Знакомый скрип калитки отозвался в сердце щемящей тоской. Я стояла перед родительским домом, вдыхая терпкий аромат маминых пионов, и не могла заставить себя сделать шаг вперёд. Чемодан, который я привезла из Москвы, казался неподъёмным, хотя вещей там было – всего ничего. Тяжесть была в другом – в решении, которое я везла с собой.
– Наташенька! – мама выбежала на крыльцо, вытирая руки о фартук, расшитый васильками. – Доченька, наконец-то!
Её объятия были такими же крепкими, как в детстве, когда она встречала меня после школы. От неё пахло ванильными булочками – значит, готовилась к моему приезду, пекла моё любимое. Комок подступил к горлу.
– Мам, – только и смогла выдавить я, утыкаясь носом в её плечо.
– Что ж ты так похудела-то? – она отстранилась, разглядывая меня критическим взглядом. – Сергей совсем тебя не кормит?
При упоминании мужа я невольно напряглась. Мама, конечно, заметила – от её внимательных глаз ничего не укрывалось – но истолковала по-своему:
– Ну ничего, сейчас мы это исправим. Все уже собрались, ждут тебя. Бабушка твои пельмени налепила, знаешь, как она переживала, что ты так долго не приезжала!
Родительский дом встретил меня теплом и гомоном голосов. В большой комнате был накрыт праздничный стол – белоснежная скатерть, парадный сервиз, хрустальные рюмки поблескивали в свете люстры. Всё как в детстве, когда собиралась вся семья.
Бабушка Вера восседала во главе стола – маленькая, но такая властная в своём кружевном воротничке. Рядом – тётя Люда с дядей Колей, мои двоюродные сёстры с мужьями. И Ленка – младшая сестрёнка, единственная, кто знал правду о цели моего приезда. Она бросила на меня тревожный взгляд.
– Ну наконец-то собрались! – возвестила бабушка, постукивая ложечкой по столу. – Садись, внученька, рассказывай, как там в твоей Москве.
Я опустилась на стул, чувствуя, как дрожат колени. Разговоры, смех, звон посуды – всё слилось в какой-то отдалённый гул. Передо мной стояла тарелка с любимыми пельменями, но кусок не лез в горло.
– А где Сергей? – спросила тётя Люда, накладывая себе салат. – Что ж ты одна приехала?
Вот он – момент, которого я так боялась. Я посмотрела на маму – она улыбалась, такая счастливая, гордая… Сейчас эта улыбка погаснет.
– Мне нужно вам кое-что сказать, – мой голос прозвучал неожиданно твёрдо. – Я подала на развод.
Звон вилки о тарелку прорезал внезапно наступившую тишину. Бабушка застыла с поднесённой ко рту ложкой. Мама побледнела.
– Что ты такое говоришь? – тётя Люда первая нарушила молчание. – Какой развод? У вас же всё хорошо!
– Нет, – я сжала под столом кулаки так, что ногти впились в ладони. – У нас не хорошо. У нас никогда не было хорошо. Я больше не могу так жить.
– Наташенька, – мамин голос дрожал, – доченька, ты просто устала. Это всё Москва, работа…
– Нет, мама. Дело не в усталости. Я вышла за Сергея, потому что так было нужно, потому что «приличная девочка должна выйти замуж до тридцати». Потому что он из хорошей семьи, потому что все вы его одобрили. Но я его не любила. И сейчас не люблю.
Бабушка с грохотом опустила ложку:
– Что за глупости! Любовь приходит в браке. Думаешь, мы с твоим дедом сразу друг друга полюбили? Со временем всё приходит.
– Пять лет прошло, бабушка. Ничего не пришло. Я задыхаюсь в этом браке, в этих… традициях.
Я почувствовала под столом лёгкое прикосновение – Ленка сжала мою руку. Единственная, кто мог понять.
Мама встала из-за стола, её руки тряслись:
– Извините, – пробормотала она и быстро вышла из комнаты.
Я смотрела на недоеденные пельмени, на праздничный стол, который должен был стать встречей любящей семьи, а превратился в поле боя. За окном темнело, и первые звёзды равнодушно глядели на наш семейный ужин, где я только что разрушила все правила, все традиции, всё, что считалось незыблемым в нашей семье.
Но внутри, несмотря на боль и страх, я чувствовала странное облегчение. Наконец-то правда была сказана.
После маминого ухода в комнате повисла тяжёлая тишина. Только ходики на стене – старые, ещё прабабушкины – методично отсчитывали секунды, словно приговор. Тик-так, тик-так… Каждый удар отдавался в висках.
– Это всё твоя Москва, – нарушила молчание тётя Люда, поджав губы. – Вот что она с людьми делает! Приличная девушка в нашей семье никогда…
– А что такое «приличная девушка», тётя Люда? – я почувствовала, как внутри поднимается волна возмущения. – Та, которая живёт с нелюбимым человеком, потому что так надо? Та, которая каждое утро просыпается с мыслью «только бы дожить до вечера»?
Бабушка побелела, её маленькие руки, испещрённые венами, вцепились в край стола:
– Замолчи сейчас же! Ты не понимаешь, о чём говоришь. Думаешь, легко было твоей маме? Думаешь, мне было легко? Но мы жили, работали, детей растили…
– И были несчастны, – тихо добавила я.
– Что ты сказала? – бабушкин голос задрожал.
– Я видела, бабушка. Видела, как ты плакала по ночам после смерти дедушки. Не от горя – от облегчения. Потому что наконец-то можно было быть собой.
Звук пощёчины разрезал воздух. Тётя Люда ахнула. Моя щека горела, но я не отвела взгляд от бабушкиных глаз, полных слёз.
– Как ты смеешь… – прошептала она. – Как ты смеешь говорить такое о твоём дедушке? Он был хорошим человеком!
– Да, был. Но вы друг друга не любили. И все об этом знали, только говорить боялись.
Ленка вскочила со своего места:
– Наташа права! – её голос дрожал, но в нём звучала решимость. – Мы все живём по каким-то правилам, которые сами себе придумали. «Так надо», «что люди скажут», «традиции»… А счастья нет!
– Лена! – окрикнул её отец. – А ну сядь!
– Нет, папа. Я тоже хочу сказать. Знаешь, почему я до сих пор не замужем? Потому что боюсь. Боюсь стать как мама, как тётя Валя, как все наши тётушки – вечно недовольные жизнью, но терпящие, потому что «так надо».
В комнате словно воздуха не стало. Дядя Коля побагровел, тётя Люда прижала руку ко рту. А я смотрела на сестру и не узнавала её – всегда тихая, послушная Ленка наконец-то нашла свой голос.
Бабушка медленно поднялась из-за стола:
– Я не буду это слушать. Неблагодарные… – она направилась к двери, но у порога остановилась. – Когда твой брак развалится, Наташа, не приходи ко мне плакаться. Ты сделала свой выбор.
Едва за ней закрылась дверь, как тётя Люда тоже встала:
– Что ж, праздник, я так понимаю, окончен. Пойдём, Коля.
Они ушли, забрав с собой детей, которые во время всей сцены сидели тихо, как мышки. В комнате остались только мы с Ленкой.
– Прости, – прошептала сестра, – я не хотела устраивать сцену. Просто… просто достало всё это.
Я обняла её:
– Это ты меня прости. Я втянула тебя…
– Нет, – она покачала головой. – Ты просто сказала вслух то, о чём мы все молчали годами. Знаешь, я горжусь тобой.
За окном раздался раскат грома – собиралась гроза. В детстве мы с Ленкой всегда прятались под одеялом во время грозы, придумывая истории о том, как однажды станем совсем взрослыми и свободными. И вот теперь…
– Пойду к маме, – я поднялась. – Надо поговорить.
– Хочешь, я с тобой?
– Нет, – я улыбнулась. – Это я должна сделать сама.
Мама нашлась в своём любимом месте – на веранде, где она всегда пережидала семейные бури. Сколько я себя помню, эта веранда была её убежищем. Старое плетёное кресло-качалка, горшки с геранью на подоконниках, засушенные травы под потолком… Здесь всегда пахло летом, даже в самую лютую стужу.
Она сидела, глядя в темнеющий сад, где набухшие грозой тучи нависали над яблонями. В руках – старый фотоальбом в потёртой бархатной обложке. Я знала этот альбом наизусть: их с папой свадьба, мы с Ленкой маленькие, семейные праздники – вся жизнь, аккуратно разложенная по страницам.
– Мам, – тихо позвала я.
Она не обернулась, только плечи едва заметно дрогнули.
– Знаешь, – голос её звучал непривычно глухо, – когда ты родилась, я поклялась себе, что ты будешь счастливее меня. Что у тебя всё будет правильно, по-настоящему…
Она перевернула страницу альбома – на фотографии мы с Сергеем в день свадьбы. Я в белом платье, которое выбирала не я, а мама с бабушкой. С причёской, которую они считали подходящей. С улыбкой, которую от меня ждали.
– Мы с твоим отцом поженились по любви, – продолжала мама. – Представляешь? По настоящей любви. Бабушка была против – он простой шофёр, а я из учительской семьи. Но я настояла на своём.
Она наконец повернулась ко мне, и я увидела в её глазах слёзы:
– А потом… потом жизнь началась. Быт, проблемы, его вечные командировки, мои попытки всем угодить… Любовь как-то незаметно ушла. И знаешь, что самое страшное? Я даже не заметила, когда это случилось.
Первые капли дождя застучали по крыше веранды. Где-то вдалеке прогрохотал гром.
– Я думала, у тебя будет по-другому, – мама провела рукой по фотографии, словно пытаясь стереть её. – Если всё сделать правильно, по правилам – приличный муж из хорошей семьи, свой дом, стабильность… Я так хотела уберечь тебя от своих ошибок.
– Мама, – я опустилась перед ней на колени, взяла её руки в свои. – Ты не совершила ошибку. Ты любила. По-настоящему любила, пусть даже это не продлилось вечно. А я… я даже не знаю, что это такое.
– Но Сергей… он же хороший человек.
– Да, хороший. Правильный. Удобный. Но я не живу с ним – я существую. Понимаешь? Каждый день как предыдущий, без радости, без боли – вообще без чувств. Я как будто не живу вовсе – встала, оделась, приготовила завтрак, работа, дом, ужин… И так каждый день по кругу, без единой мысли в голове. Как заводная кукла.
Дождь лил всё сильнее, капли стучали по стеклу веранды, и от этого стука на душе становилось спокойнее. Как в детстве, когда мы с Ленкой прятались тут от грозы.
Мама долго смотрела в окно, потом повернулась ко мне. И впервые за этот вечер я увидела в её глазах не осуждение, а что-то другое… понимание, может быть?
– Наташ, – тихо спросила она, – а чего ты хочешь? Вот правда – чего?
– Хочу быть собой, мам. Не той, какой вы все хотите меня видеть. Не той, которая всем удобна. А просто… собой. Даже если наделаю ошибок. Даже если будет трудно.
Она замолчала, и тишина, кажется, длилась целую вечность. За окном сверкнула молния, и на секунду стало светло как днём – я успела заметить, как по маминой щеке скатилась слеза.
– Знаешь, – наконец сказала она тихо, – я ведь в молодости рисовать любила. Мечтала стать художницей… А бабушка сказала – несерьёзно это, нужна нормальная профессия… И я стала учительницей математики.
– Ты жалеешь?
– Нет… и да. Я люблю своих учеников, люблю свою работу. Но иногда… иногда я достаю старые краски и рисую. Тайком, словно делаю что-то постыдное.
Она закрыла альбом и впервые за вечер улыбнулась – слабо, через силу, но искренне:
– Я не хочу, чтобы ты через двадцать лет доставала из шкафа свою несбывшуюся мечту. Даже если весь мир будет против… даже если я не всегда смогу тебя понять… Живи, доченька. Живи по-своему.
Я уткнулась лицом в её колени, как в детстве, и разрыдалась. Она гладила меня по голове, и её пальцы дрожали.
– Только пообещай мне одну вещь, – прошептала она.
– Что?
– Будь счастлива. По-настоящему счастлива. Иначе всё это зря.
Прошло полгода. Я сидела в своей новой квартире в Санкт-Петербурге и перебирала старые фотографии. За окном падал первый снег, укрывая город белым одеялом. На столе дымилась чашка чая, а рядом лежало письмо от мамы – уже не электронное, а настоящее, на бумаге, как она любит.
Последние месяцы пролетели как один день. Развод, переезд, новая работа в художественной галерее – я наконец-то занималась тем, о чём всегда мечтала. Особенно радовало, что этот выбор принесло не только душевное, но и материальное удовлетворение – моя первая выставка оказалась успешной.
Звонок в дверь застал меня врасплох. На пороге стояла Ленка – раскрасневшаяся с мороза, с чемоданом и сияющими глазами.
– Сюрприз! – она кинулась мне на шею. – Я поступила! В театральный! Представляешь?
Я ахнула:
– Как? Когда? А родители?
– После твоего отъезда я много думала… – Ленка прошла в квартиру, на ходу стягивая шарф. – Знаешь, ты как будто дверь открыла. Не только для себя – для всех нас.
Она опустилась в кресло, подтянула колени к подбородку – совсем как в детстве.
– Мама теперь ходит на курсы рисования. Представляешь? Сказала – пока не поздно начать жить для себя. А бабушка… – Ленка хитро улыбнулась, – бабушка достала с чердака свой старый аккордеон.
– Тот самый? – я не могла поверить своим ушам. – Который дедушка запретил?
– Ага! Оказывается, она с детства мечтала играть. И знаешь что? Она уже может «Подмосковные вечера»! Правда, ужасно фальшиво, – Ленка рассмеялась. – Но такой счастливой я её никогда не видела.
Я смотрела на сестру и не узнавала её – куда делась та тихая, неуверенная в себе девочка? Передо мной сидела молодая женщина, точно знающая, чего хочет от жизни.
– А папа с мамой? – осторожно спросила я. – Как они отреагировали на театральный?
Ленка вздохнула:
– Сначала был скандал, конечно. Папа кричал, что актрисы – это несерьёзно. Но мама… мама вдруг встала на мою сторону. Сказала – хватит ломать детям жизнь своими страхами.
Я достала из шкафа вторую чашку, заварила свежий чай. За окном снег падал всё гуще, превращая город в сказку.
– Знаешь, что самое удивительное? – Ленка грела руки о чашку. – Тётя Люда на прошлой неделе подала на развод.
Чай едва не пролился мне на колени:
– Что?!
– Ага! Сказала – двадцать лет терпела нелюбимого мужа, хватит. Представляешь, она на танцы ходить начала! В пятьдесят пять лет!
Мы рассмеялись, но это был не злой смех – скорее, радостный. Словно весь наш род женщин наконец-то сбрасывал с себя оковы «правильной жизни».
– А ты? – Ленка внимательно посмотрела на меня. – Не жалеешь?
Я подошла к окну. Город внизу переливался огнями, как новогодняя ёлка. На улицах спешили люди – кто-то с работы домой, кто-то на свидание, кто-то просто гулял по вечернему городу. У каждого своя история, свой путь. И у меня теперь тоже.
– Знаешь, – я улыбнулась, глядя на падающий снег, – до сих пор иногда просыпаюсь утром и первые несколько минут не верю, что всё это происходит со мной. Что можно вот так просто встать и прожить день по-своему. Без оглядки на чужие ожидания, без необходимости соответствовать чьим-то представлениям о правильной жизни.
Я достала из конверта мамино письмо:
– Вот, почитай. Мама пишет, что гордится мной. Представляешь? Не потому, что я соответствую каким-то стандартам, а потому, что нашла в себе силы быть собой.
Ленка прижалась к моему плечу, как в детстве:
– А помнишь, как мы мечтали в детстве о свободе? Сидели на этой самой веранде и придумывали, какой будет наша жизнь…
– Помню, – я улыбнулась. – Только реальность оказалась куда интереснее наших фантазий.
За окном мигнула и зажглась гирлянда на соседнем доме. Скоро Новый год – первый год моей настоящей, свободной жизни. И глядя на счастливое лицо сестры, на мамино письмо, на падающий снег, я точно знала: всё только начинается.
Пока я выхаживала мужа, его мать и сестра пытались переоформить нашу квартиру