– Ты выгнал меня из дома, а теперь просишь вернуться?

В тот вечер дождь барабанил по подоконнику особенно громко, словно вторя моим рыданиям. Тридцать лет совместной жизни уместились в одну дорожную сумку – несколько платьев, фотоальбом и косметичка. Я стояла в коридоре нашей – теперь уже его – квартиры, не в силах поверить в реальность происходящего.

– Уходи! – его голос, обычно спокойный и рассудительный, звенел от ярости. – Ты мне больше не нужна!

Виктор, мой муж, возвышался в дверном проёме как неприступная крепость. Его седеющие виски, которые я когда-то так любила целовать, сейчас казались острыми гранями айсберга. В карих глазах плескалась такая холодная ярость, что я невольно сделала шаг назад.

– Витя, давай поговорим… – мой голос дрожал, как осиновый лист. – Тридцать лет вместе…

– Нечего обсуждать! – он резко взмахнул рукой, словно отметая все мои попытки достучаться до его сердца. – Я всё решил.

Я попыталась собраться с мыслями, но они разбегались как испуганные мыши. Наша спальня, где мы столько лет засыпали в объятиях друг друга… Кухня, где по утрам я готовила ему любимую яичницу с помидорами… Зал, где стоит пианино, на котором учился играть наш сын…

– Хорошо, – наконец выдавила я, удивляясь собственному спокойствию. – Только знай: этот порог я переступаю в последний раз.

Каждый шаг к выходу отдавался болью в груди. Сумка, такая лёгкая для тридцати лет жизни, оттягивала руку. На пороге я обернулась – может, одумается? Но его спина, прямая как струна, была красноречивее любых слов.

Входная дверь захлопнулась за мной с глухим стуком – словно крышка гроба над моей прежней жизнью. В подъезде пахло сырой штукатуркой и чужим счастьем из соседних квартир. Ноги подкосились, и я опустилась на ступеньки, прижимая к груди сумку – единственное, что осталось от моей семейной жизни.

«Соберись, Тома, – сказала я себе. – Ты справишься». Достала из сумки телефон – экран расплывался от слёз. Набрала номер подруги Ларисы, с которой дружим ещё со школы.

– Лариса… – голос предательски дрогнул. – Приюти меня на пару дней?

За окном подъезда всё так же шумел дождь, но теперь его монотонный стук казался мне колыбельной для моей умершей любви.

Три месяца пролетели как один день. Лариса не дала мне раскиснуть – затащила работать в свой салон красоты администратором. «Хватит киснуть дома, – сказала она тогда, – работа лечит любую хандру». И оказалась права.

Сегодня я смотрела на своё отражение в зеркале салона и не узнавала себя. Куда делась та заплаканная женщина с потухшим взглядом? Передо мной стояла элегантная дама с идеальной укладкой и естественным макияжем. Новая стрижка, модное платье-футляр вместо привычных растянутых домашних костюмов…

– Тамара Николаевна, к вам клиентка на три часа пришла, – голос молоденькой мастера маникюра Алёны вернул меня в реальность.

– Спасибо, солнышко, – я улыбнулась ей. Приятно, когда тебя уважительно называют по имени-отчеству, а не просто «жена Виктора Петровича».

В салоне играла негромкая музыка, пахло дорогими духами и кофе. Я листала журнал записи, когда в кармане завибрировал телефон. Незнакомый номер.

– Алло? – ответила я, присаживаясь в кожаное кресло администратора.

– Тома… – этот голос я узнала бы из тысячи. Виктор. Сердце предательски ёкнуло, но я заставила себя дышать ровно.

– Слушаю, – мой голос звучал удивительно спокойно.

– Нам надо поговорить.

Я посмотрела на свои руки – ни дрожи. Маникюр безупречен, на безымянном пальце больше нет обручального кольца. Три месяца назад от таких слов у меня бы подкосились колени.

– О чём? – В трубке повисла тяжёлая пауза.

– Я… совершил ошибку, – его голос звучал глухо. – Может, встретимся? Посидим в нашем кафе, помнишь, где раньше по выходным завтракали?

«Раньше». Это слово резануло по сердцу, но я только крепче сжала телефон.

– Зачем, Витя? – спросила я, удивляясь собственному спокойствию.

– Я скучаю, – эти слова, о которых я мечтала все эти месяцы, почему-то не вызвали прежнего трепета. – Без тебя дом… не дом.

Я смотрела на своё отражение в зеркальной стене салона. Новая блузка песочного цвета так идёт к загару, появившемуся после отдыха на море – первого самостоятельного отпуска за тридцать лет. На шее медальон – подарок сына на день рождения, который я раньше стеснялась носить, потому что «слишком броский для женщины твоего возраста», как говорил Виктор.

– Хорошо, – наконец ответила я. – Завтра в шесть. Только учти: это просто разговор.

Положив трубку, я несколько минут сидела неподвижно. В голове крутилась странная мысль: «Интересно, он заметит, как я изменилась?»

Кафе «Рандеву» совсем не изменилось: те же кремовые занавески на окнах, те же плетёные стулья, тот же аромат свежей выпечки. Только я была уже другой. Я пришла на пятнадцать минут раньше – старая привычка, от которой никак не могла избавиться. Заказала зелёный чай с жасмином вместо привычного чёрного с молоком – маленькая, но победа над прошлым.

Виктор появился ровно в шесть, как всегда пунктуальный. Я увидела его в окно – он шёл, чуть ссутулившись, и это было так непохоже на его обычную прямую осанку. Сердце пропустило удар, но я заставила себя сидеть спокойно, расправив плечи.

– Тома… – он остановился у столика, словно не решаясь сесть. – Ты… изменилась.

Я улыбнулась краешком губ: – Присаживайся, Витя. Ты хотел поговорить – я слушаю.

Он опустился на стул, нервно поправляя галстук – жест, который я помнила наизусть. Когда-то это означало, что он волнуется. Сейчас я смотрела на него как на старую фотографию – с теплотой, но без прежней боли.

– Я был не прав, – начал он, глядя в стол. – Эти месяцы… они многое мне показали.

– Что именно? – мой голос звучал мягко, но твёрдо.

– Дом пустой без тебя. Знаешь, я даже научился готовить, – он попытался усмехнуться, но вышло неловко. – Правда, ничего сложнее яичницы пока не освоил.

К нашему столику подошла молоденькая официантка. Виктор машинально заказал свой обычный двойной эспрессо. Я заметила, как он осунулся, как появились новые морщины у глаз.

– Тома, – он вдруг схватил меня за руку. – Вернись. Я всё понял. Обещаю, всё будет по-другому.

Я аккуратно высвободила руку: – А что именно будет по-другому, Витя?

Он замялся, и в этот момент что-то кольнуло меня – какое-то неясное подозрение.

– Что случилось на самом деле? – спросила я прямо. – Почему именно сейчас?

Виктор отвёл взгляд, и я поняла – есть что-то ещё. Что-то, о чём он не говорит.

– На работе… – он запнулся. – В общем, меня понижают в должности. Сокращения, оптимизация… А у тебя теперь стабильный доход, свое дело можно начать…

Звон чашки о блюдце прозвучал неожиданно громко. Я поставила чай и посмотрела на человека напротив – такого знакомого и такого чужого.

– Значит, вот в чём дело, – произнесла я тихо. – Не дом пустой, а кошелёк.

– Тома, ты не понимаешь! – он подался вперёд. – Я действительно скучаю. А это просто… совпало.

– Нет, Витя, это ты не понимаешь, – я достала из сумочки помаду и спокойно подкрасила губы, глядя в маленькое зеркальце. – Знаешь, что я поняла за эти месяцы? Что гораздо страшнее быть нелюбимой, чем одинокой.

Я поднялась из-за стола, расправив складки на платье: – Прощай, Витя. И спасибо.

– За что? – он растерянно смотрел на меня снизу вверх.

– За то, что выгнал тогда. Иногда нужно потерять всё, чтобы найти себя.

Вечер после встречи с Виктором я провела у открытого окна в своей новой квартире – маленькой, но уютной однушке на пятом этаже. Вчера наконец-то повесила любимые занавески с синими цветами, которые Виктор всегда считал легкомысленными. Лариса помогла выбрать обои с едва заметным перламутровым отливом – теперь стены словно светились в закатных лучах.

От чашки с ромашковым чаем поднимался лёгкий пар, на подоконнике раскрылся первый бутон фиалки – маленькой, но упрямой, как я сама. Три месяца назад я и подумать не могла, что буду сидеть в собственной квартире, купленной на первый серьёзный гонорар – Лариса сделала меня совладелицей салона.

Телефон тихо звякнул – сообщение от сына: «Мам, горжусь тобой. Правильно всё сделала». Глаза защипало от слёз, но это были другие слёзы – светлые.

В дверь позвонили. На пороге стояла Лариса с бутылкой вина и пакетом продуктов: – Ну что, подруга, отметим твою свободу?

Я обняла её, втягивая знакомый аромат её любимых духов: – Знаешь, Лар, я ведь впервые в жизни почувствовала себя по-настоящему свободной. Даже не верится…

Мы устроились на кухне, где новенькая плита соседствовала с старым бабушкиным буфетом – единственной вещью, которую я забрала из прошлой жизни. Лариса разливала вино по бокалам, а я нарезала сыр, напевая любимую песню – раньше я стеснялась петь при ком-то.

– А помнишь, как ты боялась начинать всё заново? – Лариса подмигнула мне. – «Кому я нужна в пятьдесят пять?» А теперь – совладелица бизнеса, своя квартира…

– Самой смешно, – я покачала головой. – Знаешь, что самое удивительное? Я больше не злюсь на Витю. Даже благодарна ему в каком-то смысле.

– За что это? – Лариса удивлённо приподняла бровь.

– За то, что заставил меня очнуться. Я ведь как в коконе жила – всё ради семьи, ради мужа. А себя совсем забыла.

Я подошла к окну. Внизу шумел вечерний город, спешили по своим делам люди, в соседнем доме загорались окна. Где-то там, в своей пустой квартире, сидел сейчас Виктор, может быть, думал о нашем разговоре. Но это была уже не моя история.

– Знаешь, что я поняла? – я повернулась к подруге. – Счастье – это не когда тебя любят. Это когда ты сама себя любишь и уважаешь.

Лариса молча подняла бокал. За окном догорал закат, окрашивая небо в розовые тона – как символ нового начала.

Вдруг в кармане халата завибрировал телефон. Виктор. Я посмотрела на экран и впервые за долгое время улыбнулась без горечи. Нажала «отклонить» и выключила звук.

– Вот теперь точно всё, – сказала я, поднимая бокал. – За новую жизнь?

– За новую тебя! – поправила Лариса.

Мы чокнулись, и звон бокалов эхом отозвался в моём сердце, где больше не было ни обиды, ни боли – только спокойная уверенность в том, что всё правильно. Я наконец-то вернулась домой. К себе.