь только о себе».
Через месяц — замки новые. И сердце новое. Развод прошёл быстро — спасибо брачному договору. Юрий поворчал, поныл, но быстро сдулся. Видимо, жил-то не сам, а по команде.
Про свекровь она больше не слышала. Говорят, вернулась к мужу. Видимо, сыночек оказался не таким уж и надёжным якорем.
А Кира… Кира наконец вздохнула. И зажила.
В её доме теперь правила были её. И ни одна Татьяна Васильевна больше их не перепишет.
— Муж выгнал меня с ребенком на улицу, но он не знал, что через год я куплю его дом и компанию