Как требования сестры привели к ссоре за семейным столом

За окном кружил первый снег, укрывая двор белым покрывалом. В такие моменты наш дом всегда наполнялся особым уютом – мама готовила свой фирменный плов, а в воздухе витал аромат корицы и ванили от свежей выпечки. Этот вечер должен был стать особенным – мы собрались всей семьей отметить мамин юбилей.

Я, Павел, приехал пораньше, чтобы помочь с приготовлениями. Сестра Наталья появилась ближе к вечеру, когда стол уже был почти накрыт. Она выглядела немного напряженной, но я списал это на усталость – последнее время она много работала в своей клинике.

– Как хорошо, что вы оба приехали, – мама, Галина Петровна, расставляла тарелки, то и дело поправляя выбившуюся прядь седых волос. – Давно мы так не собирались.

Наталья молча помогала раскладывать приборы, а я замечал, как она украдкой поглядывает то на меня, то на родителей. Что-то явно тревожило её, но никто не мог предположить, во что выльется этот праздничный вечер.

Когда все уселись за стол, и отец произнес первый тост за маму, Наталья вдруг отставила бокал, не пригубив. Её пальцы нервно теребили салфетку.

– Мам, пап, я давно хотела поговорить, – её голос звучал неестественно ровно. – Раз уж мы все собрались…

– Наташа, может не сейчас? – отец попытался остановить её, видимо почувствовав неладное.

– Нет, именно сейчас, – она выпрямилась. – Я считаю, нам нужно обсудить будущее. Точнее, вопрос наследства.

Звон вилки о тарелку прорезал внезапно наступившую тишину. Это мама от неожиданности выронила прибор. Я почувствовал, как внутри всё сжалось – какое наследство? Почему сейчас? В глазах матери промелькнул испуг, а отец нахмурился, отложив салфетку.

– Я не понимаю, к чему этот разговор, – мой голос звучал глухо. – Мы собрались отмечать мамин праздник.

– Именно поэтому, – Наталья подалась вперед. – Пока мы все здесь, пока можем спокойно обсудить. Я считаю, что распределение должно быть пересмотрено. Последние пять лет именно я заботилась о родителях, возила по врачам, покупала лекарства…

Праздничная атмосфера рассыпалась, как карточный домик. В воздухе повисло тяжелое напряжение, а я всё не мог поверить, что моя сестра действительно завела этот разговор именно сегодня, в мамин юбилей.

Слова застряли в горле, когда я увидел, как дрожат мамины руки, как отец пытается сохранить спокойствие, хотя желваки на его скулах выдают внутреннее напряжение. Этот вечер должен был стать особенным, но совсем не так, как получилось.

– Да как ты можешь? – я старался говорить тихо, но голос предательски дрожал. – Сейчас, когда мы собрались на мамин юбилей?

Наталья вскинула подбородок – этот жест я помнил с детства, он всегда означал, что сестра приготовилась к бою.

– А когда? Когда ты в следующий раз соизволишь приехать? Раз в полгода? – она отодвинула тарелку. – Я вожу маму по больницам, хожу с папой по врачам. А ты где? В своей Москве? Удобно устроился – раз в месяц звонишь, справляешься о здоровье, и всё?

– Дети, не надо… – мама попыталась вмешаться, но Наталья уже не могла остановиться.

– Помнишь, когда у мамы давление подскочило? Кто ночью «скорую» вызывал? Кто в больнице дежурил? – она загибала пальцы. – А когда папе операцию делали? Кто три недели на больничном сидел, чтобы за ним ухаживать?

Внутри всё клокотало. Да, я жил в другом городе, но…

– А кто оплачивал эту операцию? – я тоже подался вперёд. – Кто каждый месяц переводит деньги на лекарства? Думаешь, в твоей клинике тебе платят столько, чтобы тянуть все расходы?

– Деньги! – Наталья горько усмехнулась. – Конечно, тебе проще деньги перевести. Откупиться. А что родителям нужно живое участие, тепло, забота – это неважно?

– Наташенька, Павлик, перестаньте, – мама привстала, пытаясь дотянуться до наших рук. – Мы же семья…

– Вот именно, что семья! – Наталья повысила голос. – А в семье должна быть справедливость. Я положила свою жизнь на то, чтобы быть рядом. Отказалась от работы в Петербурге, от личной жизни…

– Никто тебя не просил отказываться! – я почувствовал, как кровь прилила к лицу. – Ты сама решила остаться. А теперь выставляешь счёт? За заботу о родителях?

Отец грохнул кулаком по столу – бокалы жалобно зазвенели.

– Немедленно прекратите! Вы что творите?

Но мы уже не могли остановиться. Годами копившиеся обиды, недосказанность, ревность – всё это прорвалось, как весенний паводок.

– А помнишь, – Наталья прищурилась, – когда мама в прошлом году в больницу попала? Три дня не мог прилететь! Работа, видите ли, важная!

– У меня был контракт на миллион евро! – я почти кричал. – Я его закрыл за два дня вместо трёх, чтобы прилететь! Ты хоть представляешь, чего мне это стоило?

– Вот! – она торжествующе указала на меня пальцем. – Вот оно! Для тебя контракты важнее родителей! А я…

– А ты просто хочешь урвать кусок побольше! – выпалил я. – Признайся честно – дело ведь не в заботе? Ты просто решила, что заслуживаешь больше?

Мама всхлипнула. Я увидел, как по её щекам текут слезы, и меня будто окатили ледяной водой. Что мы творим? Во что превратили мамин праздник?

Но было уже поздно. Слова, как выпущенные стрелы, нельзя вернуть назад…

В комнате повисла тяжёлая тишина. Только тиканье старых настенных часов – тех самых, что когда-то купил дедушка – отмеряло секунды этого нескончаемого вечера. Мама беззвучно плакала, закрыв лицо ладонями, а отец застыл, словно каменное изваяние, глядя куда-то поверх наших голов.

– Знаешь что, – я медленно поднялся из-за стола, чувствуя, как внутри всё дрожит от сдерживаемой боли и гнева. – Раз уж для тебя это так важно… Я отказываюсь. От всего отказываюсь. Забирай хоть весь дом, хоть все сбережения. Но и ты тогда забудь, что у тебя есть брат.

Наталья побледнела. Её рука, державшая вилку, дрогнула, и прибор со звоном упал на тарелку.

– Павел… – она впервые за вечер назвала меня полным именем, – ты не понимаешь…

– Нет, это ты не понимаешь! – я почувствовал, как что-то внутри обрывается. – Мы с тобой в песочнице делились игрушками, помнишь? Ты плакала, когда я уезжал учиться. Звонила каждый вечер… А теперь что? Превратила родительскую любовь в товар? Решила, что её можно измерить квадратными метрами и рублями?

Мама вдруг встала. Её плечи тряслись, но голос прозвучал неожиданно твёрдо:

– Я вас растила не для этого. Не для того ночами не спала, когда вы болели. Не для того с отцом недоедали, чтобы вам игрушки купить…

Она сделала паузу, пытаясь справиться с дрожью в голосе.

– Всю жизнь… всю жизнь мы с отцом мечтали только об одном – чтобы вы были дружны. Чтобы поддерживали друг друга. А вы… вы всё превращаете в торг!

Отец протянул руку, пытаясь успокоить маму, но она отстранилась.

– Знаете, что самое страшное? – её голос упал до шёпота. – Я сегодня загадала только одно желание – чтобы мои дети были счастливы. А вы… вы даже в мой праздник не смогли… не захотели…

Она не договорила. Развернулась и быстро вышла из комнаты. Мы услышали, как хлопнула дверь её спальни.

Наталья вскочила, намереваясь броситься за ней, но отец остановил её тяжёлым взглядом. Сестра замерла, потом медленно опустилась на стул. Я видел, как по её щеке скатилась слеза, оставляя тёмную дорожку туши.

– Мама права, – глухо проговорил отец. – Мы всю жизнь боялись только одного – что вы разучитесь быть семьёй. И, похоже, этот день настал.

Он тяжело поднялся и, не глядя на нас, направился к двери. У порога обернулся:

– Когда решите, что важнее – квадратные метры или родная кровь, дайте знать. А пока… пока не тревожьте маму. Она этого не заслужила.

Мы остались одни в гнетущей тишине. Праздничный стол выглядел теперь как поле боя – опрокинутый бокал, смятые салфетки, нетронутые праздничные блюда. Я поймал взгляд Натальи – растерянный, испуганный, совсем как в детстве, когда она разбила мамину любимую вазу…

В детстве всё казалось проще. Когда мы с Натальей ссорились, мама садилась между нами, обнимала обоих, и все обиды таяли, как весенний снег. Теперь мы сидели в разных углах комнаты, не в силах посмотреть друг другу в глаза, а мамы рядом не было.

Наталья первой нарушила тишину. Её голос звучал непривычно тихо:

– Помнишь, как в девятом классе ты подрался с Витькой Савельевым? Из-за меня подрался.

Я невольно усмехнулся. Конечно, помнил. Витька тогда написал на Наташкиной парте какую-то гадость.

– Три дня ходил с фингалом, – я потёр скулу, словно всё ещё чувствуя тот удар. – А ты плакала и говорила, что я самый лучший брат на свете.

– А помнишь, как ты забрал меня с выпускного? – её голос дрогнул. – Когда Сережка Воронин напился и начал приставать… Ты примчался посреди ночи из общежития.

– На последней электричке, – кивнул я. – Занял денег у всего этажа.

Мы помолчали. За окном совсем стемнело, и в отражении стекла я видел наши силуэты – такие же тёмные, как воспоминания о сегодняшней ссоре.

– Знаешь, – Наталья встала и подошла к серванту, где стояли старые фотографии, – я ведь правда не из-за денег. Просто… – она провела пальцем по рамке снимка, где мы все вчетвером стояли у моря. – Просто иногда так тяжело одной. Смотреть, как они стареют. Видеть, как мама прячет от меня новые рецепты на лекарства. Как отец делает вид, что не устаёт после простой прогулки…

Её плечи задрожали, и я понял – плачет. Встал, подошёл ближе. На фотографии мама улыбалась так счастливо, держа нас с Наташкой за руки.

– Прости меня, – сестра повернулась, и я увидел в её глазах ту самую маленькую девочку, которая когда-то прибегала ко мне с разбитыми коленками. – Я не должна была… не сегодня. Не так. Просто накопилось всё…

Я молча обнял её. Почувствовал, как она уткнулась мне в плечо – совсем как в детстве.

– Знаешь что, – проговорил я, глядя на фотографию, – давай договоримся. Я буду приезжать чаще. Хотя бы раз в две недели. И возьму часть отпуска, чтобы ты тоже могла отдохнуть. А ещё…

– А ещё забудем про этот разговор о наследстве, – перебила Наталья, отстраняясь и вытирая слёзы. – Навсегда забудем. Ты прав – нельзя мерить рублями то, что делаешь для родных.

Она вдруг решительно расправила плечи:

– Пойдём к маме? Только… может, сначала чай согреем? И пирог разрежем – она же весь день готовила…

Я кивнул, чувствуя, как внутри разливается тепло. Мы осторожно постучали в родительскую спальню. Открыл отец – встревоженный, постаревший за этот вечер.

– Мам, – позвала Наталья, – можно мы войдём? Только…

– Все вместе, – добавил я. – Как раньше.

Послышалось шуршание, потом мамин голос – всё ещё обиженный, но уже с нотками надежды:

– Входите…

Может быть, не всё ещё потеряно, подумал я. Может быть, главное наследство – это не дом, не вещи, а умение прощать и понимать друг друга – то, чему всю жизнь учила нас мама.