Надя и Паша были из тех пар, про которые говорят: «Огонь и лёд». Она — бойкая, громкая, любила вечеринки, реалити-шоу и обсуждение чужих семейных драм. Он — тихий, за компьютером сутками, шутил сдержанно, не любил шум. Вместе с института, поженились быстро, «по любви».
Через два месяца после свадьбы Надя уже носила широкие платья и рассказывала подругам, как «Пашка прослезился, когда увидел две полоски».
Жили они в двушке, которая принадлежала Надиной от бабушке. Бабушка жила со своей сестрой, а эта квартира пустовала.
— Ну ты хотя бы не на съёмной, — смеялась она. — Это не значит, что теперь ты тут хозяин. Учти.
Паша кивал. Он был влюблён. Слишком.
Когда родился Лёшка, Надя бросила работу — «какой смысл, у нас же ребёнок». А потом появился и второй — Кира. Работа окончательно ушла в категорию «когда-нибудь».
— Паш, ты же айтишник. Вам там платят нормально. Вот и работай. Я дома всё тяну! Ты вообще знаешь, как тяжело с двумя детьми?
Паша знал. Особенно — когда приходил домой, а дети не ели, Надя лежала с телефоном, и доносилось:
— Да я ему говорю: пошёл ты, понял? Не будешь на мне ездить, скотина! — это она орала подруге в голосовые.
Он покупал продукты, сам закидывал стирку, ночами доделывал проекты.
Когда пытался обсудить, слышал:
— Я тебе, между прочим, жизнь отдала! Двух родила! У тебя вообще совесть есть?
— Я не против, — говорил он. — Просто… ты даже еду не готовишь.
— Да мне, между прочим, иногда плохо бывает! Я — не робот. Вот захотелось сериал посмотреть — и смотрю. А если тебя бесит, еду можешь и заказать.
Паша ел гречку с кефиром.
Он предложил ей выйти на удалёнку:
— Есть куча вариантов. Курсы пройти, хотя бы на полставки что-то… Тебе самой будет легче.
— Ага, чтобы ты потом орал: «я больше зарабатываю, я главный!» Знаю я таких, умник.
— Я не орал…
— Пока не орал. Ты, главное, работай, и не лезь в женские дела. Понял?
Он понял.
Иногда он ездил к родителям. Брал с собой Лёшку.
— Паш, ты какой-то бледный, — качала головой мама. — У вас там всё нормально?
— Всё нормально, — отвечал он и опускал глаза. — Просто… шумно очень дома. Сложно сосредоточиться.
— Съезжай, если тяжело, — пожимал плечами отец. — Ты ж пашешь как лось. Хоть для себя поживи.
Паша махал рукой:
— Где я жить-то буду? И дети же.
Всё изменилось после одной простой мысли:
А что, если… снять что-то рядом с работой? Небольшое. Просто чтобы поработать спокойно. Без крика, без «Дом-2», без надутых губ, если не купил майонез.
Он снял студию у тёти знакомой. Сначала — на пару недель, «пока проект не сдам».
А потом — продлил.
С Надей объяснился честно:
— Я не ухожу. Просто не могу дома работать. Мне нужен покой.
— Ты издеваешься? Я, значит, тут с двумя детьми, а ты в одиночестве, с ноутбуком и доставкой еды?!
— Я буду приезжать. Брать детей. Покупать всё, как раньше.
— Ты просто сбежал. Слабак. В тебя хоть кто-то верит? Я — ради тебя всё. А ты — на студию, как на курорт.
— Надь… Я не отдыхаю. Я работаю, чтобы ты могла вот так вот жить, ни в чем себе не отказывая.
Когда он вез Кирку к врачу, та вдруг спросила:
— Пап, а ты у нас теперь гость?
Он чуть не врезался в бордюр.
— Нет, малыш. Я всегда с вами. Просто иногда — издалека.
Он не знал, что дальше. Но чувствовал: если вернётся — сломается окончательно.
А если останется — возможно, впервые в жизни будет жить для себя.
***
Прошло два месяца. В студии, где Паша теперь жил и работал, было уютно. Не дизайнерски — но дышалось. Он начал высыпаться. Закончил сложный проект на две недели раньше срока. Устроил себе вечер без экрана и… вдруг понял, что ему не страшно молчание.
Надя звонила каждый вечер. Иногда с обвинениями:
— Ты уже не муж. Ты предатель. Ты бросил не только меня, но и детей!
Иногда с претензиями:
— У Лёхи сапоги малы. Где деньги?
Иногда — неожиданно мягко:
— Паш, ну ты же понимаешь, мне одной тяжело… А у тебя всё хорошо, да?
Он переводил деньги, приезжал к детям. Привозил игрушки, одежду, продукты. Но в квартиру не заходил.
— Ты чего, как чужой? — шипела Надя у дверей. — Боишься, что затяну назад?
Он ничего не отвечал.
***
А однажды к нему в студию зашла Кира. Коллега.
С ноутбуком, в куртке, с растерянной улыбкой:
— Слушай, а можно я у тебя поработаю пару часов? Моя сестра дома орёт на племянников, я с ума схожу.
— Конечно. У меня тихо.
Она осталась до вечера. Потом — пришла снова. Потом осталась ночевать. Потом — не ушла вовсе.
С ней было просто. Без ожиданий. Без «а почему ты не угадал, чего я хочу?». Без истерик, без подколов. Они обсуждали курсы, клиентов, бизнес-идеи.
Он чувствовал: вот оно. Спокойствие. Равновесие. Дыхание.
***
Однажды он всё же заехал к детям. Было воскресенье. Квартиру открыл Лёшка, с радостным визгом:
— Папа! Привет! Мы мультики смотрим!
Паша зашёл на кухню. В ней, в домашних штанах, с тарелкой в руке, стоял… мужчина.
Незнакомый. Волосы взъерошены, взгляд — как у кота, которого потревожили во сне.
— Ты кто? — спросил Паша.
— А ты?
Из комнаты вылетела Надя.
— О, глянь, звезда в гости. Познакомься — это Слава. Он теперь у нас иногда остаётся. Помогает. Детей любит.
Паша окаменел. Потом выдавил:
— Ты серьёзно?
— А ты думал, я вечность буду одна сидеть? У нас теперь всё хорошо. Только тебя прошу: не вламывайся вот так. Позвони хотя бы заранее. У нас теперь — новая жизнь.
На следующий день Паша получил повестку в суд.
Истец — Надежда Сергеевна, его бывшая жена.
Суть иска: «Признать утратившим право пользования жилым помещением. Выписать».
Основание: не проживает, не участвует в жизни детей, не платит коммунальные платежи, создает психологическое напряжение своим появлением.
Он сидел, как вкопанный. Суд — это уже не просто скандал. Это удар ниже пояса.
Он позвонил:
— Надь, это что?
— А что? — невинно отозвалась она. — Ты же всё равно с нами не живёшь. Ты ушёл. А у нас теперь семья. Так что… освободи место. Поживёшь с подружкой, ты же не жалуешься?
— Я тебя не трогал. Квартиру твою не делил. Просто хотел сохранить нормальные отношения.
— А мне, знаешь, тоже хочется стабильности. А то вдруг ты вернёшься и выгонишь меня с детьми. И с этим, как ты его назвал… котом.
Так что — пусть всё будет по закону.
Паша замолчал.
Надя фыркнула:
— Ты же айтишник. Умный. Понимаешь, что ты тут лишний.
И бросила трубку. Он долго смотрел в потолок. Потом встал. Подошёл к Кире. Обнял.
— Мне только что сказали, что я — никто. Даже не папа. Просто… человек, которого теперь можно выкинуть.
— Ты папа. Ты мужчина. И ты нужен. Просто не им.
Он выдохнул.
— Ладно. Тогда будет по-взрослому.
***
Зал суда был душный, пахло пыльными папками и терпением. Паша сидел с прямой спиной, как учили в школе — «не горбись, не показывай слабость». Рядом — его адвокат. За столом напротив — Надя. В облегающем свитере, с идеально уложенными волосами и ледяной улыбкой.
С ней — Слава. Тот самый «кот», который теперь жил в его бывшей жизни.
Судья перебирала бумаги.
— Истец утверждает, что ответчик добровольно покинул жильё, не участвует в жизни семьи, материально не помогает, с детьми не общается.
— Я участвую. Деньги переводил регулярно, квитанции прилагаю. Дети каждую неделю у меня, — спокойно произнёс Паша.
— Вы же не проживаете в квартире?
— Нет. Потому что меня оттуда фактически вытеснили.
Надя вскинула голову:
— Никто тебя не выгонял! Ты сам сбежал! Трус! Я тебя с детьми оставила, а он — на студию. Удобненько, да?
— Я уехал работать. Потому что дома было невозможно: шум, крики, оскорбления. А теперь в квартире живёт посторонний человек, который не имеет к детям никакого отношения. Он пользуется в ванной моей бритвой и ходит в моих тапках. Это нормально?
Слава зло усмехнулся:
— Да я за твоих детей больше делаю, чем ты. А она — настоящая женщина. И я с ней. Не ты.
— Да вы хоть в ЗАГС бегите. Но это не твоя квартира, и жить там ты не имеешь права. А я имею. Хоть бы потому, что когда Надя сидела дома, я ремонт там делал. Я вкладывался. Платил. Воспитывал. Строил. А теперь — просто «пошёл вон»?
Судья подняла глаза.
— Квартира приватизирована?
— Досталась по наследству истице, — сухо произнёс адвокат.
— Дети прописаны?
— Да.
— Ответчик — тоже прописан?
— Был с момента свадьбы.
Судья хмуро листала дело.
— А почему, Надежда Сергеевна, вы подали иск именно сейчас?
— Он давно не живёт с нами! — воскликнула она. — У него новая баба, извините! А я здесь, одна, с детьми!
Паша прищурился.
— Одна? А этот кто?
Слава подался вперёд:
— Да, я с ней. Но я… я временно. Помогаю.
— Он живёт в квартире, — спокойно сказал Паша. — И, между прочим, меня он однажды не пустил. Сказал: «Тут теперь я хозяин». У меня есть аудиозапись.
Судья подняла брови.
— Вы препятствовали проходу зарегистрированному жильцу?
— Да он… Я подумал…
— Понятно. Ожидайте решения.
В коридоре Надя зашипела:
— Ну ничего. Ты всё равно у нас не живёшь. Закон на моей стороне.
— Закон — не на стороне тех, кто сначала лепит «семью», а потом подсовывает мужику чужую зубную щётку.
— Ты просто слабак. Ты всегда был ботаником. А я хотела мужика. А ты — тихий, вонючий задрот. И теперь ноешь.
— Я не ною. Я защищаю себя. Впервые за десять лет.
— Ах ты ж…
Она подняла руку, но Паша просто ушёл.
Решение суда он читал с замиранием сердца.
Суд отказал истице.
Суд постановил: отказать в удовлетворении иска.Прекращение фактического совместного проживания не является основанием для утраты права пользования жилым помещением.
Ответчик продолжает участвовать в воспитании детей, имеет законную регистрацию, ранее вкладывался в ремонт и содержание квартиры.
Препятствий для проживания со стороны ответчика не установлено.
Иных жилых помещений в собственности или пользовании ответчик не имеет, в связи с чем выселение поставило бы его в затруднительное положение.
Паша выдохнул. Он выиграл.
Он принёс детям новую одежду, игрушки, обновил кухонную плиту. На выходные забирал детей. И больше не слушал комментарии.
А через неделю ему пришло письмо. Повестка.
Апелляция. Надя подала повторный иск.
Он положил письмо, заварил чай, сел рядом с Кирой.
— Ну что, — сказал он. — Раунд второй?
Она улыбнулась:
— Раунд третий. Второй ты уже выиграл.
***
Апелляция прошла быстро. Суд оставил решение без изменений.
Паша — остаётся зарегистрированным.
Надя — остаётся с обидой и Славой, который, к слову, уже начал пропадать «на шабашках» и не приносить домой даже молока.
А ещё — отказывается платить за комуналку.
— Это не моя квартира, — сказал он однажды. — Я тут просто… ну ты поняла.
Надя закусила губу. Паша не вернулся. И не вернётся.
Дети по-прежнему приезжали к отцу.
Лёшка с восторгом рассказывал:
— У нас с Кирой есть правила: поели — за собой убираем. Если поссорились — говорим, почему. Если хочется что-то — сначала спрашиваем.
Паша слушал и чувствовал, как растворяется в нём прежний страх.
Он больше не оглядывался. Не ждал одобрения. Не оправдывался.
Когда Надя снова позвонила с претензией — насчёт ботинок и куртки — он спокойно ответил:
— Скину деньги завтра. Но, Надя, больше мне не звони. Всё, что касается детей — пишешь. Остальное — меня не интересует.
— Ты, значит, совсем от нас отрезался?
— Нет. Я просто вернул себе голос.
Через месяц он получил СМС от матери:
«Встретила Надю, жаловалась, что Слава от неё ушёл. Видимо, всё-таки не потянул двоих детей и её капризы».
Он не ответил. Просто закрыл экран и пошёл резать салат.
Кира встретила его взглядом:
— Новости?
— Какие-то… Но ничего, что изменило бы главное.
— А что главное?
Он посмотрел на неё. На уют. На детей, раскладывающих настольную игру. На то, как спокойно бьётся сердце.
— Главное — это дом, в котором тебя не считают временным.
Когда ему вручили бумагу с финальным решением суда, он не улыбался.
Он просто поставил подпись. Под решением, под новым этапом, под жизнью, в которой он был не лишним.
Он больше не доказывал. Он жил.
Ты же все равно дома сидишь! Вот и приедешь, приготовишь салаты, горячее. А у меня дела, – золовка решила, что я буду работать на ее юбилее