Протянув руки, я держала своё старое пальто, словно предъявляла немого свидетеля. Ткань на локтях истончилась до прозрачности, воротник потерял форму, а пуговицы держались на честном слове. Семь лет верной службы — вполне достойный срок.
— Вить, смотри, совсем износилось, — я старалась говорить буднично, без нажима. — Может, в этом месяце купим новое? Зима скоро.
Виктор оторвался от газеты, взглянул мельком — так смотрят на докучливую муху — и снова уткнулся в свои новости.
— Людок, ну чего ты выдумываешь? Ещё походит твоё пальто. Рукава подшить — и нормально.
Я молча повесила пальто на плечики, расправила складки. В зеркале шкафа отразилось моё лицо — немолодая женщина с тихими глазами.
— Понимаешь, мне неловко в нём уже. На работе все в новом ходят…
— А я вот что думаю, — Виктор вдруг оживился, отложил газету. — Мне Петрович говорил, сейчас эхолоты в «Охотнике» со скидкой. Представляешь? Будем на рыбалке сразу видеть, где косяк. Красота!
Глаза его загорелись мальчишеским блеском. Мой Витя всегда был таким — загорался идеями, особенно если дело касалось его увлечений.
— Эхолот? А сколько он стоит? — спросила я, уже зная ответ.
— Да недорого совсем! Тысяч пятнадцать-восемнадцать. Зато представь, сколько рыбы привезём! Окупится за пару выездов.
Что-то внутри меня сжалось, словно старая пружина. Муж говорил что-то ещё про характеристики прибора, про то, как они с Петровичем опробуют его на ближайших выходных, а я кивала и улыбалась. Научилась улыбаться, когда хочется плакать.
— Ужинать будешь? — прервала я его рыболовный монолог, направляясь на кухню.
— Буду, конечно, — он хлопнул газетой. — Ты чего такая кислая? Весна рано кончится, потом до осени походишь в этом пальто, а там и новое купим.
Я резала хлеб, не отвечая. В нашей семье все траты всегда делились на «нужные» и «твои прихоти». За тридцать лет брака я к этому привыкла. Наша зарплата, но его решения. Общий бюджет, но не для меня.
Запретное удовольствие
В торговом центре было шумно и ярко, но я не замечала ни людей, ни музыки. Отпросилась с работы пораньше, сказала, что к врачу. А сама — сюда, в царство женских радостей и соблазнов.
Отдел верхней одежды встретил меня запахом новой ткани. Пальто висели рядами — строгие и игривые, тёмные и светлые. Пальцы сами потянулись к тёмно-синему с изящным воротником.
— Помочь? — молоденькая продавщица возникла рядом так внезапно, что я вздрогнула.
— Да, пожалуй… Можно примерить вот это?
Я чувствовала себя воришкой, будто делала что-то неправильное. Просто примерить — ничего такого.
В примерочной повесила сумку на крючок, стянула старую куртку, расправила плечи. Пальто легло на них как влитое, словно для меня и шили. Мягкая шерсть, подкладка из гладкого атласа, изящная линия силуэта. Я застегнула пуговицы дрожащими пальцами.
В зеркале отражалась другая женщина — статная, уверенная. Моё лицо с такими знакомыми морщинками вдруг помолодело. Глаза заблестели. Когда я последний раз видела себя такой… нарядной?
— Вам очень идёт, — заглянула продавщица. — Как по вам сшито. Восемь тысяч девятьсот, сейчас скидка.
Я провела ладонью по рукаву, погладила воротник. Восемь тысяч. Половина моей зарплаты. Что скажет Виктор? «Ты с ума сошла? А счета? А ремонт в ванной?»
Улыбка медленно сползла с лица. Я вдруг увидела, как проведу весь вечер, оправдываясь. Как буду доказывать своё право на эту покупку. Как потом месяц буду чувствовать вину, глядя на это пальто.
— Замечательно сидит, — ещё раз подтвердила продавщица. — Берёте?
Я покачала головла. Медленно расстегнула пуговицы, стянула пальто с плеч. Повесила на плечики.
— Не сегодня, — сказала, не глядя ей в глаза. — Спасибо, я подумаю.
Выходила из магазина странно опустошённая. Будто вместе с этим несостоявшимся пальто с вешалки сняли и повесили обратно какую-то часть меня самой. Ту, что ещё хотела радоваться простым вещам, хотела нравиться себе.
А может, пора признать правду — я просто боюсь. Боюсь сказать «я хочу» вслух.
Неудобная правда
— Мам, опять в этой древности ходишь? — Ирина бросила ключи на тумбочку и чмокнула меня в щёку.
Дочка заскочила без звонка, как всегда — ураганом. Высокая, решительная, в модном плаще. Вся в отца характером, только с моими глазами.
— А что с ней не так? — я машинально одёрнула рукава потрёпанной куртки. — Тёплая ведь.
— Мам, ей лет сто! — Ирина закатила глаза. — У моей свекрови и то гардероб современнее.
Я промолчала, разливая чай. Ирине всегда казалось, что она лучше знает, как мне жить. С тех пор как вышла замуж и стала финансовым директором в своей компании, особенно.
— А где папа? — спросила она, обводя взглядом квартиру.
— На рыбалке с Петровичем. Новый эхолот обкатывают.
— Эхолот? — Ирина отставила чашку. — Это который за двадцать тысяч?
— За восемнадцать, — поправила я. — С хорошей скидкой взяли.
Дочь уставилась на меня так, будто я только что призналась, что прячу инопланетянина на балконе.
— И это при том, что у тебя такая… — она кивнула на мою куртку, подбирая слово, — гардеробная ситуация?
Я пожала плечами:
— Витя считает, что моя куртка ещё вполне…
— Стоп! — Ирина подняла руку. — Витя считает? А ты сама что считаешь?
Вопрос застал меня врасплох. Я замерла с чайником в руке, не зная, что ответить.
— Мам, — голос дочери стал мягче, — ты что, серьёзно не можешь сама купить себе пальто? У вас с папой общий бюджет, верно?
— Конечно, общий, — кивнула я.
— Тогда почему на его снасти деньги есть, а на твоё пальто — нет?
Что-то внутри меня дрогнуло. Ирина озвучила то, о чём я сама старалась не думать все эти годы.
— Просто у нас всегда так было, — тихо сказала я. — Витя решает…
— Что, прости? — Ирина аж привстала со стула. — Мама, это же нечестно! Ты тоже работаешь. Это и твои деньги тоже!
Моё лицо вспыхнуло — от стыда, от неловкости, от странного чувства, похожего на гнев. Да, я работаю библиотекарем тридцать лет. Да, я всегда приносила зарплату домой. Почему же мне нужно оправдываться за каждую покупку для себя?
— Знаешь, Ира, — сказала я, удивляясь твёрдости в собственном голосе, — а ведь ты права.
Дочь смотрела на меня так, будто видела впервые.
— Конечно, права, — сказала она. — И что ты теперь сделаешь?
Чаша терпения
Воскресенье выдалось промозглым. Я перебирала книжные формуляры за кухонным столом, когда хлопнула входная дверь. Витя вернулся с рыбалки — раскрасневшийся, довольный, с пакетом в руках.
— Людок, ты не представляешь! — он сбросил ботинки прямо посреди прихожей. — Такой клёв был! Петрович всего три штуки поймал, а я — во! — он приподнял пакет.
— Замечательно, — я улыбнулась, откладывая бумаги. — Давай почищу, на ужин пожарим.
Виктор прошёл на кухню, достал из холодильника бутылку пива.
— А еще, смотри, что купил!
Он вытащил из другого пакета коробку с блеснами — разноцветные, они сверкали в его ладони, как драгоценности.
— Японские! Ты представляешь? По триста рублей штука, но какие! Карась на них идёт как заговорённый.
Я молча помыла руки, достала разделочную доску. Рыба пахла илом и холодной рекой.
— И ещё сапоги взял, смотри, — Виктор приволок в кухню огромные резиновые сапоги. — Прежние-то все в трещинах были, ноги мёрзли.
— И сколько… всё это стоило? — спросила я, разрезая первую рыбину.
— Да недорого! Сапоги три с половиной, блесны — набор за две с чем-то… — он отхлебнул пива. — А что?
Нож в моей руке замер. Шесть тысяч. Просто так. Даже не посоветовавшись. А потом он будет считать каждую копейку в чеке из продуктового.
— Ничего, — сказала я, продолжая чистить рыбу.
— Что-то ты сегодня не в духе, — Виктор пожал плечами. — Устала, что ли?
Я молчала. Слова, готовые сорваться с губ, пришлось проглотить: «А как же мое пальто? Почему на твои блесны деньги находятся, а на мои вещи — нет?». Но я не сказала этого вслух. Как всегда.
— Завтра, кстати, мы с мужиками опять собираемся, — продолжал Виктор. — Петрович говорит, в заливе щука пошла…
Он говорил и говорил, а я смотрела на его довольное лицо и чувствовала, как что-то внутри меня медленно закипает. Тридцать лет. Тридцать лет я ставила его желания выше своих. Его хобби, его друзья, его потребности. А моё пальто всегда могло «ещё походить».
… Думаю, надо бы ещё термос новый купить, — донеслось до меня сквозь шум в ушах. — Этот уже старый совсем, чай быстро остывает…
Я резко опустила нож. Каждое его слово словно вбивало последний гвоздь в крышку гроба моего терпения.
— Хорошо, Витя, — сказала я, вытирая руки. — Конечно, купи.
Шаг к себе
Зарплату выдали утром. Я сунула конверт в сумку и весь день не могла сосредоточиться на работе. В голове стучала одна мысль: «Сегодня. Сделаю это сегодня».
В пять я закрыла библиотеку и вместо того, чтобы сесть на автобус до дома, зашла в торговый центр. Сердце колотилось как сумасшедшее.
«Тебе пятьдесят восемь, Людмила Сергеевна, — сказала я себе. — Пора уже научиться покупать то, что хочется».
Но руки всё равно дрожали. Тридцать лет привычки не вытравишь за пару дней. Тридцать лет оглядки на мужа, тридцать лет «а что скажет Витя».
Я шла через торговый зал, глядя прямо перед собой. Ни на что не отвлекаясь, ни о чём не думая — иначе передумаю, струшу, убегу. Отдел верхней одежды встретил меня всё тем же уютным запахом новой ткани.
Синее пальто висело там же, на том же месте. Будто ждало меня.
— Здравствуйте, — сказала я подошедшей девушке-консультанту. Не та, что в прошлый раз, новенькая. — Я хочу примерить вот это пальто.
Слова дались с трудом, но я выговорила их. Примерочная, знакомое зеркало, знакомый момент, когда пальто ложится на плечи.
Я смотрела на своё отражение и не узнавала женщину в зеркале. Она держала спину прямо. Она улыбалась. Её глаза блестели. Синий цвет оттенял седину в волосах, делая её благородной, а не просто старческой.
Пальто село идеально, словно по мне кроили. Я повернулась, разглядывая себя со всех сторон. Не дешёвое, не кричащее — достойное. Как я сама.
— Берёте? — спросила консультант.
На мгновение я замерла. В голове промелькнуло: что скажет Витя? Как отреагирует? Что будет, если…
— Да, — сказала я твёрдо. — Беру.
Протягивая карточку на кассе, я чувствовала странную смесь страха и восторга. Похоже на прыжок с парашютом — я никогда не прыгала, но представляла именно так.
— Восемь тысяч девятьсот, — сказала кассирша. — Прикладывайте.
Я приложила карту. Пискнул терминал.
— Оплата прошла, — улыбнулась кассирша. — Ваш чек.
Сложенное пальто легло в пакет, чек — в сумку. Выходя из магазина, я шла так легко, будто за спиной выросли крылья.
В конце концов, это моя зарплата. Моя жизнь. Моё пальто.
И мой выбор.
Буря в стакане
Пальто я повесила в шкаф и прикрыла старой курткой. Трусость? Возможно. Но мне нужно было время — подготовиться, собраться с духом.
В выходные Виктор уехал на рыбалку, и я немного успокоилась. А в понедельник утром надела новое пальто на работу. Весь день ловила на себе одобрительные взгляды коллег, заведующая даже спросила, не сменила ли я парикмахера — так посвежело моё лицо.
Я вернулась домой окрылённая, поставила чайник. И вдруг услышала, как в прихожей хлопнула дверь. Виктор. На три часа раньше обычного.
— Людок, ты дома? — крикнул он с порога.
— На кухне, — отозвалась я, чувствуя, как сердце проваливается куда-то вниз.
Он прошёл в кухню, бросил на стол бумажник. По лицу поняла — что-то случилось.
— Представляешь, Николаича с работы уволили, — выпалил он. — Говорят, сокращение. Я как услышал, сразу к директору… А тот мне: «Готовься, Петров, может и тебя коснуться».
Я молча поставила перед ним чашку.
— И что теперь? — спросила тихо.
— А что? Переживём! — он махнул рукой, но я-то видела, как дрогнули его губы. — Я в гараже инструмента на пол-магазина, подрабатывать буду, если что.
И полез в карман за сигаретами.
— Только вот экономить придётся, — добавил он, выуживая зажигалку. — Кстати, ты зарплату получила?
Внутри у меня всё оборвалось.
— Получила, — кивнула я.
— Давай сюда, — протянул руку Виктор, — я на сберкнижку положу. На всякий случай.
Я смотрела на его протянутую руку — загорелую, с въевшейся в морщинки машинной смазкой. Руку, которая всегда забирала мою зарплату. Всю. До копейки.
— Я… — слова застревали в горле, — я не могу.
— В смысле? — Виктор нахмурился. — Почему это?
— Я кое-что купила.
Он медленно опустил руку.
— Что купила?
Пора было признаваться. Я встала, прошла в прихожую и вернулась с пакетом. Достала пальто, расправила на спинке стула.
— Вот, — сказала тихо.
Виктор смотрел на пальто, словно на что-то непонятное, чужеродное. Потом перевёл взгляд на меня:
— Сколько?
Я молча протянула ему чек. Он уставился на цифры, будто не веря своим глазам.
— Ты с ума сошла? — выдохнул он. — Почти девять тысяч? Сейчас? Когда меня вот-вот уволят?
— Я не знала про увольнение, — ответила я. — Купила в прошлую пятницу.
— Надо вернуть, — отрезал он. — Немедленно.
Я покачала головой:
— Нет, Витя. Не верну.
— Что значит «не верну»? — его голос взлетел на октаву выше. — Ты понимаешь, что мы на грани? Что есть кредит за машину? Что…
— Я понимаю, — перебила я, удивляясь спокойствию своего голоса. — Но я не подчинённая тебе. Я твоя жена. И я тоже имею право решать.
Новое равновесие
Три дня мы почти не разговаривали. Витя уходил рано, приходил поздно. Я оставляла ужин на плите, стелила постель и делала вид, что сплю, когда он ложился рядом.
За тридцать лет у нас бывали ссоры и похуже. Переживём и эту, думала я. Но что-то изменилось — во мне. Я больше не чувствовала себя виноватой. Не мучилась сомнениями. Впервые за долгие годы я ощущала… правоту.
В пятницу вечером я возвращалась с работы в новом пальто. Моросил дождь, но мне было тепло и уютно. У подъезда столкнулась с соседкой Зинаидой Петровной.
— Ой, Людочка! — всплеснула она руками. — Какая ты красивая! Это новое пальто?
— Да, — я улыбнулась, чувствуя, как теплеет в груди от простой человеческой похвалы.
— Тебе очень идёт. Такой цвет благородный, и силуэт…
Дверь подъезда открылась, и на крыльцо вышел… Виктор. Он замер, увидев нас, потом медленно приблизился. В руке — букет гвоздик, неумело завёрнутый в бумагу.
— Здравствуйте, Зинаида Петровна, — кивнул он соседке.
— И тебе не хворать, Витя, — хитро прищурилась та и, бросив на меня многозначительный взгляд, заспешила в подъезд.
Мы остались одни под моросящим дождём.
— Это тебе, — Виктор протянул букет. — С получки.
Я приняла цветы, вдохнула нежный аромат. Гвоздики. Он дарил их мне, когда ухаживал. В последний раз — лет пятнадцать назад.
— Спасибо, — сказала я.
Он переминался с ноги на ногу, явно не зная, с чего начать.
— Ты это… красивая сегодня, — выдавил наконец. — Пальто тебе идёт.
Я кивнула, не зная, что ответить. Мы стояли под дождём — двое немолодых людей с букетом между ними.
— Слушай, — решился он, — пойдём домой. Чаю попьём. Поговорим.
Дома он помог снять пальто — впервые за много лет. Бережно повесил на плечики, провёл рукой по рукаву.
— Хорошая вещь, — сказал задумчиво. — Качественная.
Я заварила чай, достала печенье. Мы сели друг напротив друга, как в первый день знакомства — немного настороженные, немного смущённые.
— Людок, — начал он, глядя в чашку, — я вот что подумал… Может, нам как-то по-другому с деньгами поступать? Не то чтобы я против твоего пальто. Просто… неожиданно вышло.
— Как по-другому? — спросила я.
— Ну, например, на общие расходы отдельно откладывать. А остальное — кто на что хочет. И советоваться, если покупка крупная.
Я смотрела на него с изумлением. За тридцать лет такого предложения от него не поступало ни разу.
— Звучит справедливо, — сказала я, чувствуя, как губы сами собой растягиваются в улыбке.
Виктор поднял глаза и вдруг улыбнулся в ответ — открыто, по-мальчишески.
— У нас же общий бюджет, верно? — сказал он, отхлебывая чай. — Только я, кажется, забыл, что общий — не значит только мой.
Я смотрела на своего мужа — знакомое до последней морщинки лицо, седеющие виски, глаза, которые я любила столько лет. Он менялся. Медленно, трудно, но менялся.
— Знаешь, я ведь не собиралась его покупать, — призналась я. — Несколько раз примеряла и уходила. А потом подумала — почему я должна оправдываться за то, что хочу выглядеть… достойно?
Виктор опустил голову.
— Я не замечал, — сказал он тихо. — Привык, что ты всегда соглашаешься. Что тебе вроде как… не очень-то и надо.
— Надо, Витя, — я накрыла его руку своей. — Просто я не умела просить. Боялась конфликтов. Но сейчас — как будто отпустило что-то внутри.
За окном темнело. Дождь усилился, барабаня по карнизу. Мы сидели в уютном свете настольной лампы, и мне казалось, что мы только начинаем по-настоящему узнавать друг друга — спустя тридцать лет брака.
— Мне Петрович сегодня сказал, — вдруг произнёс Виктор, — что меня точно не уволят. Слухи ходили, но директор решил технический отдел не трогать.
— Это хорошо, — кивнула я.
— Да… Только знаешь, я всё равно хочу подработку найти. — Виктор смотрел мне прямо в глаза. — Хочу на море тебя свозить летом. Давно мечтал, да всё откладывал.
Я почувствовала, как к горлу подкатывает комок.
— А ещё, — он запнулся, — я твоего супа хочу. С фрикадельками. Сто лет не ели.
Я улыбнулась сквозь набежавшие слёзы:
— Сварю завтра.
Мы просидели так до поздней ночи. Говорили — тихо, неторопливо — о прошлом, о детях, о мечтах, о планах. Словно заново знакомились друг с другом.
У нас был общий бюджет. И общая жизнь. Теперь — по-настоящему общая.
— У нас общая семья — но раздел оказался очень даже односторонним