Марина до сих пор помнила, как он смотрел на неё, когда она только рассказала о беременности. В его глазах было столько счастья, что у неё самой слёзы выступили. Алексей держал её за руки и говорил, что это — лучшее, что могло с ними случиться. Что теперь у них будет настоящая семья. Что он будет лучшим отцом на свете.
Прошло шесть лет. И этот «лучший отец» спокойно спал в соседней комнате, когда у Артёма в три часа ночи начался очередной приступ.
— Алексей! — Марина трясла мужа за плечо. — Алексеей! Подъём, Артёму плохо!
Он неохотно открыл один глаз, посмотрел на жену, на задыхающегося сына, и буркнул:
— У тебя же для этого ингалятор есть. Ну и чего ты меня поднимаешь каждый раз? Я завтра на работу.
— Он синеет, ты понимаешь? У него губы синеют! Мы в больницу поедем!
— Ну так вызывай такси. Я не поеду. Меня с работы уволят. А вы и без меня справитесь, как обычно.
Он перевернулся на другой бок и накрылся одеялом с головой.
Марина в панике одела ребёнка, запихала в рюкзак документы, ингалятор, бутылку воды, какую-то мелочь — и вышла на улицу. У подъезда ждало такси. Артём сидел, прижавшись к ней, хрипел, дышал тяжело. Когда машина свернула к детской больнице, мальчик сжался ещё сильнее:
— Мама… я умру?
— Нет, нет, малыш. Мы сейчас приедем — и тебя спасут. Всё хорошо. Я рядом.
В больнице она провела с ним два дня. Алексей не позвонил. Ни разу. Не спросил, как сын, не предложил помочь. Она звонила сама — он сбрасывал. В ответ СМС:
«Ты же мать. Сама и решай. Меня на работе завал.»
Марина всё поняла окончательно на третий день, когда вернулась домой. Пакет с продуктами, который она оставляла в холодильнике для Артёма, был пуст. Фрукты съедены. Йогурты выброшены. На плите — пачка пустой лапши и грязная сковородка. Алексей сидел за компом и играл.
— Ты всё это съел? Это же было для ребёнка!
— А что? Он в больнице, ему там дают. А я что, голодать должен? Ты вообще на чьи деньги это купила?
— Ты даже не позвонил. Три дня! Сын в больнице, а ты… ты…
Он отмахнулся:
— Не истери. Я работал. Деньги вам на таблетки нужны были? Значит, я помог. А не сидел рядом и плакал.
— Да ты ничего не дал! Я у мамы заняла!
— Ну и занимай дальше. Ты его родила — ты и справляйся. Я своё отработал.
В этот момент у неё всё и оборвалось. Страх, усталость, одиночество — всё смешалось. Она вымыла руки, молча зашла в комнату, достала чемодан, и стала складывать вещи. Больше она здесь не останется.
— Ты куда это? — поднял бровь Алексей.
— Домой. Туда, где меня и сына хотя бы не ненавидят.
— Хочешь свалить? Вали. Только потом алименты не выпрашивай. Я уже увольняюсь, чтоб таких, как ты, не кормить.
— Не волнуйся. Я как-нибудь обойдусь.
Через час она уехала. Обратно в однушку к маме. С больным сыном, с обидой, с разбитым сердцем. Но впервые — с ощущением, что теперь она хотя бы дышит сама.
***
Марина переехала к матери в панельную однушку на окраине. Район был всё тот же — просто теперь из окон открывался вид не на парк, а на проезжую часть улицы. Но даже в этой тесной, скромной квартире ей впервые за долгое время дышалось чуть легче.
Мама, Валентина Степановна, была женщиной строгой, но сердечной. Работала библиотекарем почти сорок лет, на пенсии болела суставами, носила шерстяные носки круглый год и любила порядок.
— Так, будешь жить у меня — хотя бы тапочки ставь ровно, — сказала она на третий день.
Марина улыбнулась впервые за долгое время.
Но ночами всё равно плакала. Тихо, в подушку. Пока сын спал.
Артём всё ещё болел. Часто. Даже чаще, чем прежде. Новые условия, стресс, её собственная тревога — всё это сказывалось. Приступы случались чаще. И если раньше можно было надеяться, что рядом будет хотя бы кто-то взрослый, то теперь всё зависело от неё.
— Мама, мне страшно. Я не знаю, что делать. Я не могу работать — а у нас даже фрукты заканчиваются. Я не знаю, как жить.
— Значит, начнёшь просто жить, — спокойно ответила Валентина. — Знаешь, когда мне стало легче после смерти твоего отца? Когда я перестала думать, как жить, и начала — просто жить. Придумай, что ты умеешь делать. Вспомни, кем ты мечтала стать.
Марина долго смотрела в экран ноутбука.
До замужества она училась на педиатра — на четвёртом курсе забеременела, отчислилась. Алексей тогда уверял, что «семья важнее любых дипломов», и она уступила. Сначала хотела доучиться после декрета, потом просто выносить сына. Потом — родить. А потом стало не до учёбы, не до мечт.
Она открыла поиск вакансий. Всё мимо: няня, продавец, оператор кол-центра. График — не позволяет. Артём не может быть один. Детский сад исключён — врачи настаивают на домашнем режиме, как минимум, ещё полгода.
Случайно наткнулась на пост в родительском чате: «Посоветуйте хорошего специалиста по детским аллергиям. Часто болеем, не знаем, что делать».
Марина набрала:
«Я не врач, но училась на педиатра и сама мама ребёнка с таким диагнозом. Могу рассказать наш опыт, показать наш режим, питание, ингаляторы, поделиться, какие анализы нам помогли. Просто как мама маме. Бесплатно».
Через час — в личке 12 сообщений.
Через сутки — 30.
— А ты попробуй брать символическую сумму, — подсказала мама. — Люди ценят, за что платят. А ты тратишь время, энергию, знания. Это работа.
Марина завела телеграмм-канал «Жизнь с астмой: как выжить маме и ребёнку». Сделала форму для записи. 200 рублей — консультация.
В первый день — 4 перевода.
На третий — 9.
Вечером она зашла в магазин. Купила фрукты. Тёплую пижаму для Артёма.
На кассе у неё тряслись руки. Но не от страха. От удивления: у неё получилось.
Прошёл месяц.
Марина продолжала консультировать. Завела привычку вставать в 6 утра — пока сын спит. Писала посты, отвечала на вопросы, изучала новые исследования.
Даже начала делать переводы статей с английского — в школе у неё всегда был склон к языкам, да и медтермины оказались знакомыми.
И снова получала деньги. Небольшие. Но честные. Своими руками.
Алексей не звонил. Не спрашивал про сына.
Однажды она прислала ему фото выписки из больницы — Артём попал туда после ночного приступа. Ответа не было.
А через два дня он написал:
«Мне тут сказали, что ты бабки зарабатываешь на болячке. Красиво устроилась. Но ты не забывай, что мы в браке. А значит, половина — моя. Подумаю, как получить своё. И алименты не жди — я уволился официально».
Марина не стала отвечать. Только сделала скрин и переслала подруге-юристу, которая помогала с документами на развод.
***
Спустя два месяца в её блоге было уже полторы тысячи подписчиков.
Артём пошёл на поправку — благодаря чёткому режиму, диете и главному — тишине и заботе в доме.
Однажды вечером, укладывая сына спать, он вдруг спросил:
— Мам, как хорошо, что у нас больше не шумят и не хлопают дверью?
Марина погладила его по голове.
— Потому что мы теперь живём в доме, где тебя любят. Без условий.
***
Суд по алиментам состоялся в ноябре. В зале было холодно — не из-за температуры, из-за пустоты. Алексей пришёл не один — с адвокатом, щуплым и надменным. Сам же он выглядел так, словно только что вышел с трёхдневной рыбалки. Мятый свитер, небритость, мешки под глазами.
Марина сначала растерялась. Потом поняла: спектакль. Всё нарочно.
— Он делает вид, что бедный и несчастный, — шепнула она юристке.
— Ещё бы. Сейчас будет лепить картину: безработный, болеющий, несчастный. Не тянет.
Судья — женщина в очках с тонкой оправой — смотрела внимательно. Спросила у Алексея:
— Почему не платите алименты?
— Я не работаю официально. У меня всё плохо. Жена ушла, ребёнка забрала, не даёт видеться.
— А с ребёнком вы пытались контактировать?
— Так она не даёт! — оживился он. — Закрылась, ушла, выдумала болезни. Я даже не уверен, что он мой!
Марина сжала кулаки.
— Вы хотите провести тест ДНК? — уточнила судья.
Алексей замолчал. Его адвокат выдавил:
— Нет, но всё это вызывает сомнения. К тому же, ответчица ведёт коммерческую деятельность, называет себя консультантом по детскому здоровью, зарабатывает на болезни ребёнка.
— Простите, — Марина подняла глаза на судью. — Можно?
— Пожалуйста.
— Я никогда не зарабатывала на болезни сына. Я делюсь опытом, которого никто не хочет. Ни один врач не проводит с матерью по два часа, объясняя, как не допустить приступа. Я это делаю. Потому что знаю, каково это — когда ребёнок задыхается у тебя на глазах.
Судья кивнула:
— Вы работаете официально?
— Я самозанятая. И доход подтверждаю. Я плачу налоги.
Судья повернулась к Алексею:
— А вы?
— Я… ищу работу.
Судья подняла глаза от бумаг:
— А где вы жили все эти полтора года?
Алексей выпрямился, будто готовился к бою:
— В своей квартире. Она у меня ещё до брака была.
Потом сдавал, сам снимал другое жильё. Сейчас снова там живу.
— А мать ребёнка?
— У своей матери. Ну, это её выбор.
Судья кивнула, делая пометки:
— Вы интересовались здоровьем сына? Посещали? Участвовали в лечении?
— Я не обязан бегать за ней, если она сама скрывается, — резко бросил Алексей. — Я знал, что он жив и всё нормально. Да и вообще — я не уверен, что он мой.
Молчание.
Судья склонилась к бумагам.
— Суд постановляет взыскать алименты в установленном размере. Оснований для снижения нет. Жалоб на ограничение в общении — не поступало. Уточню: отец не пытался видеться с ребёнком, не обращался в суд, не заявлял о желании участвовать в жизни мальчика. Решение окончательное.
Уже в коридоре Алексей подошёл.
— Ты всё подстроила. Дура ты. Думаешь, выиграла?
— Я не выиграла, Алексей, — Марина впервые за долгое время смотрела спокойно. — Я просто встала с колен.
Он злобно хмыкнул.
— Ты просто родила не того. Слабый он. А ты — цепляешься за него, как за смысл жизни.
— Так и есть, — кивнула она. — Потому что это и есть моя жизнь. Он — и я. А ты — эпизод.
Он развернулся, хлопнул дверью, громко.
Марина вздрогнула, но не дернулась. За это время она уже научилась: дверь — это просто дверь. Не повод для паники.
***
В тот вечер она ехала домой в маршрутке. В сумке лежал комплект новых развивающих прописей для Артёма.
В голове звучал голос судьи: «Ребёнок проживает с матерью, нуждается в ежедневном уходе. Отец участия не принимает».
На светофоре, пока водитель курил и ждал зелёный, к окну подошёл человек. Просил мелочь. Марина всмотрелась в лицо — на секунду ей показалось, что это Алексей.
Но нет. Просто усталый мужчина, брошенный временем.
Она сунула ему двадцатку. И впервые почувствовала… не жалость, а свободу.
***
Прошло два года. Артёму исполнилось семь, и в сентябре он пошёл в школу. Не без трудностей — всё ещё требовался особый режим, частые визиты к пульмонологу и ингалятор в рюкзаке — но он держался. Даже на физкультуре старался не отставать.
— Мам, я прибежал четвертый из восьми! — гордо сказал он однажды. — А один мальчик кашлял сильнее меня!
Марина смеялась сквозь слёзы. Сколько же они прошли.
Теперь они жили в отдельной, пусть и скромной, квартире — мама помогла с первоначальным взносом, остальное Марина тянула сама. Стабильная работа онлайн, подписчики, репетиторство, небольшой курс для мам по организации жизни с часто болеющим ребёнком.
А ещё — то, что когда-то казалось навсегда потерянным: она восстановилась в университете. Поступила на заочное, на тот самый факультет, который бросила ради семьи, ради Алексея.
Теперь уже не ради кого-то. А ради себя. И сына.
Потому что он смотрел на неё с восхищением, когда видел, как она штудирует лекции перед сном. Потому что теперь он знал: мама не только лечит, мама учится. И никогда не сдается.
Алексея она больше не видела. Он иногда присылал алименты — копейки, с перебоями. Иногда просто «забывал». Но ни разу не попросил встречи с сыном.
В какой-то момент она поняла: и хорошо. В жизни Артёма не будет того, кто называл его «задохликом». Не будет лишнего шума.
Однажды вечером Артём сел рядом на диван, взял её за руку и спросил:
— Мам, а если бы я родился у другого папы — ты бы всё равно была моей мамой?
— Конечно, — улыбнулась она. — Я бы всё равно выбрала тебя.
Он прижался к ней, уткнувшись в плечо. Долго молчал, потом сказал:
— Тогда и я тебя всегда буду выбирать.
Когда Марина выкладывала в свой блог историю про первую поездку в деревню с астматиком — как собрали аптечку, как искали некошеную траву и гипоаллергенную подушку — один из подписчиков написал:
«Вы такая сильная. Но самое важное — не в том, что вы справились. А в том, как вы сделали это без злобы. Это редкость».
Марина перечитала комментарий несколько раз.
Потом закрыла ноутбук.
И пошла готовить какао. С соевым молоком — Артёму можно только такое.
Твоя премия теперь пойдет на оплату учебы моего племянника, – заявил муж, не спрашивая моего мнения, за ужином с его сестрой