Я почти не заметила Татьяну в супермаркете. Стояла, разглядывая помидоры — в последнее время они все какие-то пластмассовые, — когда услышала знакомый голос:
— Ленка! Сколько лет, сколько зим!
Обернулась — и правда, Татьяна Сергеевна, бывшая соседка. Постарела, конечно, но глаза всё такие же — живые, любопытные. Раньше от этих глаз ничего не укрывалось на нашей лестничной площадке.
— Как живёшь-то? — затараторила она, двигая тележкой ближе. — У меня всё по-старому. А вот у вас, слышала, перемены?
Я непонимающе пожала плечами. Какие ещё перемены? Три года назад развелась, сняла комнату на окраине, работаю в ателье — разве это перемены?
— Так Игорь-то твой, бывший… квартиру вашу продаёт. Ты разве не знала?
Помидор выскользнул из рук, прокатился по прилавку и шлёпнулся на пол. Я смотрела на грязное красное пятно, а в голове стучало: «Продаёт. Продаёт. Продаёт».
— Врёшь, — вырвалось у меня.
Татьяна всплеснула руками:
— Ей-богу! Вчера его встретила с риелтором. Она такая бойкая, в костюмчике, всё щебетала про «выгодное предложение». Я-то думала, ты в курсе.
Перед глазами поплыли чёрные точки. Наша квартира. Квартира, в которую я вложила деньги от проданной бабушкиной дачи. Где своими руками красила стены, клеила обои. Где родилась Настенька.
— Да ты что, Лена? — Татьяна тронула меня за локоть. — Он без твоего ведома, что ли?
Я молча кивнула. В груди разрасталась тяжесть, как будто камень положили.
— Вот гад! — выдохнула Татьяна. — А ты что же? Так и оставишь?
Хороший вопрос. Три года я молчала. Три года пыталась просто жить дальше. Квартира осталась ему — так решили во время развода. Точнее, так решил Игорь, а я… я просто устала спорить. Хотела побыстрее закончить всю эту историю.
— Не знаю, — прошептала я севшим голосом. — Не знаю.
Но что-то уже проснулось внутри. Что-то холодное и твёрдое, как льдинка. И эта льдинка росла, превращаясь в острый кристалл решимости.
— Спасибо, Татьяна, — сказала я, уже справившись с дыханием. — Ты очень вовремя меня встретила.
Когда я выходила из магазина, не купив ни помидоров, ни чего-либо ещё, в голове звучала только одна мысль: «Половину квартиры я всё равно отсужу, Игорь Валентинович. Будьте уверены».
У порога прошлого
Знакомый подъезд. Обшарпанные перила. Вмятина на двери лифта — помню, как грузчики задели шкафом, когда мы с Игорем въезжали. Я стояла, вцепившись в сумочку, не решаясь зайти внутрь.
Наверное, со стороны выглядело глупо. Просто женщина застыла перед подъездом, как памятник самой себе. Но ноги словно приросли к асфальту.
Вот здесь, на лавочке у входа, мы сидели, когда не могли найти ключи. А там, у детской площадки, Настя училась кататься на велосипеде. Я тогда так боялась, что она упадёт. А Игорь смеялся: «Да пусть падает, так научится».
Порыв ветра бросил мне в лицо жёлтый лист. Октябрь. Мы въехали тоже в октябре, только пятнадцать лет назад. Молодые, счастливые, с картонными коробками и большими планами.
Собралась с духом и вошла в подъезд. Запах тот же — смесь готовки, старых половиц и какой-то неистребимой сырости. На втором этаже до сих пор скрипела ступенька. А перед нашей — теперь уже его — дверью я замерла снова.
За этой дверью я красила кухню в персиковый цвет, а потом неделю отстирывала краску от рук. Мы с Игорем собирали шкаф-купе, ругались до хрипоты, потому что инструкция оказалась на китайском. А потом мирились, и он шептал мне на ухо: «Какая же ты у меня умница».
Умница. Которая отдала деньги от проданной бабушкиной дачи на первый взнос. Которая терпела его мать, приезжавшую каждые выходные с проверкой. Которая закрывала глаза на его задержки допоздна.
Я провела рукой по двери. Сменил замок. Конечно, сменил.
Внезапно дверь распахнулась, и я отпрянула, как ошпаренная. На пороге стоял молодой парень в рабочем комбинезоне:
— Вы к кому?
— Я… — голос предательски дрогнул. — Я случайно. Перепутала этаж.
Но, уходя, я знала, что не перепутала. И что ту жизнь не вернуть. Но есть кое-что, на что я имею полное право. На справедливость.
В лифте достала телефон и набрала номер своей старой подруги Веры. Она работала в юридической консультации.
— Вера? Это Лена. Скажи, а как доказать, что я вложила личные деньги в квартиру, которая оформлена на бывшего мужа?
Когда лифт коснулся первого этажа, я уже знала, что буду делать дальше.
Горечь непонимания
— Мам, ты с ума сошла? — Настя смотрела на меня так, будто я предложила ограбить банк. Мы сидели в маленьком кафе недалеко от её института. Я заказала нам чай с пирожными, думала, разговор пойдёт легче. Не пошёл.
— Почему сразу с ума? — я старалась говорить спокойно. — Это справедливо. Я вложила в эту квартиру свои деньги.
Настя закатила глаза. В свои двадцать она была копией отца — такой же упрямый подбородок, такой же взгляд свысока.
— Мам, прошло три года. Три! Вы развелись, всё поделили. Зачем сейчас-то начинать?
— Ничего мы не делили, — я отломила кусочек пирожного, но есть расхотелось. — Твой отец просто поставил меня перед фактом. А теперь хочет продать квартиру.
— И что? Тебе-то какая разница?
Как ей объяснить? Этой взрослой девочке, которая помнит только последние годы нашего брака — уже несчастливые, уже с молчанием за ужином и отдельными постелями.
— Мы строили эту жизнь вместе, — начала я осторожно. — Я продала бабушкину дачу, чтобы мы могли внести первый взнос. Я шила на заказ по ночам, чтобы мы могли купить мебель.
— Но папа же платил ипотеку! — Настя уже не скрывала раздражения. — И вообще, он сказал, что ты сама отказалась от квартиры при разводе.
Сердце кольнуло. Значит, они обсуждали это. Обсуждали меня.
— Я не отказывалась. Я устала спорить. Это разные вещи, Настя.
Дочь допила чай одним глотком и поставила чашку с громким стуком:
— Мам, я тебя прошу. Не надо этого цирка с судами. Не позорься.
— Позорься? — эхом повторила я.
— Да! Что скажут люди? Что ты из тех бывших жён, которые даже спустя годы пытаются отобрать что-то у бывших мужей. Это… некрасиво.
Я смотрела на дочь и не узнавала. Когда она стала такой? Когда решила, что борьба за справедливость — это «цирк» и «позор»?
— Настенька, — я накрыла её руку своей. — Я не пытаюсь отобрать. Я хочу получить то, что моё по праву.
Она выдернула руку:
— Папа говорит, что ты просто завидуешь, что у него теперь всё хорошо.
Удар ниже пояса. Я почувствовала, как к горлу подкатывает ком.
— А мне всегда казалось, что дети должны оставаться в стороне от проблем родителей, — тихо сказала я.
— Вот именно! — воскликнула Настя. — Поэтому давай ты не будешь создавать новые проблемы!
Она схватила рюкзак и выскочила из-за стола:
— Мне пора на пару. Пожалуйста, мам, подумай хорошенько.
Я сидела в опустевшем кафе, рассматривая недоеденное пирожное. Внутри разрасталась пустота, холодная и гулкая. Настя не поняла. Не захотела понять.
Но я не могла оставить всё как есть. Не в этот раз.
Ночь решений
Старая картонная коробка пылилась на антресолях три года. Три года я не решалась её открыть, словно там был заперт джинн, способный разрушить мой хрупкий мир. А может, так и было.
Часы показывали половину второго ночи. За окном моей съёмной комнаты шелестел дождь, а я сидела на полу, разбирая бумаги.
Квитанции. Чеки. Расписки. История нашей семейной жизни в цифрах и печатях. Вот договор купли-продажи бабушкиной дачи. Вот выписка со счёта, куда поступили деньги. А вот и перевод на счёт Игоря — первый взнос за квартиру.
«Мам, не позорься». Настины слова звенели в ушах. Я машинально потёрла виски. Может, она права? Может, нужно просто отпустить прошлое и жить дальше? В конце концов, у меня есть работа, крыша над головой…
Крыша. Съёмная комната в коммуналке, где из крана течёт ржавая вода, а соседка включает шансон в пять утра. И за эту «роскошь» я отдаю треть зарплаты.
А Игорь сейчас продаст нашу… его квартиру. И купит что-нибудь поновее, с видом на парк. Для себя и своей новой жены, которая моложе меня на пятнадцать лет. Интересно, она знает, что её семейное гнёздышко построено в том числе и на моих деньгах?
Я достала ещё один конверт. В нём хранились фотографии. Вот мы с Игорем на фоне только что купленной квартиры — счастливые, с ключами в руках. А вот я, с валиком в руке, крашу стены на кухне. Настя, совсем ещё маленькая, помогает мне наклеивать обои в детской — кончик носа в клее, глаза сияют.
Всё это было моё. Наше. И теперь он просто возьмёт и продаст, как будто меня никогда и не было в этой квартире, в этой жизни?
Я вспомнила, как Игорь кричал во время нашей последней ссоры: «Ничего ты не докажешь! Квартира на мне, платил я!».
А вот и нет, Игорь Валентинович. Не только ты.
Я сложила документы в аккуратную стопку. Руки почему-то перестали дрожать. Страх, живший во мне все эти годы, куда-то ушёл, сменившись холодной решимостью.
Взяла телефон и набрала сообщение Вере: «Прости за поздний час. Я хорошо подумала. Завтра приду к вам в контору. Готовь документы для суда».
Отправила и только потом посмотрела на часы — почти три. Но почти сразу пришёл ответ: «Наконец-то! Жду в 10:00».
За окном всё так же шумел дождь, но мне казалось, что я слышу в нём уже не тоску, а барабанную дробь перед боем. Моим боем.
«Половину квартиры я всё равно отсужу, Игорь Валентинович. Будьте уверены».
В зале суда
Запах в зале суда напоминал библиотеку — пыльные книги, старая мебель и немного нервов. Я сидела, выпрямив спину, как первоклассница на линейке. Слева от меня — Вера, собранная и уверенная в своём строгом костюме. Справа, через проход — Игорь с адвокатом, холёным мужчиной с золотыми запонками.
Игорь смотрел на меня, как на досадное недоразумение. Легкая улыбка, чуть приподнятая бровь. Я знала этот взгляд — «Ну и что ты сделаешь, Леночка?»
Раньше после такого взгляда я обычно сдавалась. Но не сегодня.
— Встать, суд идёт! — раздалось в зале.
Судья, женщина лет пятидесяти с усталыми глазами, заняла своё место. Секретарь что-то быстро печатала, не глядя на клавиатуру.
— Слушается дело о разделе совместно нажитого имущества…
Всё происходящее казалось нереальным, будто я смотрела кино. Встали, сели. Игорь что-то говорил про то, что «бывшая супруга просто решила нажиться», и что «все вопросы были решены при разводе». Его адвокат достал какие-то бумаги, показывал их судье.
— Что скажет истец? — голос судьи вернул меня в реальность.
Вера встала:
— Ваша честь, мы имеем доказательства, что моя доверительница внесла значительный вклад в приобретение спорного имущества.
И тут началось настоящее кино. Вера доставала документ за документом. Договор о продаже дачи. Выписка со счёта. Квитанции за ремонт. А потом она вызвала свидетеля — Татьяну Сергеевну, мою бывшую соседку.
Татьяна вошла в зал, как актриса на сцену — грудь вперёд, голова поднята.
— Скажите, — спросила её Вера, — вы были знакомы с семьёй Воробьёвых в период их совместного проживания?
— Конечно! — Татьяна даже фыркнула от такого глупого вопроса. — Пятнадцать лет на одной лестничной площадке.
— И что вы можете сказать о вкладе Елены Николаевны в обустройство квартиры?
Татьяна повернулась к судье:
— Да она там всё сама делала! Ремонт, шторы, мебель. Игорь-то вечно на работе пропадал, а она и обои клеила, и краску разводила. Руки у неё золотые, вы бы видели, какие занавески она сшила! А ещё…
Я видела, как меняется выражение лица Игоря. Улыбка исчезла, челюсть напряглась. Он что-то шептал своему адвокату, но тот лишь качал головой.
А потом судья задавала вопросы. Много вопросов. Когда она спросила Игоря, почему при разводе не был составлен акт о разделе имущества, он сорвался:
— Да потому что она сама ушла! Хлопнула дверью и ушла!
— Это не ответ на вопрос, — сухо заметила судья.
К концу заседания Игорь уже не улыбался. А когда судья объявила перерыв для вынесения решения, его адвокат подошёл к Вере:
— Мы готовы обсудить мировое соглашение.
Вера повернулась ко мне:
— Лена, они хотят договориться. Предлагают денежную компенсацию вместо доли.
Я посмотрела на Игоря. Он стоял у окна, сгорбившись, будто постарел лет на десять.
— Сколько? — спросила я тихо.
Цена свободы
Дождь прекратился как по волшебству. Я вышла из серого здания суда и остановилась на мокрых ступеньках, глубоко вдыхая свежий воздух. По лужам бежали солнечные зайчики. Не верилось, что всё закончилось.
— Лена! Постой минутку!
Обернулась — Игорь, взъерошенный, без галстука, нагнал меня у самых перил. Как-то сразу постарел, осунулся. И куда только подевалась его самоуверенная улыбка?
— Ну что, получила своё? — спросил он без злости. Просто устало.
Я пожала плечами.
— Справедливость получила. Хоть какую-то.
Три миллиона. Даже не верится. Не космические деньги, конечно — на новую двушку не хватит, но на однокомнатную в нормальном районе должно хватить.
Он потёр шею, поморщился.
— Не думал, что ты так… — Игорь запнулся, подбирая слово.
— Решительно? — подсказала я. — Это потому, что ты давно меня не знаешь. Или никогда не знал.
Что-то мелькнуло в его глазах — обида? раскаяние? — но тут же погасло. Он переступил с ноги на ногу, огляделся, будто ища поддержки.
— Слушай, Лен, насчёт Настьки…
— А что Настя? — насторожилась я.
— Она звонила. Наговорила мне… всякого. — Он криво усмехнулся. — Сказала, что я подлец и крохобор. Это её слова, не мои.
— Надо же, — я не смогла сдержать улыбку. — И когда успела?
— Сегодня утром. Ты ей сказала про суд?
— Нет. Я не хотела её впутывать.
Игорь вздохнул.
— Она сама узнала. Кто-то из моих ей сболтнул. А вчера вечером она явилась ко мне и устроила… ну, ты представляешь её выступления.
Ещё бы не представлять. Когда Настя заводится, мало никому не покажется.
— Сказала, — продолжил Игорь, — что лучше б я сразу по-человечески договорился, раз уж продаю. А так… позорище, её слова. — Он развёл руками. — Выходит, я сам виноват. И перед тобой, и перед ней.
Внутри что-то оттаяло. Надо же, дочка меня защищала. Меня! Не отца, которого всегда обожала.
— Знаешь, — медленно сказала я, — тут все виноваты. Я тоже. Нужно было сразу, ещё при разводе, всё чётко прописать. А я… сбежала. Хотела поскорее всё закончить.
Мы помолчали. По ступенькам поднималась молодая пара — он в сером костюме, она в голубом платье. Жених и невеста? Или тоже в суд?
— Что будешь с деньгами делать? — вдруг спросил Игорь.
— Коплю на виллу на Канарах, — вырвалось у меня.
Он ошарашенно уставился на меня, а потом расхохотался. И я тоже — первый раз за долгое время.
— А если серьёзно, — проговорила я сквозь смех, — куплю малогабаритку. Хватит с головой. Надоело по съёмным комнатам скитаться.
На часах было начало третьего. Мой рабочий день давно пропал, да и Игорю, наверное, пора.
— Ну что, — я протянула руку, — мира?
Он крепко пожал её:
— Мира, Ленка. И прости старого дурака.
Мы разошлись как чужие люди, которыми, в общем-то, и стали за эти годы. И всё-таки на душе было легче, чем когда я входила в здание суда. Телефон завибрировал в кармане.
«Мам, как всё прошло? Можно приехать вечером?» — писала Настя.
«Приезжай, — быстро набрала я. — Всё хорошо. Расскажу при встрече».
Осеннее солнце грело совсем по-летнему. Я закинула голову, подставляя лицо тёплым лучам. В пятьдесят пять жизнь только начинается. И теперь — на моих условиях.
Я оставлю их только на пару часов! – сказала золовка, а сама пропала на весь день, оставив мне своих троих детей